Исследования социального капитала в России во многом ориентированы на поиск источников или препятствий осуществления демократических реформ в период перехода от планово-административной в экономическом аспекте и тоталитарной в социальном аспекте системы к свободному рынку и свободной демократии. Попытка связать демократические реформы с социальным капиталом основана на определении социального капитала как системы отношений между людьми, группами и сообществами, укрепляющей доверие и усиливающей действия. Было установлено влияние социального капитала на экономическое развитие общества на макроэкономическом уровне и на благосостояние индивида на микроэкономическом уровне. Далее последовал вывод о том, что если социальный капитал повышает эффективность экономического развития, то он безусловно будет способствовать и успешному функционированию плюралистической политической системы.
По мнению исследователей[179], влияние социального капитала на демократию осуществляется через три основных фактора: доверие, нормы и гражданскую вовлеченность. Особое внимание придается существованию гражданского сообщества и особенностям социального поведения, а предметом дискуссии становится оценка социального капитала в России[180]. Препятствия на пути демократизации в России связывают с отсутствием, либо неразвитостью тех форм гражданской активности, сплоченности и взаимодействия, которые типичны для обществ с развитым демократическим строем.
Демократическому объединению общества должны служить прочные межличностные связи, организационные формы участия в общественной деятельности и положительное отношение к гражданской активности. Однако, по мнению некоторых зарубежных специалистов[181], в России, как и в других пост-коммунистических странах, гражданские традиции были крайне слабы еще до установления коммунистических режимов, а периоды тоталитарной власти полностью разрушили даже этот ограниченный запас социального капитала. За последние годы сложилось отношение недоверия к правительству и общественным организациям, большинство населения испытывает негативное или нейтральное отношение к любым формам гражданской активности, то есть проявляется противоречие, когда при недовольстве реалиями сегодняшней жизни народ демонстрирует миру удивительную "типично русскую" покорность судьбе и долготерпение. На этом основании ряд авторов скептически оценивают социальный капитал в России и связанную с ним перспективу осуществления демократических реформ.
Вместе с тем, позиции исследователей по данному вопросу далеко не однозначны. отмечается, что существование у славянских народов целого ряда традиций и обычаев, например, «толока», когда всем миром строят дом или заготавливают дрова для кого-то из односельчан, не получая за это никакой платы, кроме еды, говорит о высокой степени единения в сообществе, доверия друг к другу и готовности к взаимопомощи, что собственно и составляет сущность социального капитала. Обращаясь уже не к давнему прошлому, отмечают, что пронизывающий всю советскую социально-экономическую систему «блат» фактически целиком строился на взаимном доверии, существование добровольных народных дружин обеспечивало порядок и спокойствие на улицах городов, а межличностные связи и поддержка знакомых и друзей стала важнейшим ресурсом преодоления материальных и социальных проблем в крайне болезненный для значительной части населения России период перехода к рыночным отношениям.
Мнения исследователей существенно различаются, в зависимости от того, на каком основании они оценивают состояние социального капитала, какой период истории и какой регион предпочитают анализировать. По мнению самого К. Марша[182], в этой ситуации невольно возникают ассоциации с четырьмя слепыми, которые на ощупь пытались изучить слона, но пришли к принципиально разным выводам и так и не смогли его идентифицировать и охарактеризовать.
Одной из попыток унифицировать оценку социального капитала является разработанный Р. Путнамом применительно к исследованию социального капитала в Италии Индекс гражданского сообщества, представляющий собой комбинацию четырех показателей: отношение к выборам, участие в референдуме, чтение газет, участие в спортивных и культурных ассоциациях. Использование аналога данного Индекса, несколько скорректированного с учетом специфики российской статистики, применительно к ситуации в России середины 1990-х годов дало К.Маршу основание для ряда выводов. Прежде всего обнаружились существенные различия в уровне развитости гражданского сообщества в разных регионах России. Причем разброс в уровне составил по предложенной авторами исследования шкале от 1 до 5. Наивысшим баллом – 5 - было оценено состояние гражданского сообщества в Москве и ряде областей Центрально-Черноземного региона (Белгород, Тамбов, Курск), а также в Башкортостане и Бурятии, несколько ниже, на 4 балла, - оценены Воронеж, Липецк, Смоленск, Орел, Кострома в Средней полосе России, Красноярск и Алтай в Сибири и Ставрополье и Дагестан на Северном Кавказе, 3 балла получили такие регионы, как Новгород, Ярославль, Нижний Новгород, на уровне 2 баллов оказались Тюмень, Пермь и Санкт-Петербург, а наихудшее положение было диагностировано в Татарстане, Ингушетии, Кемерове, в северных и дальневосточных регионах.
Авторы отмечают, что прямой и жесткой зависимости между экономическим развитием региона и предложенным индексом не выявляется, в то время как обнаруживается явная корреляция между уровнем развития социального сообщества и степенью эффективности и демократизации управления, то есть низкий уровень развития социального сообщества тесно коррелирует с неэффективным руководством и прочими проблемами, связанными с демократизаций, а регионы, где уровень развития социального сообщества высок, стали известны благодаря значительному прогрессу в проведении демократических реформ. В целом же можно с уверенностью заявить, что целый ряд регионов России обладает достаточным запасом социального капитала для дальнейшего развития демократии в обществе. И подобный вывод, основанный на проведенном исследовании и объективных оценках системы показателей, представляется более убедительным, чем утверждения о плачевном состоянии социального капитала в России в целом. Заметим также, что авторы выявили обескураживающий, на первый взгляд, результат: обратную зависимость между уровнем развития социального сообщества и поддержкой правящего режима. Однако при детальном исследовании данного вопроса выяснилось, что там, где гражданское сообщество сильнее, люди более открыто выражают недовольство неудовлетворительным развитием реформ на пути перехода к демократии и свободному рынку.
Зависимость между экономическим развитием и социальным капиталом, как уже отмечалось, является даже более сложной и неоднозначной, чем между социальным капиталом и демократией. Есть мнение[183], что хотя на основе межличностных отношений создаются системы норм и взаимного доверия, маловероятно, что это способствует экономическому росту. Существенное воздействие на экономический рост могло бы оказать создание новых демократических институциональных структур, основанных на доверии и добровольном признании.
Влияние «блата» как формы социального капитала по мере перехода к монетаристским отношениям весьма существенно сокращается. Если в период тотального дефицита «блат» был фактически единственным ключом, открывающим доступ к товарам и услугам, то в условиях рыночной экономики содержание и сфера его действия резко суживаются: «блат» остается актуальным, пожалуй, лишь в сфере поиска высокооплачиваемой перспективной работы, доступности информации.
Следует признать, вместе с тем, что межличностные связи и контакты позволяют людям в условиях ограниченной действенности системы государственной социальной защиты поддерживать друг друга в сложных жизненных ситуациях. То есть фактически можно констатировать, что социальный капитал в России выступает важным фактором адаптации населения в условиях перехода к рыночным отношениям и даже развитию предпринимательской активности. В России уровень контактов с окружающими, на помощь которых можно рассчитывать, контроль за тем, что с тобой происходит, и доверие к людям объясняют большую часть индивидуальных колебаний физического и душевного состояния.
Вклад социального капитала, по некоторым оценкам,[184] был близок к доходу домохозяйства и превышал значение уровня полученного образования. Существует сильная неформальная связь между друзьями, родственниками и другими близкими людьми наряду с существованием более отдаленной политической и социальной жизни, степень доверия в которой гораздо ниже. При решении проблем люди гораздо больше надеются на поддержку неформального социального капитала, чем на формальные государственные институты.
Эмпирический анализ значения социального капитала как фактора, влияющего на благосостояние, включает определение показателей благосостояния, которые можно использовать при анализе, как традиционные и уже неплохо изученные, например, образование, так и сравнительно новые, например, участие в общественных и политических организациях. Метод множественной регрессии позволяет оценить, насколько та или иная форма социального капитала влияет на базовые составляющие благосостояния: получение достаточного количества питания, гарантированного дохода; и обеспечение физического и душевного здоровья. Результаты проведенного исследования[185] показали что в некоторых формах и при определенных обстоятельствах социальный капитал действительно влияет на рост благосостояния, но одновременно выяснилось, что социальный капитал нельзя исследовать изолированно, он должен изучаться как часть ресурсов, используемых индивидом для обеспечения своего благосостояния. Исследование это заслуживает, на наш взгляд, более подробного рассмотрения.