Психофизиология человека Кроль В М (стр. 19 из 61)

Синестезии возникали у Ш. и тогда, когда ему давали слушать отдельные звуковые тоны. Например, при подаче тона в 30 Гц и 100 дБ он видел «полосу шириной в 10—15 см цвета старого серебра; постепенно полоса сужается и как бы удаляется.., а затем превращается в какой-то предмет, блестящий, как сталь. Постепенно тон принимает характер вечернего света, звук продолжает рябить серебряным блеском... При предъявлении тона в 50 Гц и 100 дБ Ш. видит коричневую полосу на темном фоне с красными языками; на вкус этот звук похож на кисло-сладкий борщ, вкусовое ощущение захватывает весь язык... Тон в 2000 Гц и 113 дБ воспринимается как что-то вроде фейерверка, окрашенного в розово-красный цвет... полоска шершавая неприятная... неприятный вкус, вроде пряного рассола... Можно поранить руку» (А. Р. Лурия, 1968). Интересно отметить то, что в опытах, проводимых в течение нескольких дней, одни и те же раздражители всегда вызывали одни и те же переживания.

Наличие синестезий часто затрудняло Ш. запоминание требуемой информации. Отдельные звуки, бессмысленные слоги, незнакомые слова воспринимались им как «линии», «пятна», «брызги», «клубы пара», которые накладывались на запоминаемые образы, закрывали их, мешали запоминанию. «...Иногда — если какой-нибудь шум или посторонний голос — появляются пятна и все заслоняют.., или вкрадываются слоги, которых не было.., и я могу сказать, что они были... Вот это мешает запомнить... Ведь каждый шум мне мешает... Он превращается в линии и путает меня...» (Л. Р. Лурия, 1968).

Однако прием опоры на хорошо известный мнемонисту пространственный ряд — не единственный. Другой принцип запоминания — опора на существенные для данного человека понятия, другими словами, опора на смысловую, семантическую память. Опора на семантическую память, т. е. на память, связанную с какими-то значимыми для данного человека ключевыми словами, получила название «система слов-вешалок*. Вешалками могут быть не только значимые, имеющие для данного человека индивидуально важный смысл слова, но и, например, хорошо рифмующиеся слова или слова, составляющие легко запоминающиеся фразы. Классический пример такой системы вешалок представляет фраза «каждый охотник желает знать, где сидит фазан», кодирующая порядок цветов в спектре — красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый.

Яркие варианты сочетания акустических, образных и семантических ключевых знаков и слов часто используются при изучении иностранных языков. Например, для заучивания англоязыким учеником русского слова «звонок» предлагается следующий путь: «zvonok» в транскрипции звучит как «zvahn-оак», причем «оак» по-английски — «дуб», а «звонок» — «bell». При заучивании предлагается представить картинку в виде дуба с висящими на нем колокольчиками (Р Солсо, 1996).

В своих выступлениях современный мнемонист С. Гарибян просит зрителей называть последовательность из десятков слов наявно незнакомом, лучше «экзотическом» для русскоязычной аудитории языке. Каждый из говорящих, естественно, записывает их для дальнейшей проверки. Разные списки читают последовательно несколько человек. Условия запоминания и результаты воспроизведения могут рассматриваться одновременно и как вариант системы ключевых слов-вешалок, и как вариант привязки запоминаемых образов к хорошо знакомому пространственному ряду. При этом сам процесс привязки сопровождается созданием подчеркнуто эмоционального состояния. В качестве ряда привязки Гарибян предлагает использовать части собственного тела. Если, например, надо запомнить последовательность слов на незнакомом языке, мнемонист путем эмоционально выраженных действий, а именно похлопыванием себя по разным частям тела, ассоциирует с ними незнакомые слова.

Знание перечисленных приемов едва ли облегчит процесс запоминания людям, не обладающим мнемоническими способностями. Что проще: запоминать объекты, перекодируя их в образы и связывая эти образы с запоминанием пространственного порядка других объектов? Или запоминать понятия, связывая их с другими ключевыми понятиями-вешалками? Данное знание напоминает шутку: человек приходит в цирк и говорит: «У меня есть номер — обезьянка поет, а крокодил играет на пианино». Ему не верят. Тогда он сдается: «Ну ладно, на самом деле обезьянка только открывает рот, все делает крокодил». Действительно, сняв одну загадку, мы сразу же приходим к другим, не менее сложным. И тем не менее анализ приемов мнемонистов подводит нас к изучению вопросов о механизмах, типах и видах памяти.

Мы помним все?

А. Блок в знаменитом стихотворении «Скифы» писал:

Мы любим все — и жар холодных числ,

И дар божественных видений»

Нам внятно все — и острый галльский смысл,

И сумрачный германский гений...

Мы помним все — парижских улиц ад,

И венецьянские прохлады,

Лимонных рощ далекий аромат*.

И Кельна дымные громады...

Является ли преувеличением, художественной гиперболой^езис о том, что мы помним все, что с нами было? Вопрос можно поставить и по-другому: в какой степени наша память хранит подробности потока текущих событий? В начале этой главы упоминалось о том, что наиболее легко вспоминаются яркие, эмоционально окрашенные события прошлого, события, имеющие важное значение для человека. Однако, с другой стороны, все знают, что иногда мы способны вспомнить, казалось бы, малозначимьге или прочно забытые детали. Причем такое вспоминание происходит не только в результате упорных усилий, но иногда какие-то мелкие эпизоды и подробности всплывают в памяти сами собой, в результате каких-то не совсем понятных и странных ассоциаций.

Наличие огромного, не поддающегося точной оценке объема долговременной памяти человека еще не означает, что эта память содержит множество записей, сделанных «про запас», на всякий случай. В итоге вопрос о том, с какой точностью и детальностью происходит запоминание событий, на сегодняшний день также остается открытым.

Тем не менее к настоящему времени накопилось множество экспериментальных данных, свидетельствующих в пользу удивительной детальности информации, хранящейся в долговременной памяти. Типичными примерами таких событий являются эпизоды воспоминаний, относящихся к самому раннему детству. Характерно, что эти эпизоды часто вспоминаются как вполне рядовые, «проходные», не кажутся человеку какими-то особенными, связанными с существенными вехами его жизни. Свидетельствует ли это о наличии в долговременной памяти других подобных эпизодов, или же вспоминаемые эпизоды являются все-таки особенными, остаемся непонятным.

Например, можно предположить, что особенность этих эпизодов связана не столько с ними самими, сколько с тем, что их запоминание проходило на фоне мощных пиков активности автономно работающих систем бодрствования и внимания. Определяющее значение для запоминания, возможно, имеет также уровень активности систем, связанных с эмоциональным фоном и уровнем мотиваций, в частности, таких, как любопытство, любознательность. Закономерности работы таких систем свидетельствуют о том, что они функционируют автономно независимо от систем восприятия и запоминания. Кроме того, важно отметить, что эти системы обладают собственными ритмами повышения и понижения активности. Условия начала и конца запоминания определяются моментами превышения уровня активности некоторых пороговых значений, устанавливающихся в зависимости от индивидуальных характеристик человека, таких, как тип личности, темперамент, степень заинтересованности и т. д. (рис. 3.2).

В качестве другого яркого и намного менее обычного примера детальности представления данных в долговременной памяти, по-видимому, можно рассматривать «вспышки пережитого» («flash-back*), описанные выше в разделе «Образная память при раздражении мозга электрическим током». Часто эти вспышки освещают незначительные, казалось бы, давно забытые человеком эпизоды, на которые он в свое время не обращал особого внимания, причем всегда вспоминаемые эпизоды более живы, чем то, что можно вспомнить произвольно. Как следует из протоколов наблюдений за людьми, получавшими в ходе нейрохирургических операций такие раздражения, из глубин их памяти возникали самые разнообразные комплексы зрительных, слуховых, тактильных образов, причем одновременно с образами активировались и смысловые, знаковые ассоциации, вспоминались не только ощущения, но и мысли, имевшие место в прошлом, во время вспоминаемой ситуации.

Так, по данным В. Пенфильда и Л. Робинса (В. Пенфилъд, Л. Робине, 1964), в результате электрического раздражения больная М. М. сообщила о целом комплексе сенсорных и смысловых ощущений: «Знакомое воспоминание — место, где я вешаю пальто — куда я хожу на работу». В другом случае больная Г. Ф. при электрическом раздражении слышала голос своего маленького сына Франка, находившегося недалеко от кухни, где она как бы находилась, наряду с этим она слышала и другие «сопутствующие» звуки, имевшие место в прошлом в той ситуации. Когда через десять дней после операции Г. Ф. попросили дать интерпретацию своих ощущений, она сказала: «О нет, это казалось реальнее, чем простое воспоминание... Конечно, я слышала Франка, как я слышала его много раз, тысячу раз».

Характерно, что без раздражения электрическим током больная была не в состоянии вспомнить ни одну из множества деталей эпизода, таких, как «гудение автомобиля, которое означало бы, что Франк в опасности, или крики других детей, лай собак, т. е. то, что образует "сопутствующие" звуки в каждом случае» (В. Пенфилъд, Л. Робине, 1964). При этом, по словам нейрохирургов, специфика «flash-back» заключается не только в том, что в ходе воспоминаний возникают многие незначительные детали, но и в том, что часто при повторном раздражении «лента» памяти начинает разворачиваться с того же самого момента времени. События начинаются и прекращаются с началом и концом раздражающего воздействия тока. Причем никогда не были отмечены случаи обратного хода событий, память всегда движется вперед с неизменным шагом времени.