Подобная распущенность и на протяжении последующих веков была основным видом свободы среди женщин, которых положение в обществе или состояние освобождали от расхожей морали; последняя же в целом оставалась такой же строгой, как и в средние века. Что же касается позитивных свершений, их пока могло быть лишь совсем немного. Всегда в привилегированном положении оказывались королевы; Екатерина Медичи, Елизавета Английская, Изабелла Католическая — это поистине великие правительницы. Весьма почитаемы были и некоторые великие святые. Удивительную судьбу святой Терезы Авильской можно объяснить примерно так же, как и судьбу святой Екатерины: в своей вере в Бога она черпает незыблемую веру в себя; доводя до совершенства приличествующие ее положению добродетели, она обеспечивает себе поддержку своих духовников и всего христианского мира — это позволяет ей стать выше обычной монахини; она основывает монастыри, управляет ими, путешествует, смело берется за дело и упорствует в своих начинаниях с бесстрашием и мужеством мужчины; общество не чинит ей преград; даже литературный труд не считается дерзостью — духовники обязывают ее писать. Она с блеском свидетельствует о том, что женщина может подняться столь же высоко, как и мужчина, если удивительный случай предоставит ей равные с мужчиной возможности.
Но в действительности возможности их по-прежнему неравны; в XVI веке женщины еще малообразованны. Анна Бретонская призывает множество женщин ко двору, где раньше были одни мужчины; она старается окружить себя свитой фрейлин — но больше печется об их воспитании, чем о культуре. Большинство женщин, прославившихся впоследствии умом, интеллектуальным влиянием, литературными трудами, были знатными особами; среди них герцогиня Рецская, г-жа де Линероль, герцогиня де Роан и ее дочь Анна; а лучше всего известны королева Марго и Маргарита Наваррская. Перетт де Гийе была, судя по всему, буржуазного происхождения; а вот Луиза Лаббе, вероятно, была куртизанкой — во всяком случае, отличалась большой свободой нравов.
В XVII веке женщины и дальше будут заявлять о себе главным образом именно в интеллектуальной области; светская жизнь развивается, распространяется культура; женщины играют в салонах весьма значительную роль; уже одно то, что они не участвуют в созидании мира, позволяет им на досуге предаваться разговорам, искусствам, литературному творчеству; образование их неупорядоченно, но благодаря беседам, книгам, занятиям с частными наставниками и публичным лекциям они достигают больших знаний, чем их мужья; м-ль де Гурне, г-жа де Рамбуйе, м-ль де Скюдери, г-жа де Лафайетт, г-жа де Севинье пользуются во Франции большой известностью; а за пределами Франции такая же слава связана с именами принцессы Елизаветы, королевы Кристины, м-ль Шурман, состоявшей в переписке со всем ученым миром. Благодаря столь высокой культуре и связанному с ней престижу женщинам удается вторгнуться в мужской мир; от литературы и любовной казуистики многие честолюбивые особы переходят к политическим интригам. В 1623 году папский нунций писал: «Во Франции все великие события, все важные интриги, как правило, зависят от женщин». Принцесса Конде подстрекает к «заговору женщин»; Анна Австрийская окружена женщинами, советам которых охотно следует; Ришелье благосклонно внимает герцогине д'Эгийон; известно, какую роль в период Фронды сыграли г-жа де Монбазон — герцогиня де Шеврез, м-ль де Монпансье, герцогиня де Лонгвиль, Анна де Гонзаго и многие другие. Наконец, г-жа де Ментенон великолепно продемонстрировала, какое влияние может оказывать на государственные дела умелая советчица, Вдохновительницы, советчицы, интриганки — женщины обеспечивают себе наибольшее влияние окольными путями; принцесса дез Урсэн в Испании добилась большей власти, но карьера ее была недолгой. Помимо знатных дам в обществе заявляют о себе и некоторые особы, избежавшие буржуазных пут; появляется неведомая ранее разновидность — актрисы. Впервые о присутствии женщины на сцене упоминается в 1545 году; в 1592-м известен пока только один такой случай; в начале XVII века большая часть женщин, играющих на сцене, — жены актеров; затем они приобретают самостоятельность как в своей профессиональной деятельности, так и в личной жизни. Что касается куртизанок, то на смену Фриниям и Империям приходит новый тип, нашедший наиболее полное воплощение в Нинон де Ланкло: тем, что она извлекает пользу из своей женственности, она ее превосходит; живя среди мужчин, она приобретает мужские свойства; независимость нравов приводит ее к независимости духа — Нинон де Ланкло довела свободу до высшей точки, возможной в то время для женщины.
В XVIII веке свобода и независимость женщин еще более возрастают. В принципе нравы остаются строгими: девушка получает лишь самое общее воспитание; ее не спрашивая выдают замуж или отправляют в монастырь. Буржуазия — восходящий класс, укрепляющий свои позиции, — предписывает супруге строгое соблюдение нравственных норм. Зато разложение дворянства позволяет светским женщинам допускать величайшие вольности, а их пример оказывается заразительным и для крупной буржуазии; ни монастыри, ни семейный очаг не могут сдержать женщину. И снова для большинства из них свобода по-прежнему остается негативной и абстрактной — они ограничиваются поиском удовольствий. Однако наиболее умные и честолюбивые создают себе возможности для деятельности. Салонная жизнь переживает новый подъем: достаточно хорошо известно, какую роль сыграли г-жа Жоффрен, г-жа дю Деффан, м-ль де Лепинас, г-жа д'Эпине, г-жа Тансэн; женщины — покровительницы и вдохновительницы — это излюбленная аудитория писателя; и сами они занимаются литературой, философией, науками: у них, как, скажем, у г-жи де Шатле, есть свои физические кабинеты, свои химические лаборатории, они ставят опыты, производят вскрытие; они активнее, чем когда-либо, вмешиваются в политическую жизнь: г-жа де При, г-жа де Майи, г-жа де Шатонеф, г-жа де Помпадур, г-жа дю Барри по очереди управляют Людовиком XV; вряд ли найдется министр, у которого не было бы своей тайной советчицы; Монтескье даже считает, что во Франции всем заправляют женщины; они составляют, говорит он, «новое государство в государстве»; а Колле пишет незадолго до 1789 года: «Женщины до такой степени взяли верх над французами, до такой степени подчинили их себе, что мужчины теперь думают и чувствуют только под их руководством». Помимо женщин из общества широкой известностью пользуются некоторые актрисы и женщины легкого поведения, как, например, Софи Арни, Жюли Тальма, Андриенна Лекуврер.
Итак, на протяжении всего старого режима область культуры была наиболее доступна женщинам, стремившимся к самоутверждению. Однако ни одна из них не достигла высот Данте или Шекспира. Это объясняется общей посредственностью их положения. Культура всегда была достоянием лишь женской элиты, а не массы; но ведь гении мужского пола зачастую выходили именно из масс; да и представительницы привилегированных классов были окружены препятствиями, преграждавшими им путь к высшим достижениям. Ничто не стесняло полета какой-нибудь святой Терезы или Екатерины Великой, но тысяча обстоятельств сходились на пути женщин-писательниц. В своей небольшой книге «Чья-то комната» Вирджиния Вульф сочиняет забавную историю о судьбе предполагаемой сестры Шекспира; пока он в колледже понемногу изучал латынь, грамматику и логику, она сидела дома в полном невежестве; когда он браконьерствовал, бегал по полям и лесам, спал с женщинами, живущими по соседству, она штопала всякое тряпье под зорким оком родителей; а если бы она, подобно брату, смело отправилась искать счастья в Лондон, то ей бы не удалось стать актрисой, свободно зарабатывающей на жизнь: или ее препроводили бы обратно в семью, где насильно выдали бы замуж; или, соблазненная, брошенная, обесчещенная, она покончила бы с собой от отчаяния. А еще можно представить себе, что она стала бы веселой проституткой, наподобие какой-нибудь Молль Фландерс, какой ее вывел Даниель Дефо, — но в любом случае она не возглавила бы войско и не стала бы писать драмы. В Англии, замечает В. Вульф, к женщинам-писательницам всегда относились враждебно. Доктор Джонсон сравнивал их с «собакой, ходящей на задних лапах, — получается не очень хорошо, но вызывает удивление». Художники больше чем кто-либо озабочены мнением о себе других людей; женщины сильно от него зависят — и можно понять, какая сила необходима женщине-художнику просто для того, чтобы дерзнуть выйти за установленные рамки; часто в этой борьбе они расходуют все свои силы. В конце
XVII века леди Винхилси, дворянка, не имеющая детей, отваживается писать; в ее творчестве встречаются места, свидетельствующие, что по натуре она чувствительна и поэтична; однако она растратила всю себя на ненависть, гнев и страх: Увы! Женщина, берущаяся за перо, Считается таким самонадеянным созданием, Что ей никак не искупить свое преступление!
Почти все ее творчество пронизано возмущением по поводу положения женщин. Аналогичная ситуация сложилась и в случае герцогини Ньюкасл; когда она, тоже будучи знатной дамой, начала писать, это послужило поводом для скандала. «Женщины живут, как тараканы или совы, а умирают, как черви», — пишет она в ярости. После всех оскорблений и насмешек ей пришлось укрыться в своих имениях; несмотря на щедрый темперамент, она, наполовину обезумев, не написала ничего, кроме нескольких вымученных нелепостей. Лишь в XVIII веке г-жа Афра Бен, из буржуазии, овдовев, жила, как мужчина, литературным трудом; ее примеру последовали и другие; но и в XIX веке женщинам нередко приходилось таиться; у них даже не было «собственной комнаты», то есть они не обладали той материальной независимостью, которая является одним из необходимых условий внутренней свободы.