Одной моей пациентке приснились вилы такого типа, что используются на ферме для того, чтобы ворошить и скирдовать сено. Ее ассоциация с этим образом состояла в том, что зубья вил имели такой изгиб, как женское тело, что они были остры, и что такие вилы используют на земле для заготовки корма, а не в домашнем садике. Образ вил с двумя зубьями предполагает, что в этом сне работали две тенденции. Женские изгибы, такие мягкие и нежные, противопоставлялись двум остриям. Они, по ощущению этой женщины, были двумя ужасными сосками и в то же время, как ни странно, внушали уверенность, поскольку они дополняли мягкую женственность, завершали ее (что предполагает ощущение цели или конечного продукта).
Образ вил содержал в себе два различных вида примирения. Во-первых, мать этой женщины теперь ощущалась как нечто фемининное, но одновременно фаллическое и угрожающее (в действительности мать была преуспевающей деловой женщиной); острые соски уравновешивались закругленностью и связью с плодородием. Во-вторых, пациентка, которая сама имела отношение к деловой жизни и была матерью, была не уверена, что эти две стороны могут сочетаться, и бессознательно сдерживала себя на работе (она была преподавателем). Она автоматически чувствовала, что ее коллеги-мужчины умнее, и воздерживалась от участия в дискуссиях и так далее. Образ вил предполагал, что две стороны ее жизни не только можно "свести" вместе, но также то, что это может быть использовано в более широком контексте. В результате она смогла закончить книгу, которая стала признанной работой, и стала читать лекции, которые пользовались успехом.
Упоминание "другого" приводит к рассмотрению самости как межличностной единицы. Это лучше всего можно изучить, разделив, межличностные аспекты самости на три группы. Первая (о которой идет речь в этом разделе) связана с пониманием образа Бога в человеке, как символа самости. Точно так же, как, например, Христос олицетворял личность, большую, чем средний человек, Христос как символ олицетворяет нечто большее, чем среднее эго-самость. Юнг не утверждал ничего категорично о существовании Бога; это никак невозможно установить эмпирически. Он говорит о чувствах, которые могут быть у человека, который ощущает себя частью божества или в связи с божеством, понимаемым как нечто большее, чем он сам, за пределами обычного порядка вещей. Юнг комментирует, что религии возникают естественным образом, и их можно рассматривать как проявление религиозного "инстинкта". [9]Лишенные догм и интеллектуализации, религии основываются на ощущении чего-то, внушающего трепет — видениях, откровениях, преображениях, чудесах, обращениях и так далее. Они глубже, чем попытки рассматривать Бога как осененного славой родителя или антропоса, просто отражающих потребность эго видеть вещи "там", в проекции.
Символы самости и символы образа Бога в человеке — это фактически одно и то же. Юнг говорит:
"Поскольку человек никогда не может эмпирически провести различие между символом самости и образом Бога, эти две идеи, как бы мы ни пытались дифференцировать их, всегда оказываются слитыми воедино, так что самость оказывается синонимичной внутреннему Христу из писаний Иоанна и Павла ... Говоря психологическим языком, владения "богов" начинаются там, где кончается сознание, поскольку в этой точке человек уже отдан на милость естественного порядка ... Символам целостности, которые приходят к нему оттуда, он приписывает названия, которые варьируют в соответствии со временем и местом".
Как указывала Фрей-Рон, обе формы осознания — психологическое переживание самости и религиозное переживание — основаны на одном и том же, а именно на чем-то, переживаемом как полное интегрированное единство.
Юнг рассматривал Христа как символ самости в примирении пар противоположностей божественное /человеческое и дух/тело. А в вознесении Христа сливаются и опосредуются противоположности жизни/смерти. Но для того, чтобы быть еще более полноценным символом интеграции, Христу пришлось бы быть связанным с Антихристом, с плохим и с хорошим.
Христос как религиозный символ отличается от Христа, рассматриваемого с психологической точки зрения. В то время как психологически он представляет парадигму индивидуации в том плане, что он прожил свою природу и судьбу до самого конца, он не воплощает совершенство, что подчеркивается в традиционной церкви. Эта формулировка привела Юнга к проблемам с теологами, которые видели в Христе только хорошее. Еще один аспект неполноты Христа для Юнга состоял в отсутствии женского элемента, который не появляется в изображении Троицы, но который воплощен в Деве Марии.
Подобным же образом, развитие от садистского всемогущего образа Бога в книге Иова к вмешательству страдающего Христа в Новом Завете показывает движение в самом образе Бога. Это аналогично тому, как самость можно рассматривать как хранилище потенциала, который еще предстоит прожить, но который возникает и раскрывается со временем.
Индивидуацию можно рассматривать как движение к целостности с помощью интеграции сознательных и бессознательных частей личности. Это предполагает личный и эмоциональный конфликт, которые в результате приводят к отделению от общих сознательных позиций и от коллективного бессознательного.
Это предполагает становление самим собой, тем, чем личности суждено стать, достижение своего потенциала. Это предполагает распознавание и принятие тех сторон самого себя, которые вначале отталкивают или кажутся отрицательными, а также открытость возможностям, имеющимся в элементе противоположного пола (анимус-анима), которые могут играть роль входа или проводника к бессознательному. Эта интеграция приводит не только к большей степени самореализации, но также к осознанию человеком, что у него есть самость.
Юнг говорит о "достижении большей личности" с помощью такой интеграции, хотя он признавал, что интеграция тени, предполагающая принятие отвергнутых, подавленных и еще не прожитых аспектов себя, болезненна, особенно когда предполагается удаление проекций с других людей.[10] Самость становится образом не только более полной личности, но также цели жизни, и в этом контексте мы вполне можем говорить о реализации самости человека:
"эмпирически самость — это образ цели жизни, спонтанно воспроизводимый бессознательным, независимо от желаний и опасений сознательного разума ... динамика этого процесса — инстинкт, который обеспечивает вхождение туда всего, что включает жизнь человека, сознает он это или нет...".
Юнг подчеркивает, что качество сознания имеет решающее значение, и добавляет, что перед барьером природы бессознательное никогда не принимается как оправдание — напротив, оно серьезно наказуемо". Самость расположена на "более высоком моральном уровне", и человек должен "знать что-то о природе Бога, если хочет понять самого себя" (CW 11, paras 745-6). Теперь понятно, почему Юнг так старался уравнять самость и образ Бога.
Индивидуацию также можно рассматривать как нечто, означающее "стать самим собой", то есть тем, кем человек является "на самом деле". Это предполагает сбалансированное или оптимальное развитие, включающее инкорпорирование личных идиосинкразии, так что истинная природа человека не нарушается подавлением или, наоборот, преувеличением или гипертрофией какой-либо из сторон. Это предполагает ощущение самоосознания, а также точный образ себя, по возможности лишенный самообмана. Происходит отказ от эго-идеала, и ему на смену приходит принятие себя и, что более важно, супер-эго в его негативной форме слепого следования коллективным нормам заменяется моральным арбитром, при этом самость действует как внутренний проводник. Мы описываем отделение от коллективного, а также принятие ответственности за себя и развитие определенной позиции по отношению к прошлому и будущему. Отделение от коллективного может простираться вплоть до ухода от участия в отношениях, и мне кажется справедливым, что тон идей Юнга об индивидуации подчеркивает диалог между человеком и коллективным бессознательным, а не между человеком и другими людьми.
Мы заметили, как самость развивает символы, чтобы компенсировать односторонние позиции сознания и соединить противоположности. Особым примером этого является область типологии. В концепции процессов индивидуации Юнга, различные функции сознания начинают действовать менее иерархично. В частности, низшая функция становится более интегрированной. Это аспект процесса индивидуации, который в наибольшей степени подвержен идеализации. Психологическое напряжение между противоположностями в человеке не сбрасывается и не подменяется индивидуацией; оно может даже усилиться но мере того, как эго снимает свою поддержку с обычного образа сознания. Так может возникнуть конфликт между, скажем, рациональными и иррациональными импульсами; до этого одна из сторон может быть подавлена. Работа над "противоположностями" — это центральная часть анализа, и окончательное снятие противоречия невозможно. Индивидуация, с точки зрения Юнга, это не снятие конфликта, скорее более сильное его осознание и также осознание его потенциала.
Рассмотрение комплексов показало, что психику следует понимать как множественное единство; и все же мы говорили об интеграции и целостности. Равновесие между этими двумя тенденциями (которые сами по себе являются дополняющими друг друга противоположностями) — это ключевая тема в постъюнги-анской психологии. Мы также отмечали то, как психика использует компенсацию в попытках саморегуляции для поддержания равновесия. Эти мини-компенсации постепенно соединяются при индивидуации, и перед человеком предстает план, модель и смысл жизни. Можно рассматривать это как форму саморегуляции; различные части личности становятся соотнесенными с центром, с самостью.