ПОКОЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ: ПОПЫТКИ ПОБЕГА
В "слоистом" романе М. Е. Салтыкова-Щедрина есть еще один пласт, очень интересный для современного читателя. По сути дела, в нем дан психологический анализ следствий последовательного воплощения либеральной идеи, подразумевающей безусловную ответственность человека за свои поступки и равенства всех людей перед богом. Идеи, слишком буквально понимаемой во всех вариантах либерализма, не учитывающих одно простое соображение: как бы это ни противоречило всем существующим манифестам, человек не рождается свободным и ответственным, а лишь может им стать (или не стать). Для того, чтобы стать, он должен иметь возможность и сделать некоторые усилия. Эта идея вполне справедлива, но она превращается в невыносимую тяжесть для следующего поколения семьи Головлевых.
Третье поколение избежало всего ужаса игры Арины Петровны. Она была уже старовата, Иудушка мало занимался своими детьми. Но вакуум любви и требование безусловной покорности создали и для них свой вариант игры double bind. От них требовалось одновременно и быть покорными и самостоятельными: ты должен отвечать за все, но ты не имеешь права ничего делать сам.
Непротиворечиво решить эту проблему невозможно. Что, собственно, можно возразить Иудушке, отказывающему в помощи своим сыновьям? Разве он не прав, когда говорит о Володиньке: "Захотел жениться - женись! Ну, а насчет последствий - не прогневайся! Сам должен был предусматривать - на то тебе и ум от бога дан. А я, брат, в чужие дела не вмешиваюсь" [3, с. 147 - 148]? Что может возразить ему Петенька на отказ помочь возместить растраченные им же казенные деньги: "Во-первых, у меня нет денег для покрытия твоих дрянных дел, а во-вторых... это меня не касается. Сам напутал - сам и выпутывайся" [3, с. 142]? Только напомнить, что он у него последний сын? Или сказать правду, что Иудушка -убийца собственного сына? Да, Аннинька и Любинька плохо кончают, но ведь это был их выбор. Не Иудушка и не Арина Петровна заставили их стать провинциальными актрисами.
Это правда, но не вся. Либеральная идея неуязвима с моральной точки зрения, и то, что можно ей возразить, относится к другому регистру человеческих отношений. Долг - прекрасная вещь, но долг - это не все. Люди слабы, несовершенны, и мир, основанный только на голой идее ответственности, представляет собой какую-то пустыню одиночества. Муравей, отказывающий Стрекозе в сочувствии, безусловно, прав, но все же жесток. Если не считать, что ответственность и свобода могут появиться сразу в своей полноте, как Афина из головы Зевса, мы оказываемся в мире, в котором разумная либеральная идея индивидуальной ответственности не подкреплена любовью, сопереживанием, поддержкой и сочувствием.
Да, в течение "нескольких поколений три характерологические черты проходили через историю этого семейства: праздность, непригодность к какому бы то ни было делу и запой" [3, с. 283]. Но какими иными могли стать представители этой семьи, помещенные в жесткие бинарные отношения: если ты ребенок, ты должен быть полностью покорным, но одновременно ты не несешь ответственности, а если ты человек взрослый - ты свободен, но тогда за все отвечаешь сам?
Между этими точками не было задано промежутка, в котором человек должен освоить самостоятельную жизнь, когда он не может сделать это зараз. Свобода без ответственности - это просто своеволие, дурной характер, действие ребенка в отсутствие наказующего взрослого. Она не имеет ничего общего с подлинной свободой, сопряженной с ответственностью и утратой защищенности. Ты свободен, но ты и отвечаешь за следствия этой свободы. Отсутствие безопасности и защищенности - это минимальная плата за свободу. Слабый, беззащитный и зависимый ребенок не может сразу стать свободным, ибо тогда он утратит защиту взрослого. Он может стать им лишь постепенно, вместе с взрослым, у которого он постепенно забирает часть своей свободы и который обеспечивает ему "страховку". Это возможно лишь в результате совместной деятельности в стиле Л. С. Выготского: освобождение и ответственность идеально вписываются в модель "интерпсихической" деятельности. Свобода как бы получается из рук взрослого, отказывающегося от патерналистской функции управления и создающего в буквальном смысле зону совместной "ограниченной свободы", сочетающей самостоятельную активность ребенка с "нормированным контролем" [2]. Мать должна быть "достаточно хорошей матерью", действующей вместе, а не вместо ребенка, задающей ему зону ближайшего развития чувства свободы и ответственности, а не блокирующей его в темнице послушания, из которой можно только бежать [8]. Мне кажется, что ключевое значение идеи Л. С. Выготского о зоне ближайшего развития не в том, что ребенок еще недостаточно умел и взрослый компенсирует дефицитарность его навыков, а в том, что в этой зоне осуществляется переход от подчинения (копирования) к саморегуляции. Помощь взрослого в данной ситуации - некий протез, который должен быть потом отброшен. Пространство совместной деятельности создается взрослым, как ни странно, именно для того, чтобы он был из него затем исключен: в этом и состоит жертвенность родительской любви. Часть детей хочет сохранить в этом пространстве взрослого как можно дольше, а часть взрослых не хочет из него уходить вообще никогда. И то и другое - источник патологии: в таких условиях порождаются никогда не вырастающие дети и вечно руководящие ими родители.
В семействе Головлевых такого пространства не было предусмотрено совсем. Арина Петровна помещала детей в структуру опасной игры double bind, а Иудушка не мог выйти за границы собственной психотической вселенной: нужно либо демонстрировать безусловную покорность, либо не ждать никакой помощи. Но как можно стать взрослым, если тебе не давали возможности сделать эти промежуточные шаги? Сепарация предполагает мягкую травматизацию, а в семье Головлевых отношения устроены по принципу "все или ничего". Здесь нет никакой зоны ближайшего развития свободы и ответственности: можно либо оставаться навсегда покорным, либо тебе "выбросят кусок", ты станешь "постылым" и тобой больше никто никогда не будет заниматься. Либо устроить побег, такой, какой когда-то совершила дочь Арины Петровны. Это, безусловно, инфантильный выход, поскольку в нем предполагается обретение свободы "бесплатно", без сопряженной с ней ответственности. Может быть, внуки Арины Петровны и не столь деформированы психологически, как ее дети, но к жизни они приспособлены не больше, а свобода для них - синоним безответственности, отсутствия контроля.
Салтыков-Щедрин почти как профессиональный психоаналитик показывает источник тотального инфантилизма третьего поколения семейства Головлевых: невозможность нормального взросления в условиях отсутствия любви, поддержки и базового доверия. Героям романа не хватает малого, но самого принципиального - бескорыстной любви, "любви, обреченной на расставание". Герои жаждут любви, но любви поглощающей, уничтожающей, хотят навсегда обладать объектом любви. Double bind - это такая игра, в которой нельзя выиграть, не выйдя за ее рамки. Плата за свободу - утрата любви! В этих условиях трудно повзрослеть, поскольку необходимо совершить невозможный выбор.
Трудно и тогда, когда обретение свободы не требует никакого выбора, никакого специального усилия, платы в виде утраты чувства безопасности. Это случай воспитания в атмосфере избытка "бескорыстной" любви, всепрощения и гиперопеки. Свободу очень трудно вырвать ценой страха расплаты за нее и практически невозможно получить совсем бесплатно. Полученная таким образом, она превращается в каприз, своеволие. В одном случае дети не взрослеют, потому что им это не нужно, любовь им и так обеспечена, ее невозможно потерять, а во втором - потому, что это слишком страшно, вечно недоступная любовь не страхует от возможных рисков получения свободы.
Психологический анализ литературных текстов когда-то был довольно традиционным жанром. С развитием экспериментального подхода он стал восприниматься не соответствующим требованием объективизма. Однако, постепенно выяснилось, что лабораторно контролируемые исследования при всей их надежности довольно бессмысленны для понимания сложных психологических образований. Конечно, литературный текст - не реальная история болезни, он в значительной степени основан на фантазии. Но фантазия гениальных писателей интуитивно поразительно точна в отношении "правды жизни", что обеспечивает психологической интерпретации своеобразную "экологическую валидность". Кроме того, такие интерпретации имеют неоценимое дидактическое значение, снабжая удобными иллюстрациями сложные теоретические конструкты.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бержере Ж. Психоаналитическая патопсихология. М.: МГУ, 2001
2. Выготский Л. С. Развитие высших психических функций. М.: Прогресс, 1960.
3. Салтыков-Щедрин М. Е. Господа Головлевы // Собрание сочинений в десяти томах. Т. 6. М.: Издательство "Правда", 1988.