- Вы спрашиваете меня, что такое эвтаназия? - обратился к Квашнину мужчина лет пятидесяти, который был главным редактором этого теле-шоу. Звали его Сергей Кучеров. - Я скажу вам.. Это искусственное умертвление человека с целью прекращения его страданий, вызванных жизнью. Это когда смерть для человека является единственным облегчением. Это когда человек сам желает уйти из жизни, не мучаясь и унижаясь. И врачи помогают ему в этом.
- И что же вы от меня хотите? - с недоумением спросил Квашнин. В эти секунды он почувствовал разочарование от этого предложения, которое только полчаса назад его радовало. Благодаря которому он прилетел на крыльях в телекомпанию.
- Необходимо сыграть этого человека - со вздохом вымолвил главный редактор.
- Какого человека? - переспросил Квашнин.
- Который желает эвтаназии... - тихо произнёс главный редактор
- Но ведь, эвтаназия, насколько я вспомнил, запрещена в нашей стране? - продолжал Квашнин.
- Это не ваша проблема. Этот вопрос мы уже утрясли и наверху согласились ради эксперимента. Как говорится прибыль и экономика важнее всякой морали. Такие сейчас времена. Ведь эта передача сулит большие доходы от рекламы. Мы рассчитываем пробиться в прайм-тайм. Ну ладно... Представляете себе в студии много зрителей, плюс всё это смотрит стомиллионная аудитория. На фоне своего биения сердца, вы произносите свой последний монолог, конечно в ковычках, а потом вас усыпляют навсегда и ваш пульс постепенно уменьшается и наконец ваше сердце вообще останавливается и зрители слышат, что стук вашего сердца прекратился. Ну, это конечно не так. Всё это смекшируют наши звукорежиссёры. Но перед всем этим вы будете прощаться с народом, с человечеством, мы вам напишем роль и вы сыграете её. У вас есть возможность проявить свои актёрские способности. Ну, что согласны? Да, кстати гонорар, весьма приличный, на него вы сможете купить себе хороший отечественный автомобиль.
- Но как же я потом буду жить после такой смерти... в кавычках. Как я буду смотреть своим родным, близким, знакомым в глаза? - сконфуженным голосом произнёс Квашнин. - Это же опасная туфта. Я же от неё всю жизнь буду отплёвываться и не отплююсь.
- Не переживайте. Блевать, плеваться вам не придётся. Да у нас был в прошлом проект, где мы устраивали всякие сексуальные, семейные и иные разборки. Там также играли актёры.
- Да я помню, смотрел по телевизору. Пресса ещё назвала эту передачу психологической порнографией. Помню...
- Ну, это будет нечто другое, более глубокое и философское, но в то же время захватывающее. Переживать не стоит. Во первых мы вас замаскируем. Во вторых, вы предупредите своих родственников о своей будущей роли. А вообще если вы не желаете... Актеров у нас хватает. Вон картотека трещит по швам. Актёр должен уметь играть всё. И жизнь.. и если надо смерть.
После этих последних слов главного редактора, Квашнин немного взбодрился:
- Хорошо, сколько у меня есть времени?
- Две недели, думаю есть - с каким-то облегчением выдохнул главный редактор. - Да, кстати, возьмите копии писем, которые действительно писали люди перед своей смертью. Нам их переслали из одного хосписа. Это очень трогательные письма. Письма людей, которые уже знали, что через несколько дней их не станет. Это настоящие последние монологи. Почитайте их. Возможно они позволят вам глубже раскрыть роль. И вообще почитайте какую нибудь литературу на этот счёт. Почитайте что нибудь о философии и психологии умирания и смерти. Ну, что, в путь!
- Попробуем - с некоей усталостью промолвил Квашнин.
Только на улице наш герой почувствовал, что с ним что-то произошло. Он крепко держал в руках письма - последние монологи. Квашнин немного прогулявшись, не выдержал, присел у останкинского пруда и стал читать первое письмо:
«Меня зовут Владимир. Ровно два месяца назад, я узнал о своем диагнозе и узнал истину о своем здоровье. Первые две недели я вообще не мог говорить с об этом, не хотел этому верить и самообманывался. Сейчас, даже не верю что набрался сил и пришёл к вам на передачу. Я не верю тому, что ровно через три месяца меня уже не будет. И вы будете все смотреть этот чёртовый телевизор, а меня уже не будет. И вот эта вот мысль даже в какой то степени меня и поддержала и дала мне силы для того чтобы прийти сюда. Я понял, что своим участием в этой передаче, хоть как-то помогу живым жить. На анатомическом театре написано “мертвые учат живых”. Когда-то в молодости я испугался этой надписи. А теперь понимаю, что великие ученые отдавали свои тела ради науки и исследований, а мы отдаем свои души, свое восприятие, свой мир, свои ощущения вам телезрителям. Буду откровенен. Я всю жизнь был паразитом и тунеядцем. Хотя в молодости занимался сильно спортом, увлекался лыжами, во мне была какая-то сила воли. Меня очень сильно любила мать. Она виновата в том, что она меня избаловала. В детстве мне все доставалось легко. Став взрослым, я остался по сути ребёнком. Всю жизнь пьянствовал на деньги матери, нигде не работал. А мне уже сорок. Мать меня как бы сама подсадила на свою опёку, на свои плечи. Только позднее я начал понимать, что она была бы рада меня скинуть со своих плеч, но я уже не слезал. Я был болен алкоголизмом настолько, что мучил ее, жил как животное, от пьянства к пьянству. Вся моя жизнь состояла только из секса и пьянства, и я любил кушать. В детстве любил много сладостей, конфет, то есть я жил в мире удовольствий, не ощущая никакой ответственности. Где-то я догадывался, что я паразит, тунеядец, иногда даже я плакал от этого, иногда даже, я понимал это, но ничего не мог сделать с собой. Женщин у меня никогда не было, так как этот эгоизм и паразитизм, тунеядство, сразу же разгадывались женщинами. Были женщины, которые меня любили, сильно любили, но я не мог общаться с теми, которых я сам не люблю. К которым не симпатизирую. По сути дела я превратился в такого большого сынка, который сосет молоко из бутылки, наполненной водкой, а мать эту бутылочку придерживает. Мать, по сути дела, продолжала относиться ко мне как к мальчику, как к сынишке, только к большому сынишке-алкоголику. Она, в конце концов, своей любовью и погубила меня. Но при этом я ни в коем случае ее не упрекаю. Я её люблю так же, как любил. Мать в скором времени померла и я остался один и вот тут я понял, что потерял. Я рыдал три дня. До сих пор общаюсь с матерью, до сих пор она приходит ко мне в снах, я плачу и обнимаю ее, целую и не могу себе простить за все, что я ей причинил. Ее смерть меня отрезвила, и, как не странно, я перестал пить, я не пил долго, не пил полгода. И, здоровее не стал, а заболел. У меня была больная печень, сейчас она уже вообще в нездоровом состоянии, а в критическом, обнаружена опухоль, раковая опухоль. Какая-то внутренняя злость на себя, пожалуй, и не позволяет мне боятся смерти. Я настолько не люблю себя, настолько наплевал на себя, что не боюсь смерти, чихал я на нее. Я никто, я паразит, я плесень, я животное, я как собака помру. Мне даже не страшно. Я даже не думаю, как меня и кто меня похоронит. По сути своей, именно только сейчас я начал понимать, что раньше я не любил никого, я не любил себя, не уважал себя. И пьянство, пожалуй, было тем самым наплевательством на себя. Открылся мне мир как-то по-новому. Да,, именно открылся. Я вижу сейчас его иначе. Я стал добрее, стал разговаривать по другому. А для чего мне всё это, все равно меня не будет через два месяца. Ко мне приходят родственники и говорят, что я уже другой, что я уже говорю по другому. Да, это так, ничего я после себя не оставил. Никем я в последнее время не работал. Знаю, что у меня где- то растет сын. Вот это иногда греет. Что все-таки где-то ходит мое подобие и знает обо мне. Я не хотел бы, чтобы он знал обо мне. Жалости со стороны окружающих не хочу. Не хочу и все! По-моему, я только сейчас начал понимать, что мое пьянство было самоистязанием себя. Я понимал, что я таким образом себя самоуничтожаю только постепенно. Ну и в общем-то пришел к цели. Вот сейчас вам пишу, а на улице весна, всё капает, все тает, солнце светит, всё заново рождается, а я скоро умру. Пожалуй, вот эта весна для меня и явилась той весной, которой я почувствовал как весну, весну своей души. Она чем-то похожа на те вёсны, которые приходили ко мне в детстве. Да, я возвращаюсь к себе. Вы наверное удивитесь, но я, несмотря на то, что мне осталось жить всего два месяца, наоборот, стал работать и видели бы вы, с каким удовольствием я это делаю. Я как бы отрабатываю за все свои недоработки, я стал общаться с родственниками, объездил всех. Они тоже подозревают, что я с ними прощаюсь, вот дядя мой сказал мне прямо: «Такое ощущение, что мы с тобой больше не увидимся, ты так говоришь». Он догадывается. Более того, вы возможно удивитесь, но я, по моему, даже испытываю какое- то удовольствие от того, что нахожусь в таком состоянии. Какой-то азарт, какая-то игра, я никогда ни понимал того, что люди, которые готовятся к самоубийству, желают этого, с удовольствием делают это и готовятся. Я, по-моему, и есть тот самый самоубийца, только сам себя убивать не буду я. Только подготовлю почву для того, чтобы уйти. Я готов давно и вот этой веревкой является мой диагноз, , к которому я шел. Что сказать всем людям, что сказать полезного? Пожалуй я ничего советовать не буду. Я подумал о том, что если б я заново родился, изменилось ли что-нибудь. Не знаю. Пожалуй, есть нечто, советуй не советуй, есть судьба. Человек идет по ней. И все, что я тут изложил, это и есть, наверное, какой-то совет».
Прочитав первое письмо Квашнин задумался. Он понимал, что тема смерти и выживания затронет массового телезрителя. Смерть как неизведанное ничто, манила Квашнина отнюдь не своей бездной, в которую должны будут окунуться, загипнотизированные телезрители, для нашего героя это ничто было средством и не более. По настоящему это ничто Квашнина отпугивало и он не хотел думать о нём. А если и думал о нём, то только как о приёме манипуляции, способствующем привлечению телезрителей. Квашнин догадывался, что духовная манипуляция, манипулирование духовным и вечным, должны приковать к телеэкрану российского обывателя.