– 133 –
бинет она тоже пришла в слезах и, возмущаясь, завершила свой рассказ словами: “Теперь я выйду замуж за первого встречного, лишь бы уйти из этого дома!”.
Учитывая предысторию девушки, которая всегда желала быть мужчиной, легко было заподозрить, что эта мысль получит продолжение в виде реакции, и я ожидал, что наступит перемена к худшему. Психическая конституция пациентки должна была привести к тому, что мысль выйти замуж за первого встречного должна была вызвать в ней сильное сомнение в столь рискованном поступке. И в самом деле уже на следующий день мне удалось увидеть эту реакцию. Она была упрямее, чем всегда, явилась точно в назначенное время, но, словно защищаясь, настойчиво повторяла, что пришла вовремя. Затем она рассказала о следующем сновидении:
“Мне снилось, будто ряд кандидатов в женихи выстроились в очередь. В конце очереди стояли вы. Я прошла мимо всех остальных и выбрала в мужья вас. Мой кузен очень удивился этому и спросил, почему я выбираю мужа, недостатки которого мне уже известны. Я ответила: “Именно поэтому!” Затем я сказала вам, что хотела бы взобраться на одного из мужчин, имеющего острую макушку. Вы ответили: лучше мне это оставить”.
“Ряд кандидатов в женихи”. Вчера она сказала, что хочет выйти замуж за первого встречного. Во сне, где она выбирает последнего, все наоборот. Тогда ей приходит на ум тезис из педагогики Герберта: если в сознании друг за другом следует ряд представлений, то последующее всегда уничтожает предыдущее. При сопоставлении этой мысли с соответствующей “схемой” сновидения (“ряд кандидатов в женихи”) вытекает, что она не желает ни одного, как мы и предполагали. Далее толкование сновидения выявляет следующее: или одного, которого я прекрасно знаю. Должно быть, это был я. При этом продолжается дискредитация: поскольку она знает мои недостатки. Кузен должен удивиться так же, как она (наоборот) была удивлена его поступком. Мужчина с острой макушкой — это один из ее прежних поклонников, из-за которого над ней нередко подтруни-
– 134 –
вали. Он включен в сновидение, чтобы с его помощью продемонстрировать, как ей хочется превосходить мужчину, как ей хочется встать ему на голову, чтобы быть наверху. Это “желание быть наверху”, одно из самых выразительных проявлений мужского протеста, представляет собой лишь еще одно выражение “инверсии”, кооперируется в этом сновидении с “инверсией” и последовательно повторяется в дискредитации моей персоны, “чьи недостатки она уже знает”. Я действительно сказал, что “ей лучше это оставить”, имея в виду, чтобы она отказалась от чрезмерно распаленного мужского протеста. Она же ограничилась бесхитростной дискредитацией меня самого.
Таким образом, ее отношение к мужчине еще больше обострилось вследствие того опыта, который она приобрела благодаря своему кузену. Но в этот раз в своем чрезмерном проявлении мужского протеста она ограничивается тем, что запирает дверь своей спальни, как будто кузен собирался напасть также и на нее, и тем самым защищается. Это не такая форма защиты, как прежде, когда, чтобы защититься от брака и одновременно привязать к себе мать, она пачкала свою постель мочой и калом.
Возвращение к детским ситуациям связано с наличием абстракции. Невротики — это люди, которые вместо того, чтобы в признании фактов искать новые пути, подобно художникам и гениям, тенденциозно собирают воспоминания своего детства, желая возвыситься и защититься от угроз в настоящем и будущем. Такое же большое значение имеет то, что их действующая по аналогии детская апперцепция корректируется не в направлении общности, а в направлении сильнейшей личной самозащиты. Отсюда возникает впечатление об их инфантильности, которую, однако, нельзя понимать как психическую задержку. Она представляет собой параболу того, как пациент пытается найти свое место в мире.
Весьма часто встречается тенденция к “инверсии”, выраженной в форме суеверия и направленной на то, чтобы вести себя так, как будто ждешь не страстно желаемого удовлетворения, а его противоположности. Складывается впечатление, будто эти пациенты хотят подразнить Бога или судьбу, словно они очень
– 135 –
не уверены в себе, а их действия направлены на то, чтобы с помощью уловок уподобиться более сильному и недоброжелательному существу. С этой чертой характера часто бывает связана и другая — желание создать плохое впечатление о собственном положении, чтобы не пробудить зависть и ненависть других людей. В этнопсихологии сюда же относится страх перед “дурным глазом” и “жертва” (которую приносят для того, чтобы не вызвать неудовольствия более могущественного существа). Вспомните о “кольце Поликрата”.
4. Стремление к инверсии как попытка защиты
Пациентка Б. В., двадцати четырех лет, является самым младшим ребенком в семье больного табесом и с пяти лет страдает навязчивыми явлениями. Еще год назад она испытывала заметные затруднения в речи. Она запиналась, тщетно подыскивала слова и при этом постоянно испытывала чувство, будто во время разговора за ней наблюдают. Поэтому, пока ей так жилось, она избегала любого общества, выглядела очень подавленной и не могла получать удовольствия от занятий, к которым стремилась, чтобы получить дальнейшее образование. Ее мать, нервная, вечно недовольная и жадная женщина, пыталась отвлечь ее от мрачных мыслей и избавить от затруднений в речи, обращаясь с дочерью строго, а иногда и прибегая к лечению у специалиста по нервным болезням. Но поскольку это не принесло успеха, она отправила дочь к родственникам в Вену, и по возвращении домой затруднения в речи дочери исчезли полностью. Как только девушка обменивалась с кем-либо парой слов, ей постоянно казалось, что собеседнику неприятны и тягостны и ее общество, и ее персона. Эти навязчивые представления, занимавшие пациентку и дома, и когда она была одна, всякий раз вновь повергали ее в мрачное настроение, так что она, как и прежде, избегала любого общества*. Навязчивые мысли имели для нее такое же значение, как и прежний дефект речи, — они давали ей возможность уклониться от общества.
* Параноидный характер (вина другого человека) проявляется более отчетливо.
– 136 –
Я часто прибегаю к испытанному методу — использую первые сообщения пациентки для того, чтобы составить примерное представление о том, чего она добивается с помощью своего недуга. Эту картину надо формировать по образу фикции — по образу “как если бы”, в твердой уверенности, что последующий анализ добавит к ней дополнительные штрихи. При этом необходимо в соответствии с собственным опытом ответить на вопрос, какую картину мог бы или должен был бы обнаружить заболевший человек в своем нормальном состоянии. Таким образом появляется необходимая отправная точка для сравнения и возможность оценить отклонение от нормы и социальный вред болезни. При этом постоянно обнаруживается, что именно та картина, которую можно было ожидать в норме, в силу каких-то причин пугает пациента и он старается ее избежать.
В нашем случае нетрудно было догадаться: то, от чего девушка стремится защититься, — это нормальное отношение к мужчине. Было бы большим заблуждением предполагать, что благодаря такой констатации загадка уже разрешена, хотя на основании моих предыдущих психологических работ можно заранее предвидеть главный мотив этого уклонения — страх перед мужчиной, боязнь потерпеть поражение. Надежда же на излечение основывается на раскрытии особого рода неправильного развития, которое должно быть аннулировано путем педагогического вмешательства. Такое педагогическое вмешательство начинается с отношения пациента к врачу, которое непременно должно отражать все фазы социальной установки больного. Это тоже должно предполагаться заранее, поскольку в противном случае список проявлений пациента будет неполным и легко можно пропустить важные установки больного по отношению к врачу.
Уже первые сообщения подтверждают и дополняют эти предположения. Пациентка утверждает, что всегда была здоровым, жизнелюбивым ребенком и во всем превосходила своих товарищей. Из пестрого обилия своих воспоминаний она выделяет следующее.
Когда ей было восемь лет, ее старшая сестра вышла замуж. Муж сестры очень беспокоился о своей репутации и внешних
– 137 –
приличиях и выговаривал пациентке за то, что она общалась с бедными и плохо воспитанными детьми. Да и вообще к ней многие придирались. Она вспоминает об одном школьном учителе, который несправедливо с ней обходился, из-за него она часто бывала сильно обиженной.
Когда пациентке было восемнадцать лет, в ее окружении появился молодой студент, за которым увивались все ее подруги. Только ей одной была неприятна его самоуверенность, и между ними нередко возникали бурные стычки. Ее отношение к нему резко ухудшилось из-за того, что студент всячески ее обижал и ущемлял, и поэтому она все больше и больше избегала бывать в обществе. Однажды он передал через девушку, испытывавшую к ней неприязнь, что он ее раскусил: она всего лишь играет роль, а на самом деле совсем другая. Это столь поверхностное и несущественное замечание повергло мою пациентку в состояние чрезвычайной неуверенности в себе*. Девушка постоянно размышляла над его словами и из-за этого была крайне рассеянной в общении с другими людьми. Когда она вступала в беседу, в ее мыслях неизменно возникал студент со своим замечанием, и это мешало ей вести себя непринужденно в любом обществе. Пациентка нервничала, взвешивала каждое свое слово и поэтому часто запиналась во время разговора. Таким образом оказалось, что для ее лучше всего находиться в одиночестве, что для нее означало замкнуться в обществе своей сварливой матери, в котором, однако, она тоже не нашла покоя. Девушка часто лечилась у врачей, и лечение всякий раз завершалось безрезультатно. Очень важно иметь в виду точку зрения ее матери, которая невзирая ни на что постоянно заявляла, что у ее дочери все это “воображение”, и если бы она только захотела, то давно могла бы стать совсем другой. Материнская критика всегда вызывала у дочери раздражение, и в ответ на это она говорила, что мать не понимает, что с ней происходит.