Характерное для наши дней интенсивное развитие междисциплинарных исследований, связывающих психологию с нейрофизиологией, с кибернетикой и логико-математическими дисциплинами, с социологией и историей культуры, - само по себе еще не может привести к решению фундаментальных методологических проблем психологической науки. Оставляя их нерешенными, оно лишь усиливает тенденцию к опасному физиологическому, кибернетическому, логическому и социологическому редукционизму, угрожающему психологии утратой своего предмета, своей специфики. Не является свидетельством теоретического прогресса и то обстоятельство, что столкновение различных, психологических направления потеряло сейчас свою прежнюю остроту: воинствующий бихевиоризм уступил место компромиссному необихевиоризму (или, как говорят некоторые авторы, «субъективному бихевиоризму»), гештальтизм – неогештальтизму, фрейдизм – неофрейдизму и культурной антропологии. Хотя термин «эклектический» приобрел у американских авторов значение чуть ли не высшей похвалы, эклектические позиции никогда еще не приводили к успеху. Научный синтез разнородных комплексов, добытых психологических фактов и обобщений, разумеется, не может быть достигнут путем их простого соединения с помощью общего переплета. Он требует дальнейшей разработки концептуального строя психологии, поиска новых научных теорий, способных стянуть разошедшиеся швы здания психологической науки. [4, 75]
При всем многообразии направлений, о которых идет речь, общее между ними, с методологической точки зрения, состоит в том, что они исходят из двучленной схемы анализа: воздействие на реципирующие системы субъекта – возникающие ответные – объективные и субъективные – явления, вызываемые данным воздействием.
Схема эта с классической ясностью выступила уже в психофизике и физиологической психологии прошлого столетия. Главная задача, которая ставилась в то время, заключалась в том, чтобы научить зависимость элементов сознания от параметров вызывающих их раздражителей. Позже, в бихевиоризме, т.е. применительно к изучению поведения, эта двучленная схема нашла свое прямое выражение в знаменитой формуле S – R.
Неудовлетворительность этой схемы заключается в том, что она исключает из поля зрения исследования тот содержательный процесс, в котором осуществляются реальные связи субъекта с предметным миром, его предметную деятельность.
Принципиальные трудности, создаваемые в психологии двучленной схеме анализа и тем «постулатом непосредственности», который скрывается за ней, породили настойчивые попытки преодолеть ее. [8, c. 158] Одна из линий, по которой шли эти попытки, нашла свое выражение в подчеркивание того факта, что эффекты внешних воздействий зависят от их преломления субъектом, от тех психологических «промежуточных переменных», которые характеризуют его внутреннее состояние. В свое время С.Л. Рубинштейн выразил это в формуле, гласящей, что «внешние причины действуют через внутренние условия». Конечно формула эта является бесспорной. Если, однако, под внутренними условиями подразумеваются текущие состояния субъекта, подвергающегося воздействию, то она не вносит в схему S – R ничего принципиально нового. Ведь даже неживые объекты при изменении своих состояний по-разному обнаруживают себя во взаимодействии с другими объектами. [7, c. 226]
3.2 Трехчленная формула поведения человека
Введения понятия промежуточных переменных, несомненно, обогащает анализ поведения, но оно вовсе не снимает упомянутого постулата непосредственности.
Особо следует выделить попытки решить проблему, идущие со стороны так называемой культурологии. Признанный основоположник этого направления Л.Уайт развивал идею «культурной детерминации» явлений в обществе и поведении индивидов. Культура выступает для индивидов в форме значений, передаваемых речевыми знаками – символами. Исходя из этого, Л.Уайт предлагает трехчленную формулу поведения человека: организм человека/ культурные стимулы – поведение.
Формула эта создает иллюзию преодоления постулата непосредственности и вытекающей из него схемы S – R. Однако введение в эту схему в качестве посредствующего звена культуры, коммуницируемой знаковыми системами, неизбежно замыкает психологическое исследование в круг явлений сознания – общественного и индивидуального. Происходит простая постановка: место мира предметов теперь занимает мир выработанных обществом знаков, значений. Таким образом мы снова стоим перед двучленной системой S – R, но только стимул интерпретируется в ней как «культурный стимул». Это и выражает дальнейшая формула Л.Уайта, посредством которой он поясняет различие в детерминации психических реакций животных и человека. Он записывает эту формулу так:
Vm=f(Vb) – у животных
Vm=f(Vc) – у человека
Где V – переменная, m – психика, b – телесное состояние, c – культура.
В отличие от социологических концепций в психологии, идущих от Дюркгейма, которые, так или иначе, сохраняют идею первичности взаимодействия человека с предметным миром, современная американская Культурология знает лишь воздействие на человека «экстрасоматических объектов», которые образуют континуум, развивающейся по своим особенностям «супра – психологическим» и «супра – социологическим» законам. С этой, культурологической, точки зрения человеческие индивиды являются лишь «каталитическими агентами» и «средой выражения» культурного процесса.
Совсем другая линия, по которой шло усложнение анализа, вытекающего из постулата непосредственности, была порождена открытием регулирования поведения посредствам обратных связей отчетливо сформулированным уже Н.Н. Ланге. [3, c. 243]
Уже первые исследования построения сложно-двигательных процессов у человека, среди которых нужно особенно назвать работы Н.А. Бернштейна, показавшие роль рефлекторного кольца с обратными связями, дали возможность по-новому понять механизм широкого круга явлений.
За это время, которое отделяет нас от первых работ, выполненных еще в тридцатые годы, теория управления и информации приобрела общенаучное значение, охватывая процессы, как в живых системах, так и неживых.
Понятия современной теоретической кибернетики образует очень важную плоскость абстракции, позволяющую описывать особенности структуры и движения широчайшего класса процессов, которые с помощью прежнего понятийного аппарата не могли быть описаны. Вместе с тем исследования, идущие в этой новой плоскости абстракции, несмотря на их бесспорную продуктивность, сами по себе не способны дать решение фундаментальных методологических проблем той или иной специальной области знаний. Поэтому нет ничего парадоксального в том, что и в психологии введение понятий об управлении, информационных процессах и о саморегулирующихся системах еще не отменяет упомянутого постулата непосредственности.
И так можно сказать, что в психологии существуют две схемы анализа:
двучленная схема анализа, т.е. воздействие на реципирующие системы субъекта – возникающие ответные – объективные и субъективные – явления, вызываемые данным воздействием;
трехчленная формула поведения человека, т.е. организм человека/ культурные стимулы – поведение.
По – видимому, никакое усложнение исходной схемы, вытекающей из этого постулата, так сказать «изнутри» не в состоянии устранить те методологические трудности, которые она создает в психологии. Чтобы снять их, нужно заменить двучленную схему анализа принципиально другой схемой, а этого нельзя сделать, не отказавшись от постулата непосредственности.
4. Деятельностный подход к анализу психического развития детей
Традиционно в отечественной психологии выделяют как минимум два направления: московскую, так называемую «деятельностную психологию», и ленинградскую школу психологии, которая получила название отношенческой.
В русле деятельностного подхода в центре внимания находился принцип единства деятельности и сознания, разрабатывалась категория деятельности. Деятельность рассматривалась как предмет специального изучения и как объяснительный принцип.
По определению А.Н. Леонтьева, деятельность есть «молярная, не аддитивная единица жизни телесного, материального субъекта. Деятельность – это не реакция и не совокупность реакций, а система, имеющая строение, свои внутренние переходы и превращения, свое развитие».
А.Н. Леонтьев называет деятельностью не всякий процесс. Этим термином он обозначает только такие процессы, которые, осуществляя то или иное отношение человека к миру, отвечают соответствующей им потребности.
Предметность есть неотъемлемая характеристика деятельности. В самом понятии деятельности уже имплицитно содержится понятие ее предмета. Выражение «беспредметная деятельность», по А.Н, Леонтьеву, лишено всякого смысла. Предмет деятельности и есть ее действительный мотив. Деятельности без мотива не бывает. «Немотивированная» деятельность – это деятельность, не лишенная мотива, а деятельность с субъективно и объективно скрытым мотивом.
В зависимости от того, в какую деятельность включено действие, оно получает ту или иную психологическую характеристику – к такому выводу пришел А.Н. Леонтьев.
Другая важная психологическая особенность деятельности, по словам А.Н. Леонтьева, состоит в том, что с деятельностью специфически связан особый класс психических переживаний – эмоции и чувства. Эти переживания зависят не от отдельных, частных процессов, но всегда определяются предметом, течением и судьбой той деятельности, в состав которой они входят.
Действием, А.Н. Леонтьев называет такой процесс, мотив которого не совпадает с его предметом (т.е. с тем, на что оно направлено), а лежит в той деятельности, в которую данное действие включено. Предметом самого действия является «сознаваемая непосредственная цель».