Проблема методологической рефлексии в психотерапии имеет свои особенности. Психотерапия с самого начала своего существования имела репутацию дисциплины эклектической, далекой от академических канонов построения системы научного знания. К тому же парадигма классической рациональности плохо подходит для анализа специфики деятельности психотерапевта, точкой приложения усилий которого является пространство внутреннего, субъективного опыта. Как указывает Владимир Калиниченко, "в составе внутреннего опыта именно рационально выделяемые очевидные образования как раз и позволяют усмотреть фундаментальные характеристики мира "как он есть". Классическая философия ориентирована на десубъективацию внутреннего опыта. В неклассическом уме имеет место ориентация на рефлексию, восстанавливающую субъективность, ее неразложимые целостные внутренние переживания" (4, с. 55). Иными словами, в качестве методологической основы психотерапии может выступать лишь такая концепция, которая признает субъективизм отправной точкой своих размышлений.
Основной целью психотерапевтической деятельности является целенаправленное изменение системы значений и личностных смыслов, представленных в индивидуальном опыте клиента. Такое "переозначение" и "переосмысление" невозможно осуществлять без знания основных законов семиотики — науки о знаках и знаковых системах. Семиотика вполне может притязать на методологический статус в психотерапии, поскольку ее законы и принципы универсальны по отношению к любым видам знакового содержания, в том числе и того, которое формируется на основе опыта значимого общения и межличностного взаимодействия.
Понимание психотерапии как совокупности "теоретических основ и психопрактических механизмов обеспечения смысловых трансформаций личностного Я" (А.Ф.Бондаренко, 1991), "воздействия, ориентированного на решение глубинных личностных проблем человека, лежащих в основе большинства личностных трудностей и конфликтов" (Е.Ю.Алешина, 1994), "переосмысление культурной и/или первичной травмы" (Е.Л.Михайлова, 1994), "совершенствование внешнего и внутреннего опыта личностного роста" (Л.А.Петровская, 1993), включение в предмет психотерапевтической деятельности "не только личности клиента или травматизирующей микроситуации, но социальной ситуации в целом" (АГ.Ковалев, 1995) требует целостного осмысления разноплановых действий и процессов, составляющих единство и многообразие психотерапевтического опыта. Совокупность этого опыта, имеющего информационную природу, удобно рассматривать в качестве ментального или семиотического пространства.
Понятие ментального пространства, введенное английским лингвистом Дж.Фоконье для характеристики информационных массивов в какой-либо области знаний, является наглядной формой представления предметного поля психотерапии. Ментальные пространства представляют собой области, используемые для объединения информации определенного типа. Это может быть, например, картина мира в сознании терапевта или клиента, совокупность надежд и ожиданий последнего, ситуация их взаимодействия, локализованная внутри конкретного направления или подхода (психоанализ, гештальт, НЛП). Очень важно, что "внутри таких пространств различные объекты и отношения между объектами могут рассматриваться как существующие безотносительно к статусу этих объектов и отношений в реальном мире"(5, с.386). То есть ментальное пространство психотерапии является виртуальной реальностью.
Это ментальное пространство представлено значениями и смыслами, оно имеет семиотическую природу, поэтому его можно рассматривать как текст, а точнее — как совокупность текстов (дискурсов), создаваемых участниками консультативного процесса. Характерная особенность терапевтического пространства — его ограниченность от других сфер личностной активности. Кроме внешней границы, есть еще целый ряд внутренних, отделяющих друг от друга различные фрагменты опыта и системы представлений. Внутренние границы отличаются разной степенью проницаемости — выражаясь метафорически, это может быть глухая стена, изгородь из колючей проволоки, решетка, ров и т.д.
На каждом успешном психотерапевтическом сеансе создается единое уникальное семиотическое пространство, аккумулирующее информацию из дискурсов терапевта и клиента. Это феноменальное поле структурировано самими терапевтическими отношениями, выступающими в качестве основного конвектора — очевидного или интуитивного определителя всего, что происходит внутри. В этом пространстве оба участника психотерапевтического диалога являются ключевыми фигурами, хотя их функции асимметричны. Терапевт строит единое ментальное пространство, расширяет или сужает его, изменяя структуру и функции отдельных участков. Он контролирует внешнюю и внутреннюю границу пространства через ряд семиотических механизмов и процессов.
Рассмотрим два предельных, взаимно противоположных типа поведения терапевта в едином ментальном пространстве психотерапевтического дискурса. Первый назван Ф.Е. Василюком семиотикой понимания. Основная цель здесь — "расчистка" пространства, создание особой пустоты, которую должен заполнить сам клиент:
Принципиальный отказ терапевта от активизма, от идеологии воздействия, в сочетании с его полной обращенностью к пациенту, настроенностью на него, создает напряженное диалогическое поле, в котором постоянно удерживается нудящая, взывающая "пустота". В обыденном общении эта пустота тут же заполняется советом, рекомендацией, предложением помощи. В понимающей психотерапии терапевт, напротив, тратит усилия, чтобы расчищать диалогическое пространство, создавая для пациента плохое, отграниченное священное пространство, находящееся под покровительством божества. Терапевтические отношения создают такой теменос как условие безопасности для клиента, который может "попробовать" новые мысли, чувства, формы поведения прямо на сеансе, чувствуя защищенность, помощь и поддержку аналитика.
Такая форма проведения психотерапии характерна для экзистенциально ориентированных направлений. Сформулированные Л. Бинсвангером принципы дазейн-анализа требуют рассмотрения психологических проблем личности в целостном контексте уникальных проявлений ее безграничного и неповторимого индивидуального бытия (экзистенции). Главным источником информации для терапевта служит экзистенциальное состояние человека, его сущность, проявляемая в субъективном переживании здесь и теперь. При этом сущность связывается не столько с действиями и поступками человека, сколько с целостным осознанием своего бытия как такового. Сознание личности — это центр постоянно изменяющейся сферы опыта, мира индивидуального восприятия, которое есть мера всех вещей.
Человек всегда нацелен вперед, он стремится к росту и развитию, и задача терапевта — поддерживать это стремление к самоактуализации, ко все большей независимости и свободе. Терапевт не исследует ценности и смыслы клиента, не пытается их обсуждать или пересматривать, он стремится лишь к углубленному пониманию и сопереживанию. Желание выговориться ценно само по себе, а не только потому, что слова несут информацию о проблеме. Цель терапии заключается не в том, чтобы дать интерпретацию или совет. Терапевт способствует самостоятельности в принятии решений, пробуждает чувство ответственности, при этом он не столько компетентен или умел, сколько личностно причастен к процессу трансформации и роста.
Другую терапевтическую стратегию можно назвать ориентацией на воздействие и изменение (ср. внимающее и влияющее консультирование у В.В.Столина). Терапевт работает с мыслями и чувствами клиента, преобразуя личностно-смысловые связи в его информационном пространстве. Свободное перемещение внутри отграниченной сферы интрапсихических процессов клиента обусловлено как степенью профессионального мастерства, так и уровнем семиотичности терапевтического влияния. Механизмы последнего определяются самой природой границы внутреннего опыта. "Семиотическая граница, — пишет Ю.М.Лотман, — это сумма билингвиальных (двуязычных — Н.К.) переводческих "фильтров", переход сквозь которые переводит текст на другой язык или языки, находящиеся вне данной семиосферы. "Замкнутость" семиосферы проявляется в том, что она не может соприкасаться с иносемиотическими текстами или с нетекстами. Для того, чтобы они для нее получили реальность, ей необходимо перевести их на один из языков ее внутреннего пространства или семиотизировать факты".
Терапевт-переводчик в своей работе использует разные "языки", представленные различными направлениями и подходами. При этом он стремится помочь клиенту понять и использовать информацию, заключенную в опыте, поступающую из бессознательного, от целостного организма и т.п. Оперируя значениями (в том числе ассоциативными, коннотативными), предлагая интерпретации, консультант изменяет структуру индивидуального ментального пространства, вписанного в общее (совместное) пространство психотерапевтического дискурса. Кроме того, он может действовать также и как пансемиотический субъект, преобразуя режим, направление и структуру информационных процессов в тексте, описывающем жизнь клиента.
Излагая общие принципы такой работы с текстом, придется использовать представления, сформулированные в рамках структурно-семиотического подхода, прежде всего об исходном генотексте индивидуального бытия личности и множестве фенотекстов, образующихся в результате отельных актов его понимания и осмысления. Эти введенные Ю.Кристевой понятия удачно фиксируют специфику психотерапевтического дискурса, его нормы, запредельные по отношению к расхожему общему мнения. Диалог консультанта и клиента часто парадоксален, ибо восходит к нестандартным представлениям о целях, форме и семиотической специализации общения. Например, преставления о степени влияния описания динамики жизненного процесса на его самоё, оформленные в известный структуралистский тезис "жизнь-как-текст", реализуются в прямой возможности такого влияния через осуществляемую терапевтом интерпретацию — "текст-как-жизнь".