Возможно, этот способ рассмотрения душевной жизни человека покажется совершенно необычным или довольно дерзким. Помимо других направлений, он отчетливо проявляется в концепциях детской психологии. Но прежде всего таким образом можно представить сущность и труд человека искусства — художника, скульптора, композитора и особенно писателя. По самым незначительным деталям его произведений наблюдатель способен распознать основные черты личности, его жизненный стиль.
Когда я спешу домой, наблюдатель видит мою походку, осанку, выражение лица, движения и жесты, которые обычно можно ожидать от человека, возвращающегося домой**. Причем без учета рефлексов и какой-либо каузальности. Более того, мои рефлексы могут быть совсем другими, а причины могут варьировать. Направление, в котором человек следует, — вот что можно понять психологически и что нас прежде всего и едва ли не исключительно интересует в практическом и психологическом отношении.
Далее: если я знаю цель человека, то я приблизительно знаю, что произойдет. И тогда я могу упорядочить и каждый из следующих друг за другом актов, увидеть их во взаимосвязи и постоянно корректировать или приспосабливать свое неточное знание контекста. Пока я знаю только причины и, соответственно, только рефлексы и время реакции, возможности органов чувств и т. п., мне ничего не известно о том, что происходит в душе данного человека.
* К аналогичным результатам, но иными путями пришел Вильям Штерн.
** От знатока не ускользнет, что подобный подход, по существу, использует лишь гештальт-психология.
– 8 –
К этому надо добавить, что и сам исследуемый не знал бы, чего хочет, если бы он не был ориентирован на цель. До тех пор, пока нам неизвестна линия его жизни, определенная целью, вся система его рефлексов вместе со всеми причинными условиями не может гарантировать последующую серию его движений: они соответствовали бы любому из возможных душевных побуждений. Наиболее отчетливо этот недостаток можно понять на примере экспериментов с ассоциациями. Я никогда бы не подумал про одного мужчину, испытавшего тяжелое разочарование, что слово “дерево” вызовет у него ассоциацию с “веревкой”. Но если я знаю его цель — самоубийство, то буду с уверенностью ожидать подобную последовательность мыслей, причем настолько определенно, что постараюсь убрать от него нож, яд и огнестрельное оружие. Только в выводах, которые делает человек, проявляется его индивидуальность, его апперцептивная схема.
Если посмотреть внимательнее, то можно обнаружить следующую закономерность, характерную для любого душевного события: мы не способны думать, чувствовать, желать, действовать, не имея перед собой цели. Ведь живому организму недостаточно причинности, чтобы преодолеть хаос будущего и устранить бесплановость, жертвой которой мы стали бы. Всякое деяние осталось бы на стадии безразборного ощупывания, экономия душевной жизни оказалась бы недостижимой: без целостности и личной потребности мы сравнялись бы с существом ранга амебы. Только неживое подчиняется очевидной каузальности. Но жизнь — это долженствование.
Нет сомнений в том, что предположение о целевой установке в значительной мере соответствует требованиям действительности. В отношении отдельного, вырванного из контекста феномена тоже, пожалуй, нет никаких сомнений. Подтверждение этому привести очень легко. Достаточно с позиций этой гипотезы посмотреть на попытки ходить, которые предпринимает маленький ребенок или роженица. От того же, кто пытается подходить к вещам без гипотез, чаще всего укрывается более глубокий смысл. Прежде чем делается первый шаг, уже имеется цель движения, которая отражается в каждом отдельном акте.
– 9 –
Таким образом, можно обнаружить, что все душевные движения получают свое направление благодаря ранее поставленной цели. Но все эти преходящие, осязаемые цели после кратковременного периода стабильности в психическом развитии ребенка оказываются подчинены фиктивным конечным целям, понимаемым или ощущаемым как fix-финал. Другими словами, душевная жизнь человека, словно созданный хорошим драматургом персонаж, устремляется к своему У-акту.
Этот логически безупречный вывод индивидуальной психологии подводит нас к одному важному тезису: любое душевное явление, если оно должно помочь нам понять человека, может быть осмыслено и понято лишь как движение к цели. Конечная цель у каждого возникает осознанно или неосознанно, но ее значение всегда неизвестно.
В какой мере эта точка зрения способствует нашему психологическому пониманию, проявляется прежде всего тогда, когда нам становится понятной неоднозначность вырванных из контекста душевных процессов. Представим себе человека с плохой памятью. Предположим, что он осознал это обстоятельство, а проверка выявила низкую способность запоминания бессмысленных слогов. В соответствии с прежней традицией психологии мы должны были бы сделать заключение: мужчина страдает врожденным или возникшим из-за болезни недостатком способности запоминать. Заметим, однако, что при подобном исследовании обычно делают вывод, который уже выражен в предположении, например, таком: если у кого-то плохая память (или кто-то запоминает всего несколько слогов), то он обладает низкой способностью запоминать.
Индивидуальная психология в данном случае использует совершенно иной подход. Как только удается сделать определенный вывод об органических причинах, обязательно задают вопрос: на что нацелена слабость памяти? Какое это имеет для нее значение? Эту цель мы можем раскрыть лишь на основе знания об индивиде в целом, потому что понимание части проистекает только из понимания целого. Мы обнаружили бы примерно следующее (что подходило бы ко многим случа-
– 10 –
ям): этот человек может доказать себе и другим, что он по каким-то мотивам, которые не называются или не осознаются, но благодаря слабости памяти оказываются особенно действенными, должен остаться в стороне от какого-либо дела или решения (смена профессии, учеба, экзамен, женитьба). В таком случае мы выявили бы, что слабость памяти является тенденциозной и служит орудием в борьбе против подчинения, и при любой проверке способности запоминать мы ожидали бы, что обнаружится именно такой дефект, относящийся к тайному жизненному плану данного мужчины. Следовательно, эта слабость имеет функцию, которая становится понятной только при рассмотрении системы всех жизненных отношений данной личности. Остается еще вопрос, как формируются такие дефекты или недуги. Один “аранжирует” их, намеренно подчеркивая свои общие физические недостатки, считая их личным недугом. Другим настолько удается подорвать веру в свои способности (с помощью вчувствования в ненормальное состояние или тревожных, пессимистических ожиданий и последующего психического напряжения), что они располагают едва ли половиной своей энергии, внимания и воли. Продуцирование этой недостаточности я назвал “комплексом неполноценности”.
То же самое мы наблюдаем и при аффектах. Приведем еще один пример. У одной дамы время от времени повторялись приступы страха. До тех пор, пока не удалось выявить ничего более существенного, можно было довольствоваться предположением о наследственной дегенерации, заболевании вазомоторов, вагуса и т. д. Или же можно было подумать (а такая причина напрашивалась сама собой), что в жизненной истории этой женщины было какое-нибудь ужасное событие, травма и все дело в ней. Но если мы рассмотрим эту индивидуальность и проследим линию ее поведения, то обнаружим нечто вроде чрезмерного стремления к господству, к которому в качестве “органа агрессии” присоединяется страх, как только другой человек перестает зависеть от нее или если она не получает ожидаемого отклика, как, например, в случае, когда супруг пациентки без ее согласия захотел уйти из дома.
– 11 –
Наша наука предполагает строго индивидуальный подход и поэтому не склонна к обобщениям. In usum delphini*, однако я хочу привести следующее положение: если я понял цель душевного движения или жизненного плана, то должен ожидать, что все отдельные акты будут соответствовать этой цели и жизненному плану.
С небольшими ограничениями эту формулировку можно применять в самом широком масштабе. Она сохраняет свое значение и в том случае, если ее речь идет о противоположной зависимости: правильно понятые отдельные акты в своей взаимосвязи должны отобразить единый жизненный план и его конечную цель. В соответствии с этим мы формулируем следующее утверждение: независимо от предрасположенности, среды и событий, все психические силы целиком находятся во власти соответствующей идеи, и все акты выражения чувства, мысли, желания, действия, сновидения и психопатологические феномены пронизаны единым жизненным планом. Из этой самодовлеющей целенаправленности проистекает целостность личности. Так в психическом органе проявляется телеология, которая может быть понята как искусная уловка и собственная конструкция индивида, как окончательная компенсация вездесущего человеческого чувства неполноценности. Возможно, краткий комментарий несколько пояснит и вместе с тем смягчит эти еретические положения:
Важнее, чем предрасположенность, объективное событие и среда, их субъективная оценка. Однако такая оценка находится в определенном, часто необычном отношении к реалиям. В психологии масс этот фундаментальный факт трудно обнаружить, поскольку “идеологическая надстройка над экономическим базисом” (Маркс и Энгельс) приводит к сглаживанию индивидуальных различий. Но из оценки отдельного явления, которая чаще всего служит причиной устойчивого расположения духа — чувства неполноценности, в соответствии с бессоз-