Исследование роли психотравматизации в нарушении психического здоровья – одна из наиболее актуальных проблем психиатрии. Психическим и многим психосоматическим болезням обычно предшествуют серьезные травматичные события в жизни больного. Для описания этих событий и ситуаций в жизни пациентов в научной психиатрической литературе используется много понятии: стресс, фрустрации, конфликт, кризис, психогения и психическая травма. В большинстве исследований, изложение теоретических представлений о них отсутствует или развиты недостаточно. Многие исследователи ограничиваются простым перечислением значимых событий, или используют для их характеристики общие схемы. Нечеткость категориальных оснований и ограничений касаются практически всех терминов, но особенно терминов психогения и стресс. Их отождествляют и с факторами среды, и психическим и физическим состоянием, с реакциями организма. Часто разнородные явления характеризуются одним термином.
Изучение детерминации, причинно-следственных взаимосвязей в возникновении, проявлении болезней у человека в аспекте психической травматизации, проводилось многими исследователями, имеется обширнейшая литература, даже создается впечатление, что ни один исследователь не смог пройти мимо этой проблемы. После R. Sommer (1904) (цит. по Ушакову Г.К., 1978), предпринимались неоднократные попытки классификаций психических травм, однако они оказывались малоперспективными, изучались без учета особенностей личности. В. Маньян (1903) (цит. по Ушакову Г.К., 1978), утверждал, что существует обратно пропорциональная зависимость между ранимостью нервной системы и массивностью психической травмы.
Освещение истории развития представлений о психической травме предпринималось А. Молоховым (1963). Им выделено три этапа: 1. «психологический», для которого характерен акцент на травмирующем факторе без связи его с психическим и соматическим преморбидом (K. Jaspers; K. Schneider); 2. «клинико-описательный», в этот период проведено определение основных клинических форм психогений (П.Б. Ганнушкин и др.); 3. «патофизиологический», в основу концепций психогений были положены идеи Павловской школы.
Роль психогенных факторов, в виде психической травмы, в формировании болезненных состояний были отмечены психоаналитиками. Это произошло 100 лет назад. Считается, что одним из гениальных открытий психодинамеческой теории было открытие важнейшей роли ранних детских травм (Назарова И.Э., 2002). Особое значение придавалось травме рождения. Ранк О. (Rank O., 1936) выдвинул концепцию о влиянии родовой травмы на развитие личности (негативное влияние на формирование позитивных отношений). Отмечена ключевая роль далеко идущего аномального влияния на развитие психики шаблонов, метафор, раннего опыта воздействия по формированию навыков опрятности, которые навязывают изначально мощные паттерны значения и конфигурации взаимоотношений на разнообразные последующие жизненные события. Придавалось значение преодолению травматичного комплекса Эдипа и Электры. Психоаналитики считали, что ребенок приходит в мир без психологических защитных механизмов, социальная ситуация и система отношений порой порождает в его душе переживания, которые оставляют неизгладимый след на всю жизнь, а иногда и обесценивают ее. Чем в более раннем возрасте ребенок получает психическую травму, тем более глубокие слои личности оказываются «деформированными» у него во взрослом состоянии.
Анна Фрейд (2004) в аналитических исследованиях детей находящихся в приюте отметила наличие регрессии, как «обычного явления» возникающей по ее мнению, в результате травмирующего опыта (смерть родителя или разлука с ним). Эти регрессии всегда сопровождались потерей значительных достижений в развитии эго. Дети переставали контролировать свою опрятность, те, кто умел говорить, теряли этот навык, а виды игровой деятельности становились примитивными. Они также теряли недавно освоенные двигательные навыки. Дети становились более примитивными существами. В свете этого автор рекомендовала вплотную заняться исследованием травматичных событий жизни у взрослых пациентов в ходе психоаналитического процесса.
Сам З. Фрейд, придавал значение травме (первичная сцена и др.). Он, полагая, что ребенок, переживающий насилие со стороны родителя, должен амнезировать насилие, в связи с тем, что он зависим от опекуна. Фрейд З. ввел термин «предательская травма» считая, что жертва насилия не может позволить себя помнить о травме до достижения возраста, когда она становится независимой. В последующем Фрейд З. отказался от травмы как этиологического фактора при истерии.
По представлению Г. Гроддека (1923), травмирующее воздействие на «Оно» - главный источник различных органических болезней (от легчайших до рака включительно), а также существенный фактор, определяющий личную судьбу человека.
Леви (Levy, 1938) разработал методику лечения для детей, переживших специфическое травмирующее событие. Гембридж (Hambridje, 1955) непосредственно в игре воссоздавал травмировавшее событие для ребенка, чтобы вызвать абреакцию ребенка.
В теоретической концепции психической патологии психоаналитика Р. Фейрбейрна особое место занимали травматические переживания ребенка, «которые заставляли его чувствовать себя нелюбимым». По его мнению, ребенок «отказывается от отношений» с матерью и «погружается во внутренний мир» (Fairbairn W.R.D., 1963).
К. Левин отмечал, что в основе развития дезадаптивного состояния иногда лежит непатогенный интрапсихический конфликт аверсия-аппетенция, т.е. нежелательный путь к желательному результату (Levin K.A., 1935).
О травме писали: Odier 1956; Kristal H. 1988; McDougall J. 1989; Tastin F. 1990; Eigen G., 1995. Часть психоаналитиков придерживается, к примеру, теории травмы и склонна, поэтому видеть в любом пациенте "жертву" драматических обстоятельств (заглавие книги Массона "Что сделали с тобой, бедное дитя?" (Masson "Was hat man dir, du armes Kind getan?" 1984). Все работы D. Winnicott в той или иной степени касаются темы психической травмы. Одной из интересных психоаналитических работ, о психической травме, является книга “Внутренний мир травмы” Калшед Д. (2001).
Балинт М. (2002), считал, что индивид развивается нормально до тех пор, пока не получает психическую травму; «с этого момента довлеющее влияние на его развитие оказывает то решение, которое он нашел, для того чтобы справиться с последствиями конкретной травмы…» (Балинт М., 2002, стр. 111).
Развитие концепции травмы в психоанализе не произошло. Основное внимание психоаналитиками было уделено разработки концепции «психологической защиты». Начиная с З. Фрейда и в последующих работах специалистов психоанализа, изучающих механизмы психологической защиты, неоднократно отмечается, что привычная для личности в обычных условиях защита, в экстремальных, критических, напряженных жизненных условиях обладает способностью закрепляться, приобретая форму фиксированных психологических защит. Согласно представлениям психоаналитиков, психологическая защита представляет собой ряд специфических приемов переработки переживаний, нейтрализующих патогенное влияние, которое эти переживания могут оказывать на сознание. Это феномены типа «вытеснение», «проекция», «рационализация», «сублимация».
Пайнз Д. приводит собственный опыт работы с женщинами, прошедшими сквозь горнило холокоста и оставшимися в живых. Ее пациентки пережили в концлагерях невыносимые страдания, которые заставили их использовать определенные формы защиты, такие, как отрицание, регрессия и расщепление. Они позволили им выжить в концлагере и с которыми они продолжали жить и после освобождения. Эти женщины выжили в состоянии околопсихической смерти. В их жизни последствия выражались в болезненном воображении и снах, сказывалось на их мышлении, лишив его образности (Пайнз Д., 1992).
В традиционном психоаналитическом понимании (а именно - в качестве внешнего и травмирующего детерминационного фактора развития психики) Лакановская философская антропология в своем пафосе - исходит из полагания травмы, как некоторого неизбывного опыта "экзистенциальной негативности" в качестве фундаментального антропологического Начала. В ней, феномен человека изначально возникает на месте разрыва с Реальным. У человека, по Ж. Лакану, связь с природой с самого начала "искажена наличием в недрах его организма" неких "трещины", "изначального раздора". Рождаясь в мир, человек не обретает новое единство с "телом" матери-Природы, но выбрасывается в иные, "неестественные" измерения существования, где способы компенсации изначальной нехватки Реального не устраняют или даже ослабляют травматизм человеческого существования, но возводят его в новое качество. Родительское имаго запускает новую диалектику травмы. Человек оказывается, расколот на: 1) "Я" (je), бесформенный, фрагментарный внутренний опыт, и 2) "мое Я" (Moi), внешнюю идеальную форму, в которую этот опыт облекается. Поскольку эта вторая форма, "мое Я" всегда находится на неустранимой дистанции ("там", в зазеркалье), а условием целостной автономии, идентичности человека является совпадение этих двух составляющих "личности", постольку вместе с ассимиляцией "моего Я" личность интериоризирует и саму эту "зеркальную" дистанцию, вводя неустранимый раскол, самоотчуждение в имманентную "онтологическую структуру" личности. Функция "моего Я" (имаго) это драма, в ходе которой для индивида, попавшегося на "приманку пространственной идентификации", возникает ряд фантазмов, открывающихся расчлененным образом тела, а завершается застывающей в "броню отчуждающей идентичности".
Альтюссер, Жижек, Лакан говорят об изначальной "расколотости" существа человека, расщепленном по отношению к объекту в себе. Они утверждают: «Субъект - есть ответ травматического ядра на вопрос Другого». Как таковой, «любой вопрос» вызывает у своего адресата эффект стыда и вины, он расщепляет субъекта. Этот объект, это травматическое ядро и есть то измерение, травматического дисбаланса существующего в нем (Современный философский словарь, 2003).