( Мне так и не удалось вывести моего собеседника в режим свободного ассоциирования, то есть разговорить. Он не увлекался тем, что начинал говорить и быстро останавливался в ожидании следующего вопроса. Почувствовав свою «капитуляцию» я перешёл в режим блиц-опроса).
- Вас не угнетает современная вакханалия и извращение сути кино?
- Надо быть к этому толерантным. И красок и кистей много. Но это не значит, что все стали художниками. Да можно снимать кино и с мобильного телефона.
- Есть ли у вас в душе нечто, что может претендовать на сенсацию?
- Нет. Это надо такое сделать. Жениться на Алле Пугачёвой, что ли? (Смеётся).
- Деньги занимают в вашей жизни какое место?
- Нормальное. Они для меня не являются чем-то таким, что чрезмерно меня угнетают. Ты не должен быть рабом денег.
- Я с вами пообщался и у меня сложилось впечатление, что вы человек, который не впускает других в свою душу. Защищается. А почему не впускаете?
- Ну, я не думаю, что это нужно И вам не советую не впускать.
- Я по долгу профессии должен входить.
- Но вы сами других наверное тоже не впускаете. Правильно.
- И при этом вы оголяете свою душу через кинематограф.
- Это другое дело. Моя профессия именно в этом и состоит.
- То есть вам хватает того, что люди входят в меня через плоды моего творчества?
- Да мне хватает.
- И нам надо присматриваться к вашему кино, чтобы узреть именно вашу душу?
- В этом вы абсолютно правы. Абсолютно (Тревога и подозрения ушли и я увидел довольное лицо моего собеседника).
На первый взгляд, может показаться, что мне не удалось глубоко раскрыть личность моего собеседника. Но, с другой стороны, мой собеседник был искренен в своих защитах и сопротивлениях, психологическая мозайка которых, достаточно хорошо раскрыла некоторые грани личности моего собеседника. И эта искренность, пожалуй, лучше той, которую я слышу от своих известных собеседников, часто «искренно» отвечающих и подыгрывающих мне в моих вопросах и выводах.
НА ПРИЁМЕ У ПСИХОЛОГА РАМИЛЯ ГАРИФУЛЛИНА ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ ТЕАТРА «ЛЕНКОМ» МАРК ЗАХАРОВ
(На лице моего пациента некая усталость и подавленность, хотя день только начинается).
- Я чувствую, что вы наполнены неким беспокойством…
- Меня очень пугают экономические закручивания гаек, которые сейчас происходят в отношении театров вообще. Появляется законодательство, связанное с тендерами, с конкурсами. Если следовать этим законодательствам полностью, то это тупик для театра. Это меня беспокоит (Глубоко вздыхает). Беспокоят долгие аншлаги. (Психоанализ показал наличие у моего пациента напряжения, вызванного конфликтом двух чувств – радости от аншлага и негативного чувства, вызванного тем, что ничего по сути нового не делается, чтобы этот аншлаг был). Я здесь 35 лет работаю. Я понимаю, что солнце должно взорваться и на земле жизнь кончится. Нет ничего вечного. Иногда излишне зацикливаюсь, спрашивая себя: «а сколько ещё осталось». Я сейчас ищу хороший проект после своих неудач с современной литературой.
- У вас имеет место невроз от успеха?
- Вы правы. В режиссуре это выражается в виде боязни второго спектакля. Если первый получился очень успешным. Это из той же группы проблем.
(Анализ показал, что беспокойства и переживания моего пациента всё-таки не связаны с внешними факторами. Часто мои пациенты уверены, что причина во вне. Но, как говорится «от себя не убежишь» и проблема не в том, что происходит во вне, а в том, как мы к этому относимся. Поэтому попытаемся разобраться во внутреннем мире моего пациента).
- Может быть, вы до сих пор находитесь в плену своих прошлых переживаний, вызванных утратой некоторых своих актёров? Смерть Александра Абдулова. Это ведь сродни со смертью сына? Не так ли?
(Вздохнул. Пауза.)
- Не знаю. Можно ли так сравнивать. Это какая-то тяжёлая утрата. Она связана с тем, что я вывел этого мальчика на сцену и я его уносил со сцены под аплодисменты.
(Анализ показал, что мой пациент так и не определился с тем, кем в конце-концов был для него актёр Абдулов. Не в этой ли неопределённости одна из причин переживаний моего пациента?)
- Вы его родили…
- Я никогда не переоцениваю, что я его родил. Он был достаточно способный, гибкий человек. Я просто помог ему материализоваться в кинематографе и на сцене. Я даже не представлял, что он так любим народом.
(Часто мои пациенты страдают из-за того, что недоговорили или не завершили что-то в прошлом, и, это завершение приходится реализовывать и проигрывать, но уже с моей помощью).
- Что вы ему недоговорили?
(Пауза. Тяжёлый вздох).
- Может быть я должен был сказать ему. Ну, я не уверен… (Длительная пауза). Саша… не надо браться за этот сложный фильм. Там было всё завязано на нём. Вплоть до «заворачивания лампочки». Он очень себя расходовал. Это было недопустимо по отношению к его организму. Он, конечно, злоупотреблял…. (пауза)… съёмками. Надо было сказать ему об этом честно. Я не считал, возможным вот так глубоко вклиниваться в его жизнь. Я осторожно ему говорил. Но решительного разговора не было.
- И всё-таки кем он был для вас? Нужно определиться!
- Он называл меня отцом. Я не считал его сыном. Он был сыном России, сыном своих родителей, сыном искусства (Мой пациент с неким облегчением вздохнул).
- По-видимому, значительные психические переживания у вас были связаны и с Николаем Караченцовым?
- Да. Он был мне дорог. В определённый период он многое значил. Он повернул историю театра. Начались аншлаги. Аншлаги продолжаются по сегодняшний день. (Опять вздохнул и огорчился по поводу аншлагов).
- Он выздоравливает потихонечку?
(Тяжёлый вздох. Долгая пауза).
- Всё стабильно. Стоит на одном месте.
( Далее, видя значительное сопротивление моего пациента по данному вопросу, я решил не настаивать на раскрытии темы, связанной со значительными личностными и психическими нарушениями у бывшего актёра Николая Караченцова).
- С кем ещё из прошлого у вас есть незавершённые диалоги?
- Я человек греховный. Я должен был проститься. Это мой христианский долг. Я его не сумел выполнить. Такие ощущения. Они меня гнетут и вгоняют в какую-то депрессию, которая в последние годы меня всё чаще посещает. Я всё интенсивнее с ней борюсь
В прошлом, у меня уже была сильная депрессия, доходящая до каких-то крайних форм. Вплоть до того, что меня психиатр спрашивал, дескать, нет ли у меня суицидных мечтаний. Я говорил нет. Но на самом деле какая-то мысль ко мне залетала, что может вообще закончить.
(Анализ показал, что мой пациент не страдает суицидоманией, а это было лишь фрагментарное желание выключиться из мира на некоторое время, но такое, чтобы позднее в него вновь возвратиться. Это бывает у моих пациентов в силу значительных психологических нагрузок и страданий).
Я понимаю, что это признак не силы, а слабости. В это время мне снились сны, которые граничили с явью. Это не приятно.
- Давайте попробуем проанализировать некоторые ваши сновидения. Расскажите какой-нибудь из них.
- Иногда снится, что говоришь артистам как и что делать, а они почему-то постепенно перестают тебя слушать. У них начинаются посторонние разговоры. Кто-то начинает вышивать, кто-то вообще уходит с репетиции. (Психоанализ показал, что это сон о жалости моего пациента к актёрам, о переживаниях по поводу того, что он пытался быть жёстче по отношению к ним).
Я иногда во сне забираюсь на высокую башню и в момент перед прыжком, я всё-таки ещё раз внимательно думаю, что это сон или не сон. Но когда я убеждаюсь, что это сон, я всё-таки прыгаю и лечу. (Психоанализ показал, что это сон о романтической натуре, осторожности, способности часто подстраховываться, о хронической нерешительности моего пациента наяву). Летел я иногда достаточно далеко, иногда меня прижимало к земле достаточно быстро.
Мне иногда снится, что у меня финансовые проблемы очень плохие и я не могу помочь своим родителям, которые жили очень плохо, в нищете. Я во сне чувствую, что теперь могу им помочь, но начинаю подсчитывать, но мне опять их не хватает. (Это сон о переживаниях, вызванных прошлыми финансовыми долгами).
- Депрессия – это всегда некое внутреннее одиночество. Как у вас складываются отношения с дочерью?
- Ничего.
- Кто она для вас? Подружка?
- Нет, не подружка всё-таки. Она внимательная. Она заботливая. Я у неё какой-то такой сын, которому надо отдавать полезные для его здоровья команды.
- Вы поменялись ролями?
- Она постепенно отвоёвывает какие-то позиции. Что-то я ей сам отдаю. Ей уже за сорок лет. Пусть командует. В своей жизни у неё есть проблемы, которых я боюсь касаться. Она мне дала как-то знать, что мне не надо лезть туда. В эту сферу.
(А теперь я попытаюсь подойти к проблеме моего пациента через анализ его творчества).
- Вы являетесь автором сценария кинофильма «Обыкновенное чудо». Фильм, по сути, о страхе любви. Мужчины часто боятся любви. Они боятся потерять голову и превратиться в медведя. Не могли бы вы рассказать о своём страхе любви?
- Такая главная любовь у меня была с моей женой. Она привлекла меня как карикатуриста, когда делала стенгазету. Поэтому страха как такового… любви у меня не было. Когда впервые увидел Нину Лапшинову, я испытал то, что не испытывал раньше, какое-то странное чувство. Я понял, что это моя вторая половина.
- Мук не было, которые мешали учиться или работать?
- Нет. Это всё было. Но потом я настолько успокоился, что у меня всё как-то образовалось в жизни. Я часто впадал в пассивность. У Шварца есть очень мудрые слова, которые не доходили до меня раньше. Он сказал: «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить друг друга, понимая, что всему этому придёт конец». Люди, соединяющие свои судьбы, когда появляются дети, они должны понимать, что эта любовь должна кончиться, как и всё на свете.