Иногда благочестиво замечают, что исступленно верующая женщина прибегает к эротическим выражениям из-за бедности языка. Но тело у нее тоже только одно, и поэтому она заимствует у земной любви не только слова, но и внешнюю форму поведения. Отдаваясь Богу, она ведет себя так же, как женщина, которая отдается мужчине. Однако это нисколько не умаляет ценности ее чувств. Когда Анжель де Фолинью становится вслед за порывами своего сердца то «бледной и иссохшей», то «тучной и краснолицей», когда она проливает потоки слез1 или простирается ниц, то все эти явления нельзя, конечно, рассматривать как чисто «духовные». Но объяснить их лишь ее чрезмерной «возбудимостью» — это все равно что говорить о «снотворных свойствах» мака. Тело ни в коем случае не может быть источником субъективного опыта, поскольку в своем объективном виде оно само олицетворяет субъект. Именно этот последний и переживает все состояния в целостности своего существования. Противники и почитатели религиозных подвижниц полагают, что сексуальное истолкование восторгов святой Терезы низводит ее до уровня истерички, Но истеричный человек теряет свое достоинство не потому, что его тело активно выражает наваждения, а потому, что он подвержен наваждениям, что его свобода парализована и уничтожена, Однако власть, которую факир может приобрести над своим организмом, не превращает его в раба. Движения тела могут выражать порыв к свободе. Тексты святой Терезы не позволяют двусмысленного толкования и доказывают правильность статуи Бернена, который изобразил святую изнемогающей от сокрушительного наслаждения. И тем не менее было бы неправильно считать, что в основе ее чувств лежит «сексуальная сублимация». В ней нет предварительного тайного сексуального желания, которое превращается в любовь к Богу. Влюбленная женщина также не испытывает предварительного, ни на кого не направленного желания, которое затем обращалось бы к тому или иному индивиду. Любовное смятение возникает в ней только тогда, когда появляется любовник, и сразу обращается на него. Так, в едином порыве святая Тереза стремится слиться с Богом и чувствует это слияние всем своим телом. Она не попадает в рабскую зависимость от своих нервов и гормонов, скорее следует восхищаться силе ее веры, проникающей в самую глубину ее плоти. В действительности
1 «Слезы так жгли ей щеки, что ей приходилось смачивать лицо холодной водой», — пишет один из ее биографов.
ценность мистического опыта определяется не степенью его субъективного переживания, а его объективной значимостью. Экстаз почти одинаково проявляется у святой Терезы и Марии Алакок, однако значение их опыта глубоко различно. Тереза в интеллектуальном ключе ставит драматическую проблему отношений между индивидом и трансцендентным Существом. Она поженски пережила опыт, смысл которого выходит далеко за рамки любого объяснения, основанного на сексе, ее место рядом с Хуаном де ля Крусом. Но она — блестящее исключение. Послания ее менее выдающихся сестер сообщают лишь о сугубо женском видении мира и спасения; они стремятся не к трансцендентному, а к искуплению своей женственности1.
Женщина прежде всего ищет в божественной любви то, что влюбленная ищет в любви мужчины; апофеоз своего самолюбования. С вниманием и любовью устремленный на нее взгляд высшего существа представляет для нее необыкновенную удачу. Будучи девушкой и молодой женщиной, г-жа Гийон постоянно мучилась желанием вызывать любовь и восхищение. Современная протестантская подвижница мадемуазель Be пишет: «Самое горькое для меня — это когда никто не относится ко мне с особым дружеским участием, не интересуется тем, что во мне происходит». Г-жа Крюденер до такой степени полагала, что Бог постоянно думает о ней, что, по рассказам Сент-Бёва, «в кульминационные моменты любовных игр стонала: "Боже мой, как я счастлива! Простите меня за такое чрезмерное счастье!"» Можно представить себе, какое опьянение охватывает самовлюбленную женщину, когда зеркалом ей служит все небо. Ее обожествленный образ вечен, как сам Бог, он никогда не померкнет, в то же время в своей горящей, трепещущей, утопающей в любви груди она ощущает душу, созданную, искупленную, лелеемую возлюбленным Отцом, Она одновременно обнимает и своего двойника, и самое себя, бесконечно возвышенную Богом. Следующие тексты святой Анжель де Фолинью ярко показывают это. Вот что говорит ей Иисус: Моя нежная дочь, дочь моя, возлюбленная моя, мой храм. Дочь моя, моя возлюбленная, люби меня, ведь я люблю тебя так сильно, так сильно, как ты не можешь любить меня. Вся твоя жизнь: то, что ты ешь, то, что ты пьешь, как ты спишь, — все нравится мне. При твоем посредстве я совершу великие дела в глазах народов; благодаря тебе я буду познан, благодаря тебе мое имя восславит множество народов. Дочь моя, супруга моя кроткая, я очень люблю тебя.
Или в другом месте; 1 Следует отметить, что теологические размышления Екатерины Сиенской также имеют большое значение. И она являет собой в значительной мере мужской тип.
Дочь моя, к которой во мне столько нежности, сколько не может быть у тебя ко мне, моя отрада, сердце всемогущего Бога лежит теперь на твоем сердце... Всемогущий Бог вложил в тебя много любви, больше, чем в какую-либо другую женщину этого города, он сделал тебя своей отрадой.
И еще; Я так люблю тебя, что не замечаю больше твоих слабостей, мои глаза больше не смотрят на них. Я вложил в тебя бесценное сокровище.
Избранница не может не отвечать страстной любовью на столь пылкие откровения, нисходящие с такой высоты. Она пытается соединиться с возлюбленным, прибегая к приему, привычному для влюбленной женщины: к самоотречению. «У меня есть только одно дело: любить, забыть себя, отречься от себя», — пишет Мария Алакок. Экстаз выражает телесно это отречение от собственного «я»: она ничего не видит, не чувствует, забывает о своем теле, отвергает его. Сила самоотдачи, глубочайшая пассивность указывают на ослепительное и суверенное Присутствие. Квиетизм г-жи Гийон возводил подобную пассивность в систему: большую часть времени она проводила в состоянии, напоминавшем каталепсию, жила как во сне.
Большинство исступленно верующих женщин не удовлетворяются лишь пассивным посвящением себя Богу. Они стремятся к активному самоуничижению и достигают этого умерщвлением плоти. Конечно, аскетизм практиковался также монахами и верующими мужчинами. Но ожесточение, с которым женщина издевается над своей плотью, не сравнимо ни с чем. Мы уже видели, как неоднозначно женщина относится к своему телу, она ведет его к славе, подвергая унижениям и страданиям. Предназначенная для любовника в качестве вещи, удовлетворяющей его потребности в удовольствии, она превращает себя в храм, в идола; раздираемая болью при родах, она дает жизнь героям. Религиозная подвижница истязает свою плоть для того, чтобы иметь право притязать на нее. Доводя ее до гнусного состояния, она обращает ее в орудие своего спасения. Только этим можно объяснить странные эксцессы, которым предавались некоторые святые. Святая Анжель де Фолинью рассказывает, с каким наслаждением она пила воду, в которой только что омывала руки и ноги прокаженным: Эта вода наполнила нас такой нежностью, что весь обратный путь мы были преисполнены радостью. Никогда я не пила с таким наслаждением. У меня в горле застрял кусок чешуйчатой кожи, оторвавшейся от язвы прокаженного. Вместо того чтобы выплюнуть его, я с большим усилием его проглотила. Мне казалось, что я вышла от причастия. Я никогда не сумею выразить охватившую меня радость'.
Известно, что Мария Алакок языком вылизывала рвоту больной; в автобиографии она описывает, какое счастье она ощутила, наполнив рот экскрементами человека, страдавшего поносом. Иисус вознаградил ее, продержав в течение трех часов ее губы прижатыми к своему Сердцу, Набожность принимает плотскую окраску особенно в странах, народам которых свойственна пылкая чувственность, таких, как Италия и Испания. В одной деревне в Абруззе женщины до сих пор в кровь царапают языки, облизывая камни на дороге, ведущей к кресту. Поступая таким образом, они лишь подражают Спасителю, который защитил людскую плоть, унизив свою собственную. Женщины воспринимают это великое таинство значительно конкретнее, чем мужчины.
Нередко Бог является женщине под видом супруга, иногда он предстает перед ней во всем своем величии, сияя белизной и красотой. Он облачает ее в свадебный наряд, коронует ее, берет за руку, обещает ей божественный апофеоз. Но чаще всего он является в виде человека из плоти и крови. Обручальное кольцо, которое Иисус подарил святой Екатерине и которое она невидимо носила на пальце, — это то «кольцо из плоти», которое ему обрезали во время обряда обрезания. Но что самое важное, Бог для женщины — это измученное окровавленное тело: ведь самый сильный пыл охватывает ее, когда она созерцает распятие. Она отождествляет себя с Девой Марией, которая обнимает прах своего Сына, или с Магдалиной, которая стоит у креста и на которую падают капли крови Возлюбленного. Так женщина дает волю садомазохистским видениям. Глядя на унижение Бога, она восхищается падением Человека. Образ бездыханного, пассивного, израненного распятого Христа вытесняет образ бело-розовой жертвы, отданной на растерзание хищникам, на поругание мужчинам, пронзенной кинжалом, образ, с которым женщина в детстве так часто отождествляла себя. Она с глубоким потрясением видит, что Мужчина, Мужчина-Бог взял на себя ее роль. Ведь это она пригвождена к кресту в ожидании Воскресения. Да, это она, у нее есть доказательства этого: ее лоб окровавлен от тернового венца, ее руки, ноги, ребра пронзены невидимыми гвоздями. Из трехсот двадцати одного мученика, известного католической церкви, лишь сорок семь — мужчины, остальные же, и среди них, в частности, Елена Венгерская, Жанна де ля Круа, Г. д'0стен, Озона Мантуанская, Клэр де Монфалкон, — женщины, которые чаще всего уже достигли климактерического возраста. На одну из самых знаменитых мучениц, Екатерину Эммерих, благодать снизошла в молодом возрасте. Когда ей было двадцать четыре года, она возжелала мученичества, и ей привиделся окруженный сиянием юноша, который подошел к ней и возложил ей на голову терновый венец. На следующий день виски и лоб у нее распухли и начали кровоточить. Четыре года спустя она в молитвенном исступлении увидела израненного Христа. Из его ран исходили лучи, острые, как заточенные лезвия. После этого видения на руках, ногах и боках святой выступили капли крови. Она исходила кровавым потом, кашляла кровью. Даже в настоящее время каждую Страстную пятницу Тереза Неман обращает к пришедшим ей поклониться лицо, залитое кровью Христа. Стигматы представляют собой высшую ступень таинственной алхимии, с помощью которой обожествляется плоть, поскольку кровавые муки суть проявления божественной любви. Нетрудно понять, почему женщины с таким необычным трепетом относятся к превращению кровавых пятен в чистое золотое пламя. Они никогда не забывают о крови, текущей из тела самого достойного из всех мужчин. Святая Екатерина Сиенская говорит об этом почти во всех своих письмах. Анжель де Фолинью до изнеможения смотрела на сердце Христа и на зияющую рану у него на боку. Екатерина Эммерих надевала красную рубашку для того, чтобы быть похожей на Иисуса, который уподобился «тряпице, пропитанной кровью»; она все видела «сквозь кровь Иисуса». Мария Алакок при уже упоминавшихся обстоятельствах в течение трех часов упивалась Святым Христовым Сердцем. Она предложила верующим для поклонения огромный сгусток крови, окруженный пылающими стрелами любви. В этой эмблеме отразилась великая женская мечта: от крови к славе через любовь.