В психоанализе считается непреложным тот факт, что между «нормальными» и «психоневротическими» душевными процессами существуют только количественные различия и что результаты исследования души психоневротиков, mutatis mutandis (с соответсвтующими оговорками (лат.)), применимы и в нормальной психологии. Таким образом, можно предположить с большой долей вероятности, что внушение, которое один человек «задает» другому, приводит в движение те же самые комплексы, которые мы видим в действии и при неврозах. Необходимо, однако, подчеркнуть, что к такому взгляду меня привели не априорные ожидания, а реальные опыты в психоанализе.
Фрейд первым заметил, что при проведении анализа наталкиваешься на сопротивление, которое, кажется, делает невозможным продолжение работы. Анализ застопоривается до тех пор, пока не удается доказать анализируемому, что его сопротивление есть реакция на бессознательные чувства симпатии, которые в действительности относятся к другим лицам, но в данной ситуации связываются с личностью врача.
Иной раз можно наблюдать, как анализируемый прямо-таки обожает врача, и это поклонение граничит с культом. Как и все остальное, это обожание подлежит анализу. И тогда оказывается, что врач служит условной личностью, нужной для того, чтобы пациент мог дать волю аффектам, в основном сексуальным, которые относятся к другим, гораздо более значимым для него личностям. Но нередко течению анализа мешают немотивированная ненависть, опасение или страх пациента по отношению к врачу; в бессознательном эти чувства тоже связаны не с врачом, а с лицами, о которых пациент вообще не думает в данный момент. Просматривая вместе с пациентом ряд личностей, к которым относятся эти аффекты позитивного или негативного свойства, мы сначала наталкиваемся на тех, кто играл какую-то роль в недалеком прошлом пациента (например, супруга, возлюбленная), потом появляются неисчерпанные аффекты юности (друзья, учителя, герои фантазий), и наконец, после преодоления самого большого сопротивления, мы достигаем вытесненных мыслей сексуального, насильственного и пугающего содержания, которые связываются с ближайшими родственниками, чаще всего — с родителями. Таким образом, в каждом человеке продолжает жить испуганный, полный опасений ребенок, горячо желающий, чтобы его любили, а более поздние чувства любви, ненависти и опасений — это перенесения или, как говорит Фрейд, «переиздания» тех эмоциональных потоков, которые были приобретены в «первом детстве» (от рождения до четырех лет включительно) и впоследствии вытеснены.
Зная это, мы можем осмелиться на следующий шаг и предположить, что та безграничная власть, с которой мы, гипнотизеры, распоряжаемся психическими и нервными силами «медиума», есть не что иное, как проявления вытесненных инфантильных влечений гипнотизируемого. Я нахожу это объяснение гораздо более мягким, чем предположение о том, что внушение обладает способностью создавать диссоциацию в психике. Подобное предположение могло бы заставить гипнотизера испугаться собственного богоподобия.
Мне могут возразить, что с давних пор известно, как сильно симпатия и уважение к врачу благоприятствуют его суггестивному влиянию; этот факт не мог ускользнуть от добросовестного наблюдателя и экспериментатора. Но до сих пор не были известны другие факты, и узнать о них мы смогли только благодаря психоанализу: во-первых, что эти бессознательные аффекты играют главную роль при осуществлении каждого суггестивного воздействия, и во-вторых, что они оказываются in ultima analyst (в конечном счете (лат.)) манифестациями либидинозных инстинктивных влечений, которые чаще всего были перенесены от комплексов представлений, связанных с отношениями между детьми и родителями, на отношение врач — пациент.
То, что симпатия или антипатия между гипнотизером и медиумом влияет на успех эксперимента, признавалось всеми и всегда. Но не было известно, что «чувство симпатии» и «чувство антипатии» — это многосоставные, доступные более глубокому анализу психические образования, которые можно разложить на элементы, пользуясь методом Фрейда. При таком разложении в них находят в качестве фундамента первичные бессознательные либидинозные желания-влечения, а над этим фундаментом — бессознательную и предсознательную надстройку.
В самых глубоких слоях психики, совсем как в начале психического развития, еще господствует примитивный и грубый «принцип неудовольствия», стремление к непосредственному, моторному удовлетворению либидо; по Фрейду, это слои (или стадия) аутоэротизма. У взрослого достичь этих слоев психики прямой репродукцией чаще всего не удается; открыть эту область можно только исходя из свойственных ей симптомов.
То, что можно репродуцировать, принадлежит уже большей частью «слоям» (стадии) объектной любви (Фрейд), и первые объекты такой любви — родители.
Все, что мы знаем, заставляет предполагать, что в основе каждого «чувства симпатии» лежит бессознательная «сексуальная установка» и что когда встречаются два человека (не важно, одного ли они пола или разных), то бессознательное всегда совершает попытку перенесения. («Бессознательное не знает слова "нет"... Бессознательное не может ничего другого, как только желать», — говорит Фрейд.) Если бессознательному, будь оно в чисто сексуальной (эротической) форме или в сублимированной, скрытой (уважение, благодарность, дружба, эстетическое удовольствие от общения), удается сделать это перенесение приемлемым для сознания, то между двумя людьми возникает симпатия. Если же предсознание отвечает отрицательно на бессознательное стремление к удовольствию, то возникает антипатия, степень которой зависит от соотношения сил обеих инстанций и иногда доходит до отвращения.
Классическим свидетельством в пользу реальности «сексуальной установки», выражаемой по отношению ко всем окружающим лицам, является пациентка Фрейда Дора, ее случай описан в «Отрывке одного анализа истерии». В ходе анализа (проводимого неоднократно) оказалось, что среди ее окружения не было ни одной личности, по отношению к которой ее сексуальность оставалась бы индифферентной. Дружественная семейная пара К. (и муж, и жена), гувернантка, брат, мать, отец — все возбуждали ее сексуальное либидо. При этом она — как и большинство невротиков — в сфере сознательного скорее ощущала себя чопорной и неприступной и даже не подозревала, что за ее теплой дружбой, ее симпатиями и антипатиями скрываются сексуальные желания.
Дора, однако, представляет собой не исключение, а типичный пример. Ее психика, тщательно проанализированная, дает верное отображение того, что происходит во внутренней жизни человека вообще, так как при достаточном проникновении в недра души любого человека (как «нормального», так и невротика) мы сможем найти те же явления, хотя их количественные соотношения могут быть разными.
Подверженность человека гипнозу и суггестии зависит от возможности «перенесения» или, говоря более конкретно, от позитивной бессознательной сексуальной установки гипнотизируемого по отношению к гипнотизеру; но самый глубокий корень перенесения, как и любой «объектной любви», лежит в вытесненном родительском комплексе.
Можно получить и другие, косвенные доказательства правильности такого взгляда, если привлечь данные об условиях подверженности гипнозу и суггестии, полученные из практических опытов.
Поразительно, насколько разнится у отдельных авторов процент удавшихся гипнозов. Один достигает успеха в 50%, другой — в 80—90, даже в 96% случаев. По единодушному убеждению опытных гипнотизеров, для того чтобы считаться пригодным к этой профессии, необходимо обладать некоторыми внешними и внутренними качествами (собственно говоря, только внешними, так как внутренние качества тоже должны проявляться в выразительных, внешне заметных движениях, в форме и содержании речи, а это, при наличии актерского таланта, можно изобразить и без внутренней убежденности). Гипноз осуществляется легче, если пациенту импонирует облик гипнотизера; а «импозантным» представляется человек с длинной, желательно черной бородой (Свенгали (Герой очень популярного в конце 19в. романа Джорджа дю Морье "Трильби", музыкант и гипнотезер)); недостаток этого атрибута возмещается могучим телосложением, густыми бровями, проницательным взором, строгим, возбуждающим доверие выражением лица. Общепризнанным считается, что самоуверенность в манерах, отголосок предшествующих успехов, глубокое почитание, которым окружены знаменитые ученые, а также вся их личность в целом способствуют удаче суггестивного воздействия. Большая разница в высоте общественного положения тоже облегчает осуществление суггестивного влияния. Во время прохождения военной службы я был свидетелем того, как пехотинец заснул в мгновение ока по приказу своего обер-лейтенанта. Это было как coup de foudre (удар грома). Мои первые опыты гипноза, которые я будучи студентом предпринял на учениках из книжного магазина моего отца, удались все без исключения; позднее я добивался далеко не такого высокого «процента» — видимо, мне недоставало той абсолютной самоуверенности, которую придает порой невежество.
Приказы при гипнозе должны быть такими определенными и уверенными, чтобы противоречить гипнотизеру казалось совершенно невозможным. Пограничным случаем гипноза можно считать «гипноз врасплох» — прикрикнуть, испугать; кроме строгого тона, здесь очень помогут искаженное лицо или сжатые кулаки. Подобно взгляду на голову Медузы, такой неожиданный окрик может иметь своим немедленным следствием остолбенение от ужаса, а у предрасположенных людей — каталепсию.
Но существует и иной метод погружения человека в сон: полутемная комната, абсолютная тишина, дружелюбная мягкая