Тот факт, что дети в возрасте от четырех до семи месяцев не обнаруживали страха перед <ложным провалом>, объясняется не отсутствием у них способности к восприятию глубины, а другими факторами. Проведя серию оригинальных экспериментов, Кэмпос и соавт. показали, что фактор возникновения страха перед <ложным провалом> складывается из двух составляющих - способности к восприятию глубины и способности к передвижению (на основе как минимум трехнедельного опыта ползания). Вполне возможно, что есть и другие факторы, однако Кэмпосу не удалось выявить их. На сегодняшний день известно лишь, что, несмотря на то что дети начинают ползать в разном возрасте (от семи до одиннадцати месяцев), они обнаруживают страх перед ложным провалом только после трехнедельного опыта ползания.
КУЛЬТУРАЛЬНЫЕ СИГНАЛЫ ОПАСНОСТИ: РОЛЬ НАУЧЕНИЯ И ОПЫТА
Мы уже рассматривали один из способов научения страху - простое обуслов-ливание (или ассоциативное научение). В этом случае эмоция страха связывается с каким-то нейтральным стимулом: со временем этот нейтральный стимул начинает активировать страх в отсутствии исходного (безусловного) стимула. Стимулы, ассоциированные, например, с болью, становятся условными и начинают самостоятельно сигнализировать об опасности и активировать страх. Суть обусловливания заключается в том, что индивид подвергается воздействию некоего безусловного стимула (например, боли) в присутствии стимула, который должен стать условным. Однако возникновение многих человеческих страхов не всегда укладывается в жесткую логику процесса обусловливания. Многие страдающие фобиями люди не могут связать свою проблему с каким-либо травматическим переживанием или безусловным стимулом, который в прошлом вызвал у них боль или страдание. Но об этом мы поговорим позже.
Многие наши страхи являются результатом особой формы научения, которую можно было бы назвать <социальным заимствованием>. В определенных обстоятельствах эта форма научения может быть чрезвычайно эффективной. Так, когда маленький ребенок наблюдает реакцию страха у отца, то вероятность того, что он начнет бояться того же объекта, который испугал отца, очень велика.
Минска, Дэйвидсон, Кук и Кэйр (Mineka, Davidson, Cook, Keir, 1984) изучали роль социального заимствования в развитии страхов у макак резусов. Некоторые из наблюдаемых ими обезьян выросли в естественных условиях и попали в лабораторию только в возрасте четырех-шести лет. У этих обезьян большой страх вызывали змеи и любые объекты змееподобной формы. Обезьяны, родившиеся и выращенные в лаборатории, то есть не имевшие опыта жизни на воле, не боялись змей.
Удивительно - прошло по меньшей мере 24 года с тех пор, как первые из лабораторных макак были завезены из Индии, однако они до сих пор обнаруживали страх перед змеями! Воистину, страх - хороший учитель. Переживания, связанные со страхом, навсегда запечатлеваются в нашем сознании.
В исследовании Мински обезьяны, выросшие на воле и обнаруживавшие страх перед змеями, стали для лабораторных обезьян своего рода образцами для подражания: наблюдая за ними, обезьяны очень быстро научались бояться змей. В качестве стимульного материала экспериментаторы использовали живого удава, чучело змеи, игрушечную резиновую змею, черный электрический шнур и четыре нейтральных предмета, таких, например, как деревянный брусок. В клетку подавался прозрачный плексигласовый ящик, который перемещался по направлению к животным. В дальнем конце ящика на планке лежала какая-нибудь пища; чтобы завладеть ею, обезьяне достаточно было протянуть руку. При этом на дне ящика находился один из стимульных объектов - живая змея, змееподобный предмет или нейтральный предмет. Когда в ящике была змея, дикие обезьяны демонстрировали реакции, которые Минека интерпретировала как проявления страха. В отсутствие своих диких собратьев лабораторные обезьяны не выказывали никаких признаков страха; их реакции на змею, змееподобные и нейтральные объекты были совершенно одинаковыми. Однако, когда лабораторным обезьянам предоставлялась возможность наблюдать реакцию диких обезьян, они быстро и надолго научались испытывать страх перед змеями и змееподобными объектами. По наблюдениям Мински, <заимствование> реакции страха происходило независимо от факта наличия детско-родительских отношений между <подражателем> и <образцом>. Любопытно, однако, что в тех случаях, когда <подражатель> был детенышем <образца>, заимствование происходило несколько быстрее, а реакция страха была несколько интенсивнее.
Эти захватывающие эксперименты по изучению социального заимствования дают нам много интересной и полезной информации. Они ясно показали, что для усвоения страха не обязательно иметь опыт непосредственного столкновения с опасным стимулом. Кроме того, они продемонстрировали, какую мощную роль в процессе научения играет эмоциональная экспрессия, 0безьяны-<подражатели> не имели непосредственных контактов с обезьянами-<образцами>, ни разу за время проведения эксперимента <образец> не притронулся к <подражателю>. Всю информацию <подражатели> черпали только из экспрессивного поведения других обезьян, которое ясно сигнализировало им об опасности. Складывается впечатление, что для обезьян-<подражателей> исходным стимулом был сигнал об опасности, а змея выступала лишь как условный раздражитель. Результаты исследования Мински позволяют предполагать, что происхождение очень многих наших страхов объясняется феноменом социального заимствования.
Предположение о том, что выражение страха, демонстрируемое обезьяной-<об-разцом>, являлось для <подражателя> препотентным, или биологически запрограммированным, стимулом страха, подтверждается результатами других исследований, изучавших роль эмоциональной экспрессии в процессе обусловливания. Оуман и Димберг (Ohman, Dimberg, 1978), а также Opp и Ланцетта (Orr, Lanzetta, 1980) показали, что процесс обусловливания происходит быстрее тогда, когда испытуемый, подвергающийся воздействию электрического разряда (безусловный стимул), видит испуганные человеческие лица, нежели тогда, когда он видит радостные лица. Даже при отсутствии подкрепления вид испуганного человеческого лица усиливает эмоциональную реакцию испытуемого на другой условный стимул. Точно так же предъявление испытуемому испуганного лица в процессе угасания условной связи способно значительно замедлить этот процесс. Ланцетта и Opp (Lanzetta, Orr, 1986), вырабатывая у своих испытуемых условную реакцию страха, в качестве безусловного стимула использовали удар электрического тока, а в качестве условного - лица, выражавшие радость или страх. Они обнаружили, что даже после отсоединения электродов, когда уже не было реальных оснований для страха, у испытуемых, которым предъявлялись испуганные выражения лиц, отмечался более высокий уровень активации вегетативной нервной системы (более высокий уровень кожно-гальванической реакции), чем у тех испытуемых, которые видели радостные лица. Результаты этих двух исследований подтверждают предположение о том, что выражение страха является препотентным, или биологически запрограммированным, активатором страха и объясняют, почему наблюдение за эмоциональной экспрессией в ситуациях угрозы (как, например, в экспериментах Мински) ускоряет процесс <заимствования> страха.
ВЛИЯНИЕ ПРИВЯЗАННОСТИ НА МЕХАНИЗМЫ ЗАИМСТВОВАНИЯ СТРАХА
Минска обнаружила любопытный факт: не все лабораторные обезьяны, наблюдая за поведением диких обезьян, усваивали их страх перед змеями. В каждом эксперименте 10-30% обезьян-наблюдателей> не обнаруживали страха. В чем причина этого феномена? Является ли подобное бесстрашие некой врожденной чертой или его можно объяснить различиями в индивидуальном опыте, и в том числе особенностями воспитания? Вполне возможно, что одна из важных причин индивидуальных различий в легкости заимствования страха кроется в раннем социальном опыте индивида, в привязанности, которая возникает между младенцем и его первым воспитателем, или объектом привязанности.
НЕУСТОЙЧИВАЯ ПРИВЯЗАННОСТЬ КАК ИСТОЧНИК СТРАХА
Джон Боулби (Bowlby, 1969) первым заговорил о первичном носителе заботы или объекте привязанности как об источнике базового чувства безопасности, с одной стороны, и чувства неуверенности и страха - с другой. Известно, что участливое сопереживание облегчает страдание. Сопереживание может ослабить и страх, но для этого человек, проявляющий участие, должен быть бесстрашным или уметь контролировать свой страх. Наверное, каждый из нас может вспомнить случай из своей жизни, когда присутствие друга помогало преодолеть страх. И наоборот, изоляция, одиночество усиливают страх. В ситуации угрозы одно лишь присутствие надежного друга может создать мощную преграду страху, и большинство людей, наверное, согласятся с утверждением Боулби, что для ребенка таким человеком является тот, к кому он эмоционально привязан.
По мнению Боулби, в раннем детстве, когда закладываются основы личности, самыми значимыми, с точки зрения привязанности и доверия, являются для человека фигуры матери и отца (или заменяющих их людей). Если в этот важный период родители находятся рядом с ребенком и внимательны к его нуждам, то у ребенка формируется прочная привязанность к ним. Она создает базу для развития чувства безопасности и доверия к жизни, помогающих ребенку исследовать окружающий мир и расширять его горизонты. Боулби считает, что дети со сформированным чувством безопасности менее восприимчивы к страху, пока у них сохраняется доверие к объекту привязанности. Это чувство доверия, начатки которого сформированы в младенчестве, продолжает развиваться в детстве и в подростковом возрасте и сохраняется до конца жизни.