Проблема личности лидера всегда была центральной в анализе российской политики. Никто из специалистов не ставит под сомнение тот факт, что для российской политической культуры во все времена — от Ивана Грозного до Б. Ельцина — было характерно особое значение личностных составляющих политического процесса. Российская история не может быть понята без учета того, КТО правит страной, независимо от его титула: царь, генсек или президент.
Описывая дореволюционный период, исследователи традиционно акцентируют сакральный характер царской власти, которая имела не столько правовую, сколько религиозно-мистическую легитимацию. Гораздо меньше внимания в литературе уделяется собственно психологическим аспектам исполнения высшей политической роли. Исключение составляет замечательная работа Г. Чулкова*, в которой упор сделан как раз на дифференцировании психологических характеристик российских императоров. Но и в этой, и в других работах о политических лидерах той эпохи не ставится вопрос о личностных качествах, которыми должен обладать царь, чтобы его воспринимали не просто как исполнителя функции, пусть и священной, а как личность.
* Чулков Г. Императоры. Психологические портреты. — М., 1991.
Советский период принес не только новый тип лидера, но и по-новому поставил проблему его легитимации. Даже простое перечисление лидеров советского периода: В.И. Ленин, И.В. Сталин, Н.С. Хрущев, Л.И. Брежнев, Ю.В. Андропов, К.У. Черненко — показывает, что общее основание в виде политического режима еще не означает единообразия типов лидерства. Распространенная концепция, трактующая лидерство советской эпохи в терминах авторитаризма-тоталитарзма, не дает адекватного объяснения психологическим отличиям перечисленных лидеров, того, почему столь отличными оказались эпохи их правления и в какой мере причиной тому стали их личностные особенности, а в какой — природа самой системы.
Если в отношении харизматических персонажей (В.И. Ленин, И.В. Сталин, отчасти — Н.С. Хрущев) ясно, что они были личностями с яркой индивидуальностью, то брежневско-черненковский период позволяет говорить скорее об отсутствии тех качеств, которые принято называть «личностными». Один из респондентов в нашем исследовании сравнил речь советских политиков с тарахтением трактора: ему запомнился звук, лишенный смысла. Стереотипные фразы, безликая внешность непривлекательных и часто очень немолодых и «одинаковых» лидеров — таков узнаваемый портрет политика того времени на всех этажах власти. Более того — выделяться, обладать индивидуальностью было противопоказано для тех, кто делал политическую карьеру.
Приход М.С. Горбачева* и других лидеров перестройки был революционным с точки зрения стиля. В политику пришли яркие, неповторимые индивидуальности. Личностно окрашенными стали их речь, поступки, внешность. Чем более непохожими на прежних лидеров, критичными в их адрес они были, тем выше был их шанс выдвинуться. Политика с 1985 г. становилась все более публичной, а следовательно, вопрос о том, чего от политика ожидает общество, превратился в один из главных для установления новых демократических норм. Телевидение сделало отличия между политиками видимыми и слышимыми.
* См.например, Glad Betty. The psychological Roots of Gorbachev's Performance as Leader of the Soviet Union. Paper Presented at the ISPP Meeting. Helsinki, 1991.
Постперестроечный период принес новую смену парадигмы лидерства. Прежде всего, сменились доминирующие роли. Пришедшие на волне перестройки «чисто политические лидеры» были привлекательны в силу необычно яркой риторики, манеры общения и идеологического разнообразия. На политической сцене, особенно парламентской, блистали шоумэны. Выборы 1993 г. со всей остротой поставили перед политологами необходимость объяснить феномен В. Жириновского, в котором наиболее ярко воплотился тип лидера, завоевавшего голоса избирателей за счет риторики и актерских данных.
В последующие годы этот тип оказался вытесненным новой политической модой. На его место пришел тип лидера, наиболее ярко представленный московским мэром Ю. Лужковым: «чистый профессионал», хозяйственник, занятый строительством храмов и домов, уборкой улиц и украшением столицы. Он всячески подчеркивает, что политика его мало интересует. При этом в последние годы он занял четкие государственно-патриотические позиции по ряду ключевых политических вопросов и получил поддержку со стороны более 80% избирателей.
На первый взгляд этот тип лидера похож на своих коммунистических предшественников. Но на самом деле возврата к старому стилю не происходит. Сегодня в стране немало таких публичных политиков, одаренных коммуникативными способностями, гибких и неординарных, использующих в своей практике местный колорит и деятельно решающий повседневные проблемы. Подражающие Ю. Лужкову региональные лидеры получили максимальную поддержку на губернаторских выборах в 1996 — 2001 гг. Этот тип лидера преобладал и в верхней палате российского парламента— Совете Федерации до его реформирования в 2001 г.
В период кризиса после августа 1998 г. политическая мода вновь изменилась. Подражание «аполитичности» Ю. Лужкова было оправдано лишь до этого кризиса. Действительно, в конце 1997 — начале 1998 гг. исследования зафиксировали утрату гражданами интереса к политике. Августовский кризис усилил интерес граждан к политической позиции лидера. Замеры конца 90-х — начала 2000-х показывали, что прежде чем решить, кто ему нравится, избиратель пытается выяснить, во что политик верит? С кем он и против кого выступает? Левый он или правый?
Этот краткий исторический экскурс показывает, что:
• личностный фактор был значим в российской политике на всех этапах, независимо от качеств конкретных лидеров, их достоинств и недостатков, от того, был ли лидер простым бюрократом или отличался яркой индивидуальностью;
• собственно индивидуальность и индивидуальная неповторимость впервые стала рассматриваться как необходимый компонент лидерства лишь с развитием публичной политики;
• ситуация социального и политического кризиса требует от лидеров демонстрации их личностного потенциала. При этом набор личностных переменных оценивается гражданами как в целом (общее восприятие), так и дифференцированно (в контексте политической ситуации). Чтобы удержаться «в седле» в кризисной ситуации, политику приходится быстро реагировать на изменения ожиданий избирателей и демонстрировать свое политическое «лицо» с разных сторон. Иногда при этом возникает ощущение, что это лицо за считанные дни меняется до неузнаваемости.
Прежде чем исследовать конкретные образы политиков, следует определить те показатели, по которым можно судить об их личностном потенциале.
В поиске таких показателей мы исходили из ряда теоретических положений. Так, нас интересовала публичная сторона личности политика, то есть те ее аспекты, о которых могут судить и эксперты и неспециалисты. Это сужает поле исследования до наблюдаемого поведения. Объектом же исследования выступает не столько личность политика, сколько его публичный образ.
Исследование этого образа проводится через его восприятие гражданами, то есть имеет отраженный характер. Как показали наши предыдущие исследования*, это отражение в целом носит вполне адекватный характер. Несмотря на то, что формирование образа политика в сознании граждан не основано на четкой и полной информации рационального характера, они, тем не менее, обладают психологически точным инструментом для прочтения образа политического лидера, позволяющего им сделать если не вполне рациональный, то во всяком случае эмоционально приемлемый для них выбор.
* Shestopal H., Novikova-Grund M Psychological and Linguistic Analysis of Respondents' Perceptions of 12 Leading Russian Politicians. Paper, Presented at the Nineteenth Annual Meeting of ISPP.— Vancouver, 1996, June 30-July 3.
В переходных обществах, как верно отмечает Г. Дилигенский*, личность есть смысл изучать прежде всего через систему аттитюдов, так как они более подвижны, чем ценности, убеждения и другие элементы личности. В психологической литературе принято выделять в аттитюде три элемента: когнитивный, аффективный и конативный (поведенческий). Мы исходим из того, что реальная личность и образ политика имеют сходное строение. Это означает, что необходимо выявить не только когнитивные элементы (вербализованные и, как правило, осознаваемые личностью), но и элементы аффективные, которые осознаются редко, и элементы поведенческие, непосредственно предшествующие совершению поступка. В наших исследованиях эта задача решается с помощью ассоциативного метода, выявляющего неосознаваемые ассоциации респондента с тем или иным политиком и дающего возможностью проанализировать аффективные компоненты его образа.
* Дилигенский Г. Российские архетипы и современность// Вестник РОПЦ, 1996. №2. С. 46.
При анализе образа политика мы пользовались принятыми в психологии тремя измерениями личности, предложенными еще Дж. Осгудом: привлекательностью, силой и активностью. Мы исходили из того, что все оценки гражданами политиков (как рациональные, так и иррациональные) можно интерпретировать с помощью этих трех личностных измерений, для чего мы строили соответствующие психологические шкалы.
Эти параметры используются как для сценки реального политика, так и для описания его «идеального прототипа», который должен быть «приятным во всех отношениях», сильным и активным. Считается, что принятие гражданами решения о том, нравится или не нравится им политик, — это своего рода «примерка» идеального прототипа на того или иного исполнителя политической роли. Если живая модель соответствует шаблону, то политик принимается гражданами.