Эту двойственность в отношении к другому М.М. Бахтин рассматривает в терминах "овеществление " и "персонификация ": "Наша мысль и наша практика (то есть наши ответственные поступки) совершаются между двумя пределами: отношение к вещи и отношение к личности (овеществление и персонификация). Одни наши акты стремятся к пределу овеществления, никогда его не достигая, другие акты - к пределу персонификации, до конца его не достигая " [3; 370].
М. Бубер также постоянно подчеркивает необходимость взаимопереходов этих двух позиций: "Каждому Ты в этом мире по сути своей предписано превратиться в вещь или вновь и вновь возвращаться в вещность. Отношение Ты может существовать в реальной и в латентной форме и в смене этих форм суть его осуществления " [8; 60].
Ту же двойственность в человеческих отношениях подчеркивает С. Л. Франк. "Эта двойственность вытекает из самой природы человека, который, с одной стороны, есть телесное, эмпирическое существо, живущее в материальном мире, а с другой - существо духовное, изнутри приобщенное к другим и к абсолюту. Человеческая личность есть с одной стороны, как она осознает себя во внутреннем самопереживании, бесконечно живой внутренний мир, изнутри связанный с бытием и укорененный в нем в целом, с другой - "извне " она является душой единичного телесного организма, неразрывно с ним связанной " [20; 45].
Проблему и драматизм человеческих отношений составляет эта двойственность положения человека среди других людей, в которой человек слит с другими и изнутри приобщен к ним, и в то же время познает и действует с ними как с внешними объектами, в которых он ориентируется и которые могут быть средством осуществления его целей либо препятствием для их осуществления.
Основная трудность для движения этих положений в сторону научной психологии заключается в невозможности разложить отношение к другому "ты " на какието составные части, свести его к ряду конечных, определенных характеристик или функций, т. е. в невозможности его проанализировать и таким образом познать. Если предел
11
овеществления может быть познан и описан в определенных понятиях и категориях (что более или менее успешно осуществляется в научных исследованиях), то предел персонификации не поддается конечному определению и анализу. Более того, он разрушается при попытках его познать и научно описать. Как только я начинаю изучать (т. е. анализировать, раскладывать на составные части) другого, он перестает быть субъектом обращения или диалога и становится объектом познания. "Знание есть отдаление Ты " [8; 12]. "Любое определенное и завершающее знание о человеке, любое его конечное определение - неправда. Человек не является конечной и определенной величиной " [4; 99-100].
Итак, эта линия человеческих отношений, которая выражается в терминах "я - ты ", или персонификация, или внутренняя духовная слитность, в принципе не поддается традиционному научному анализу. Вместе с тем, можно полагать, что она заключает в себе не только суть и смысл человеческих отношений, но и возможность развития индивидуального сознания. Как уже многократно подчеркивалось выше, это сознание не является замкнутым на себе, обособленным от других людей. Оно по природе своей диалогично. Всякое содержание, вносимое в сознание, прежде чем стать имманентной частицей личности, обсуждается в нем, хочет того человек или нет. Это внутреннее обсуждение предполагает по крайней мере два голоса, которые затем сливаются в один.
"Чужое слово должно превратиться в "своечужое " (или чужоесвое). Чужие слова становятся анонимными, присваиваются, сознание монологизируется. Забывается первоначальное диалогическое отношение к чужим словам. Они как бы впитываются, вбираются в освоенные чужие слова (проходя через стадию "своихчужих " слов. Этот процесс монологизации очень важен. Затем монологизированное сознание как одно и единое целое вступает в новый диалог (уже с новыми внешними чужими голосами) " [3; 366].
В этой цитате просматривается явная аналогия с интерпсихической формой действия по Л.С. Выготскому: всякая функция выступает на сцену дважды - сначала как распределенная между ребенком и взрослым, в своей интерпсихической форме, и только затем как индивидуальное достояние самого ребенка, т. е. в интрапсихической форме. Интерпсихическая форма - это свойчужой голос, который затем становится своим. Но для того, чтобы чужое слово вошло в сознание как "свое ", необходимо, чтобы в этом сознании было "место " для другого, открытость ему, готовность встретиться с другим голосом и услышать его. Это возможно только в том случае, если другой уже живет в сознании, если он является не внешним воспринимаемым объектом, а внутренним содержанием сознания. Можно полагать, что отношения "я- ты " являются необходимой предпосылкой развития индивидуального сознания. Поэтому игнорировать этот тип отношений мы не можем.
Здесь важно подчеркнуть, что говоря о проблеме межличностных отношений, нельзя не затронуть проблему самосознания. Собственное "я " человека также может тяготеть к полюсу овеществления или персонификации. Оно может восприниматься как вещь, как объект, как совокупность конкретных качеств, которые включают социальный статус, представление о своих качествах, знания, образ, который мы хотим создать у других, оценку собственных качеств и способностей и т. д. В то же время оно может быть целостным, неразложимым на части, непосредственно связанным с бытием, с другими людьми, незавершенным и до конца не определенным. Как и отношение к другому, отношение к себе колеблется между двумя этими пределами, не достигая их до конца. Вместе с тем в самосознании человека всегда живет другой, который и делает возможным осознание себя. Этот внутренний другой, с одной стороны, несет функцию оценки и ожидания определенных действий (и тогда человек "смотрит на себя глазами другого "), а с другой -
12
является субъектом обращения и диалога (тогда человек осмотрит в глаза другому "). Преобладание той или иной позиции во внутреннем диалоге определяет характер отношения к себе и к конкретному, внешнему другому.
М.И. Лисина определяла потребность в общении как потребность в познании себя и другого, а продукт общения - как образ себя и другого [13]. Если отбросить когнитивную интенцию, на которую наводят термины "познание " и "образ ", и сделать акцент на этой связи "себя и другого ", то можно видеть, что в концепции М.И. Лисиной "я " и "другой " выступают как неразрывные и невозможные друг без друга инстанции. Всякое изменение образа Я порождает изменения в образе другого (и наоборот).
В развитых формах человеческих отношений оба эти начала присутствуют параллельно и одновременно (естественно, в разном соотношении), поэтому их выделение и описание чрезвычайно затруднены. Однако с генетической точки зрения, очень важно понять, когда и как возникают эти выделенные выше линии отношений к другому. Для этого обратимся к самому начальному этапу жизни человека - к первому году.
Как известно, новорожденный появляется на свет без фиксированной потребности в общении со взрослым и первые три недели жизни "не замечает " его отношения (во всяком случае не реагирует на него). Однако мать обращается к младенцу как к полноценному субъекту и видит в нем уникальную и бесценную личность (пытается поймать его взгляд, ласкает, разговаривает, обращается к нему и интерпретирует его реакции как ответы и т. д.). Характерно, что отношение матери к своему ребенку существует еще до его рождения и активно реализуется в первые месяцы жизни. Благодаря такому ярко выраженному отношению матери и отталкиваясь от него, младенец впервые начинает выделять свое "я ". Он начинает воспринимать себя как то, на что направлена улыбка, взгляд, и реагировать на обращенность других людей. В тех случаях, когда взрослые не выражают своего отношения к младенцу и ограничиваются физическим уходом (как, например, в закрытых детских учреждениях), ответной реакции младенца и его обращенности ко взрослому не возникает, и младенец не выделяет себя [1], [2]. Естественно, мать не только разговаривает с ребенком, но и кормит, купает, пеленает его, т. е. осуществляет физический уход или объектное отношение. Но если все это происходит без персонификации, без личностной обращенности, комплекс оживления, выделение своего "я " и первая форма общения со взрослым существенно задерживается и деформируется.
Первая форма общения ребенка и взрослого (от 1 до 5 мес) - совершенно уникальный период в жизни человека. В это время отношения ребенка и взрослого не опосредованы ничем - никакой предметности и никакого другого содержания, кроме "я - ты " эта форма общения не несет. Это чистое "бескорыстное " межличностное отношение, которое не зависит от конкретных характеристик взрослого [14], [15]. Хотя уход за ребенком связан с многочисленными предметными действиями, эта предметность еще не включена в отношения с ребенком. Ребенок также не выделяет собственной телесности (предметности). Интересно, что позже (в 4-5 мес.) он только начинает узнавать свое тело, рассматривая свои руки и ноги как посторонние предметы. Но сейчас, в первые месяцы жизни он целиком сосредоточен на "ты " взрослого человека, которое неотделимо от его "я ".
В этот период младенец еще не реагирует на содержание обращений взрослого. На все слова и интонации (даже гневные и грубые) он отвечает яркими положительными эмоциями, хотя младенец различает поощряющие и запрещающие обращения взрослого, отрицательных эмоций на его замечания не проявляет [1]. Ему еще ничего не нужно от взрослого, кроме его присутствия и внимания. Единственное, против чего он выражает протест, -