Работа специалиста-человековеда в области практики (консультирование, коррекция развития, коррекция состояний человека в труде, оптимизация сложных систем «человек - средства труда» и др.) непременно требует творческих усилий по структурированию задач и оперативному их решению. Это предполагает ориентировку специалиста в типологии этих задач и уже имеющихся в прошлом опыте фактах их удачного решения. А это снова обращает нас к области истории психологии труда.
Пора отметить, что профессиональная культура как некое сложное качество специалиста-человековеда предполагает не только его осведомленность, «кругозор» (это легко компенсировать, обратившись к банку соответствующих данных, к экспертной системе на базе ЭВМ и пр.), но и определенные характерологические качества, убеждения, позволяющие противостоять некоторым варварским вмешательствам в область душеведческой работы с людьми, противостоять ситуативным нежелательным тенденциям в этой области. Так, например, время от времени в сознании организаторов производства возрождаются идеи, инициативы, либо отбрасывающие нас назад (скажем, ко времени арестантских рот или ко времени распространения тейлоризма), либо - к практике парциальной оценки человека как сенсомоторной системы как бы лишенной собственных желаний, помыслов и пр., кроме желания «заработать» и т. д. История психологии труда в этом случае выступает как богатый источник убедительных аргументов для обоснования оптимальных стратегий и обесценивания тех, которые кажутся оптимальными, «современными», но являются порочными в свете гуманистических идеалов, закономерностей психического развития человека, группы, коллектива.
Ориентировка специалиста-человековеда в вопросах истории психологического знания о труде и трудящемся необходима для поиска правильных ответов на вопросы о тенденциях развития исследований, а также самих научных общностей, коллективов в каждый данный момент в каждом данном месте. В самом деле, что происходит в психологии труда «здесь и сейчас»: застой, регресс или прогресс? Ответ на такого рода вопрос совсем не очевиден. Разумеется, люди часто исходят из приятной предпосылки, что все мы погружены в некий глобальный поток научно-технического и социального прогресса, в котором каждый из нас так или иначе «плывет вперед». Но, как предупреждал В. И. Ленин, «представлять себе всемирную историю идущей гладко и аккуратно вперед, без гигантских иногда скачков назад недиалектично, ненаучно, теоретически неверно» [4. С. б]. Это предупреждение можно отнести и к оценке истории психологии труда, и к оценке любого современного состояния этой науки, поскольку современность есть частное выражение исторического процесса.
Из только что сказанного следует, что и взгляд в будущее психологии труда, т. е. определение и выбор перспективных направлений исследований и сфер практического приложения сил психологов труда, не может не определяться ориентировкой специалиста в вопросах истории нашей отрасли науки.
1. Ниже перечислен ряд признаков. Мобилизовав всю свою предшествующую психологическую и общекультурную подготовку, постарайтесь выбрать из них совокупность таких, которые, лично с Вашей точки зрения, наиболее соответствуют понятию «профессиональная культура специалиста-человековеда».
а) способность мысленно представлять и прочно удерживать в памяти знания о психических особенностях разных людей;
б) способность мысленно оперировать представлениями о психических особенностях разных людей;
в) владение научно упорядоченной системой знаний о фактах и закономерностях психики;
г) положительное отношение к человеку как таковому, независимо от его возраста, пола, индивидуальных особенностей и социального положения;
д) владение мысленными схемами и практическими навыками изучения человека и психологического воздействия на него;
е) гуманистическая направленность личности, выражающаяся в преследовании таких целей, как формирование, коррекция свойств психики в сочетании с уважением к наличному индивидуальному своеобразию человека.
В общем виде речь о предмете и задачах истории психологии труда была уже начата в введении, ибо без некоторого предварительного представления об этом вопросе нельзя было говорить о роли интересующих нас знаний в профессиональной культуре психолога.
Если предъявить к психологии труда как науке высокие требования, а именно, пожелать видеть ее в строгом концептуальном оформлении, т. е. как систему взаимно непротиворечивых понятий и суждений, хорошо согласующихся с реальностью и поэтому способных служить основаниями для актов предвидения и конструктивного отношения к процессам труда, то придется признать, что писать историю психологии труда в целом пока еще рано. Можно говорить лишь об истории отдельных вопросов, проблем, направлений, подходов. Но если встать на более реалистическую позицию и понимать под психологией труда множество более или менее истинных, полезных и обобщенных знаний о труде и трудящемся, а именно, знаний о психических регуляторах трудовой деятельности, о человеке как субъекте труда и его развитии, то обозначенная выше теоретическая трудность вполне преодолима.
Если под психологическим знанием о труде и трудящемся понимать только то, чем оперирует специалист-психолог, стоящий более или менее в стороне от собственно трудовых процессов, или понимать под этим знанием только то, что отражено в специальных научных текстах, то представление и о психологии труда, и о ее историй резко сужается, не говоря уже о том, что в сферу рассмотрения историка этой отрасли науки может попасть немало вздорных вербальных конструкций, не прошедших очистку практикой. Строго говоря, психологическим знанием является и такое, которое порождено и самим трудящимся - субъектом труда, если оно может быть подведено под категории данной науки. То, что трудящийся воплощает его не в научном сочинении, а в практике, не снижает самого по себе качества знания (истинности, полезности, обобщенности). Например, работница многократно замечала, что если она начинает воображать, что сортируемые ею детали приобретают якобы разные цвета (т. е. она старается видеть их то как бы голубыми, то розовыми и пр.), то у нее снимаются появляющиеся чувства скуки, утомления, и работа идет по-прежнему хорошо. Это описанное выше средство она сама изобрела, и оказалась, что оно помогает бороться с утомлением не только ей. Спрашивается, должна ли история психологии труда фиксировать факты порождения психологического знания непсихологами? Ответ может быть только один - положительный. Более того, следует признать, что факт существования общности специалистов-психологов характеризует лишь самые новейшие этапы развития науки, в то время как необходимые человеку психологические знания порождались и применялись им с незапамятных времен, и это нашло отражение в устных преданиях, памятниках письменности, материально-производственной культуры, в обычаях, обрядах. (И к этому вопросу мы еще вернемся в § 3.)
Следует специально оговорить, что форма, в которой зафиксированы и применяются людьми достоверные и полезные психологические знания о труде и трудящемся, сильно зависит от частных социально-исторических условий. Современный психолог может выразиться примерно так: «УПД зависит от ООД» (УПД - успешность практического действия, ООД - ориентировочная основа действия). Но примерного же самое знание еще несколько веков назад мог иметь неграмотный человек, для которого это знание было зафиксировано в иной формуле, например: «Не знавши броду, не суйся в воду», «Семь раз отмерь, один - отрежь», «Не поглядев в святцы, не звони в колокола» и т. п. И здесь всякому было ясно, что речь идет вовсе не о броде или колоколах, а о том, что вообще прежде, чем что-то делать практически, надо разобраться в ситуации, сориентироваться в ней.
Форма фиксации психологического знания может быть и невербальной - в качестве ее может выступать орнамент или процедура некоего ритуала. Так возникший в глубинах первобытной эпохи и дошедший до наших дней ромботочечный знак (например, встречающийся в народных вышивках обрамленный квадрат, разделенный в свою очередь на четыре одинаковых квадрата, в середине каждого из которых сделана точка) символизирует поле, засеянное семенами, или первый росток [72. С. 45]. Оставим в стороне то обстоятельство, что эта идеограмма была так или иначе связана с магией плодородия [72. С. 42], и посмотрим на нее именно как на средство фиксации идеи, полезного опыта и как на средство овладения человеком своими психическими процессами. В этом случае ромботочечный знак предстанет перед нами как своего рода невербальная памятка, или инструкционная карта, или контурная схема, обеспечивающая, например, правильную разметку усадьбы. Оказывается, описан специальный обряд, совершаемый перед постройкой усадьбы для молодой семьи, в котором, пусть с магическим антуражем, но и с большой практической пользой обыгрывается идея ромботочечного знака. Здесь и «освящение», и правильная, соразмерная разметка будущей усадьбы. Таким образом, перед нами многократно проверенное и основательно внедренное средство регуляции деятельности человека в ответственной ситуации. Строго говоря, таким средством является не только сам ромботочечный знак, но и весь традиционный обряд (Там же. С. 42).