Английский эмпиризм закрепил дуализм и утвердил понятие сознания в психологии Локк, Беркли, Юм, Гартли, Рид, Стюарт, Томас Браун, оба Милля и Бэн — все они различными способами описывали то, как разум приходит к пониманию внешнего мира. Они признавали базовую дихотомию «дух — материя». Сейчас считается, что этим философам принадлежит честь открытия ассоциации, которая определяет отношения между элементами, составляющими разум или сознание [8. Р. 157—245]. Не было прежде (и не найдено поныне) подходящего термина для обозначения нематериальной части дихотомии «дух — материя». Джемс сетовал по этому поводу в 1890 г. [32, I. Р. 185—187]. Чаще всего используется или термин «душа» (mind; Seele), или сознание (consciousness; Be-wufitheit). Психологи XIX столетия обозначали эту дихотомию как психофизический параллелизм, и эта догма столь твердо запечатлелась в психологическом мышлении, что американская «операционная революция» текущего столетия смогла победить, лишь преодолев громадные трудности.
Здесь едва ли стоит особенно вдаваться в подробности, описывая историю веры в то, что мы называем сознанием. Многие
21
столетия существование сознания казалось очевидным, само собой разумеющимся фактом, основной, неоспоримой реальностью нашего собственного бытия. «Cogito, ergo sum»,— сказал Декарт. Джемс обобщил это так [32, I. Р. 185]: «Интроспективное наблюдение— вот то, на что нам следует полагаться в первую очередь, главным образом и всегда. Понятие «интроспекция» необходимо четко определить — оно означает, очевидно, смотрение в собственную душу и отчет о том, что мы там открываем. Каждый согласится, что мы обнаруживаем при этом состояния сознания. Насколько мне известно, наличие таких состояний еще ни один критик не подвергал сомнению, каким бы скептиком ни был он в других отношениях. Существование познания такого рода есть незыблемый факт, в то время как в отношении других явлений нередко случается, что в сфере философского сомнения они вдруг теряют ясность своих очертаний. Все люди непоколебимо уверены, что они ощущают себя мыслящими, что они могут отличать свои психические состояния (такие, как внутренняя активность или страсть) от объектов, вызывающих эти состояния. Я считаю эту уверенность самым фундаментальным постулатом психологии и отвергаю какое-либо исследование этой уверенности как слишком метафизическое».
В целом философы, физиологи и физики, заложившие основы новой экспериментальной психологии в 1850—1870 гг.— Фех-нер, Лотце, Гельмгольц, Вундт, Геринг, Мах и их сотрудники — были сторонниками концепции психофизического параллелизма, которые вполне согласились бы с точкой зрения Джемса. Психология (даже новая «физиологическая психология»), в сущности, изучала сознание, и ее главным методом была интроспекция. Физиология потому сомкнулась с психологией, что «параллелисты» верили положению, высказанному Гексли: «нет психического без нервного» [30], и поэтому использовали оборудование физиологической лаборатории для контроля стимуляции и записи эффектов нервных ответов.
Так что же такое интроспекция (dnnere Wahrnehmung) ? Существует множество мнений относительно того, каким образом сознание наблюдает свои собственные процессы, их история берет начало еще от Аристотеля и Платона. Эйслер обобщил взгляды 84 авторов на эту тему от Аристотеля до начала нынешнего столетия [21, III. Р. 1735—1742]. Локк, основатель эмпиризма, утверждал, что все идеи — следует говорить: «содержания сознания» — возникают или посредством чувственного опыта, который доставляет знания о внешнем мире, или посредством рефлексии — внутреннего чувства, дающего знание о собственных действиях души. Ранние эмпиристы считали, что ни ощущение, ни рефлексия не могут вводить человека в заблуждение. Сформировалось убеждение, что иметь сознательное переживание значит то же, что знать о том, что ты его'имеешь. Это позволило Вуидту, строившему свою новую системати-
22
ческую физиологическую психологию на основе английского сенсуализма, решительно определить интроспекцию как непосредственный опыт [98. Р. 1—6]. Он полагал, что факты физической науки опосредованы и производны с помощью , умозаключений от выводов непосредственного опыта, в котором и через которое они непосредственно даны и составляют субъективный предмет психологии. Эта точка зрения наводит на мысль, что, по Вундту, интроспекция не может «обманывать», однако на деле мы видим здесь противоречие, поскольку в вундтовой лаборатории уделялось большое внимание тренировке способности к интроспективному наблюдению и точному описанию сознания.
Брентано писал в 1874 г.: «Феномены, постижимые умственно, верны сами по себе. Поскольку они возникают, постольку они существуют в действительности. Кто откажется признать в этом огромное преимущество психологии над физическими науками?» [12, 1. Р. 131—203].
Джемс заметил на это:1 «Если бы иметь чувства или мысли в их непосредственной данности было бы вполне достаточно, то дитя в колыбели было бы психологом и к тому же непогрешимым!» [32, 1. Р. 189]. Огюст Конт, основатель позитивизма, дал классическое возражение против очевидной адекватности непосредственного переживания, указав, что интроспекция, будучи деятельностью души, будет всегда находить душу, занятую интроспекцией, но никогда — какими-то другими из разнообразных деятельностей. По сути аргумент Конта гораздо больше, чем просто игра слов. Он соответствует утверждению, что интроспекция — не процедура, а только лишь признание того факта, что знание, однажды данное, существует как знание. Конт жаловался, словно бихевиорист XIX в., что интроспекция недостоверна, что она дает описания, которые часто не могут быть проверены, что во многих отношениях ее данным не хватает позитивного характера, требуемого наукой.
Д.-С. Милль ответил на возражения Конта и утверждал, что интроспекция — это процесс, который требует тренировки для обеспечения достоверности. Она не является строго непосредственной, поскольку включает память — возможно, непосредственную память, тем не менее непосредственные воспоминания— это не есть данные сами по себе и здесь возникает вероятность ошибки [53. Р. 64]. По поводу этого вопроса в целом смотри блестящие рассуждения Джемса [32, 1. Р. 187— 192]. Точка зрения Милля подкреплена современным пониманием того, что почти невозможно отличить анестезию от непосредственной аптероградной амнезии: человек, чья память длится 1 секунду, имеет столь же глубоко ущербную способность к интроспекции, поскольку практически он бессознателен так же, как люб.ой реагирующий организм или машина.
23
Классическая интроспекция
Можно считать классической интроспекцию, которая была определена через достаточно формальные правила и принципы и возникла непосредственно из ранних исследований вундто-вой лаборатории в Лейпциге. Конечно, для интроспекции нет каких-либо неизменных правил. Великим людям свойственно' не соглашаться друг с другом и изменять свои позиции. Тем не менее по существу и Вундт, и Кюльпе до его отъезда из Лейпцига, и Г. Э. Мюллер в Гёттингене, и Титченер в Корнелле, ir многие другие менее важные «интроспекционисты», признававшие первенство этих ученых, были едины. Штумпф в Берлине придерживался менее строгих принципов, а более поздняя ипт-роспекционистская доктрина Кюльпе, развитая им после того, как он пришел в Вюрцбург, противостоит Вундту и Титченеру. Классическая интроспекция в общем смысле — это убеждение, что описание сознания обнаруживает комплексы, образуемые системой сенсорных элементов. Именно против этой доктрины .восстали Кюльпе в Вурцбурге, бихевиористы под руководством' Уотсона и гештальтпсихологи по инициативе Вертгеймера. Иит-роспекционизм получил свой «-изм» потому, что восставшие новые школы нуждались в ясном и четком обозначении оснований, которым они противопоставляли собственные, принципиально новые черты. Ни один сторонник интроспекции как базового метода психологии никогда не называл себя интроспекцио-нистом. Обычно он называл себя психологом.
Вундт, пытавшийся утвердить новую психологию как науку, обратился к химии как к ее модели. Следствием этого выбора явился элементарном его системы, дополненный ассоцианизмом в целях обеспечения задач синтеза. Психологические атомы— это ощущения (чистые ощущения) и, возможно, также простые чувства и образы. Психологические молекулы — это представления (Vorstellungen) и более сложные образования (Verbin-dungen). Поскольку взгляды Вундта относительно простых чувств и образов менялись с течением времени, именно ощущения стали постоянной «материей» всех хороших описаний сознания. Так, спустя полвека Титченер заключает, что «сенсорные» (sensory)—прилагательное, которое наилучшим образом обозначает природу содержаний сознания [85. Р. 259—268]. Своим пониманием интроспекции Вундт зафиксировал элемен-таризм и сенсуализм, и в дальнейшем интроспекционизм в своих лабораториях неизменно обнаруживал сенсорные элементы, поскольку они были результатами «хорошего» наблюдения. Разумно предположить, что сама атмосфера этой лаборатории и местная культурная традиция сделали больше для увековечения этих представлений, чем доводы в защиту наблюдения, приводимые в публикациях.
Хотя Вундт определил предметом психологии непосредственный опыт [97; 98. Р. 1—6], он все-таки отличал интроспекцию
24
(Selbslbeobachiung) и внутреннее восприятие (innere Wahrnch-mung). Внутреннее восприятие может быть ценным само по се-бе, но это еще не наука. Вундт настаивал на тренировке испытуемых. Даже в экспериментах на время реакции в лейпциг-ской лаборатории испытуемые должны были долго тренироваться для выполнения предписанных актов перцепции, апперцепции, узнавания, различения, суждения, выбора и т. п., а также сразу сообщать, когда сознание отклоняется от требуемых задач. Так, Вуидт указывал, что ни один испытуемый, который выполнил менее 10 000 интроспективно проконтролированных реакций, не подходит как источник сведений для публикации из его лаборатории. Некоторые американцы, Кеттел в их числе, считали, однако, что психика нетренированного испытуемого тоже может представлять интерес для психологии и позднее по этому поводу воозникла небольшая дискуссия между Бол-