Комическое впечатление производят попытки представить такую идиллию в древности: древний наш предок не довольствуется ознакомлением с вероучением других, понаслышке, но считает своей священною обязанностью сам выучить читать священные книги, чтобы непосредственно из самого источника, т. е. из священных книг, утверждаться в вере и совершенствоваться в христианском учении и благочестии. Он, застревавший на Часослове и Псалтири, учившийся у полуграмотного мастера, усвоивший все вдолбежку и обыкновенно не доходивший до Евангелия и Апостола, т. е. до источника христианского веро- и нравоучения; на каждом шагу встречавшийся с такими же полуграмотными пастырями, едва научившимися служить, т. е. задолбившими часы, утреню, вечерню и все церковные "постатие", он стремится будто бы узнать вероучение из первоисточников, не довольствуясь знанием от других, понаслышке. Но такое стремление к изучению божественных писаний, если оно и существовало, не могло принести серьезных плодов по недостатку других знаний, нужных для правильного понимания слова Божия. Школы, говорят, были везде и грамотность имела всеобщее распространение. Обучение было обязательное. Но современный термин — обязательное обучение — невозможно переносить в Древнюю Русь. Он обозначает и принудительное учреждение школ с учителями, помещением и обстановкой в числе, соразмерном с числом детей школьного возраста, и обязательную посылку детей в школы со штрафами родителей за неисполнение требования, и систему педагогическо-административного надзора за школами, и учреждения для подготовки учителей, и ежегодный отпуск на обязательное обучение больших денежных сумм. Где же сведения о подобных учреждениях и распоряжениях? Если взять несколько сотен детей против воли родителей, которые плакали по отнятым и отданным в обучение детям, как по мертвецам ("акы по мертвецы плакахуся"), и дали на это средства, то неужели на основании таких и притом немногих фактов можно говорить о существовании обязательного обучения? Говорят, Геннадий и Стоглав настаивали на обязательности обучения. Но какая же это обязательность и что из нее вышло? Мы уже приводили факты, что в XV, XVI и XVII веках у нас был сплошной вопль об учреждении училищ.
Приехали восточные патриархи судить Никона. Они приехали не только для суда, но и за милостыней, они хорошо понимали, что с милостынедателями нужно держаться осторожно, не сердить их, а то милостыня может оказаться весьма скудной. Но и эти собиратели милостыни не выдержали и всеторжественно преподнесли весьма суровое поучение русским властям и русскому обществу по части образования на Руси. В день Рождества Христова 1668 года в Успенском соборе в присутствии царя, бояр, многих архиереев и духовенства, всяких властей и народа было произнесено патриаршее слово (в русском переводе) "О взыскании премудрости Божией". Похвалив русский народ за его благочестие, патриархи не похвалили его за просвещение. "Видим бо, яко во многих от вас не имеет премудрость места, идеже главу преклонити, скитается она, якоже Христос, премудрость Божия, в Вифлеемстве вертепе, и несть взыскаяй ея..." И обращаясь прямо к царю, патриархи убеждают его заводить училища, учащихся умножать, учителей искусных отыскивать. Взыщите премудрость, поучали патриархи, этот свет ума и правило всей человеческой жизни, помните, что нельзя извиняться неимением училищ ввиду написанного в третьей главе книги "Премудрость Соломона": "Премудрость и наказания уничижаяй не честен есть, и праздно упование их, и труды бесплодны, неключима дела их и прочая" (в русском переводе Библии этот стих (II) читается так: "Презирающий мудрость и наставление несчастен, и надежда их суетна, и труды бесплодны, и дела их непотребны").
И удивительное дело: мы теперь не можем никак добиться всеобщего элементарного обучения, не только всеобщности грамотности, но хотя бы всеобщности школ, а вот в XI, в XII, в XV, в XVI веках она будто бы была.
Между тем известно, что великий князь Дмитрий Донской не был хорошо учен книгам, а Василий Темный (1420—1462) был и совсем неграмотен. В одной грамоте 1565 года значится такая приписка: "а которые князья и дети боярские в сей записи написаны, а у записи рук их нет, а те князи и дети боярские... грамоте не умеют". Подобные факты известны и о высшем духовенстве: в XVI веке был в Твери епископ Акакий, о котором известно, что он "мало учен бе грамоте". О некоторых других епископах имеются такие же сведения.
Говорят, в каждом приходе, при каждой церкви, была школа. Но если и были школы в приходах и были мастера грамоты, то до всеобщей грамотности еще далеко. Но откуда видно, что были школы в приходах при церквах? В Малороссии в XVIII веке, несомненно, такие школы были. Конечно, они начались не с XVIII века, а были и раньше. С какого именно времени — неизвестно. А о существовании таких школ в Великороссии свидетельств нет. Приход часто строил церковь, выбирал и содержал священно- и церковнослужителей, но содержал ли он еще при этом и школу при церкви — неизвестно. Вероятно, при некоторых приходах школы бывали; но чтобы это явление было всеобщим в Великороссии, как в Малороссии в XVII—XVIII веках, на это не подлежащих сомнению и вообще прямых указаний нет 4. Любят ссылаться в этом случае на свидетельство Стоглавого собора: "а прежде сего училища бывали в Российском царствии"; да, бывали, но где именно? Дальше в постановлении собора и говорится где: "На Москве и в великом Новеграде и по иным градом". А чтобы училища бывали в селах, в приходах при церквах, об этом в Стоглаве не говорится. И отцы Собора положили заводить училища в домах духовенства, тоже в "царствующем граде Москве и по всем градом", а про села опять не упоминается. И только в наказах (которых известно всего три), разосланных митрополитом после Стоглавого собора и адресованных ко всему земству, а не к духовенству, требуется устройство училищ в городах и посадах, по волостям и погостам. Требовать можно, но и не исполнить требование также можно, особенно голое: заводи училища, а на какие средства — неизвестно. В истории не видно плодов этого требования.
О зарождавшемся среднем и высшем образовании, о каких-то больших городских школах приводят тоже свидетельство Стоглава, что по городам, "многие грамоте, писати и пети и чести учили. Потому тогда и грамоте гораздых было много, но писцы и певцы и чтецы славны были по всей земли и до нас". Вдумываясь в это свидетельство, что же мы в нем открываем? Многие учили прежде грамоте, т. е. читать, писать и петь. Это элементарное учение, азы книжной мудрости. Такой же курс проектировал и сам Стоглавый собор, очевидно, оставаясь им доволен, считая его достаточным и не посягая на большие глубины премудрости. Какие ученые люди выходили из прежних училищ, каков был объем их образования? Тогда, говорит Стоглав: "Грамоте гораздых было много", тогда и до днесь "писцы и певцы и чтецы славны были по всей земли". Следовательно, выходили элементарники, азбучники, которые дальше чтения, письма и пения не пошли. Таков был идеал, в этом состояла слава. Хитро из такого свидетельства извлечь показание о зачатках среднего и высшего образования.
Если школа в своем действии на детей уподобляется храму, и отношение детей в школе признается аналогичным отношению взрослых к храму, то следует заметить, что и влияние храма на нравственно- религиозное развитие наших древних предков часто преувеличивалось. Конечно, храм всегда был местом, где следовало отложить все попечения о земном и возноситься умом и настроением в высший мир; храм назидал и обстановкой и богослужением. Но часто воспитательно-образовательное влияние храма ослаблялось и даже совсем обессиливалось многими неблагоприятными условиями. Мало было поучений, устных разъяснений смысла богослужения, мало было проповедничества. А без него служба была малопоучительна и даже малопонятна при обычно плохом пении и чтении. Ведь и ныне простые люди ходят в церковь, но назидаются мало: чтобы церковная служба назидала, для этого нужны предварительная подготовка, школьные сведения, которых и прежде не было, и теперь нет. Самое же богослужение было невразумительно, языком богослужения был не русский, а болгарский. Он был понятен в общем, но настолько же, насколько понятен ныне славянский язык богослужения народной массе. В церквах часто недоставало церковно-богослужебных книг, по которым совершалось богослужение. Книги были весьма ценны и дороги, доставать их было нелегко. Правда, наши благочестивые предки, знавшие грамоте, любили списывать и читать церковные богослужебные книги, они чтили их наряду с Библией и думали, что "сицевыми книгами благоугодили Богу все святые и чудотворцы, просиявшие от начала земли". Кто не списывал, тот иногда покупал готовые. Приобретенные такими путями книги жертвовались в церкви и монастыри на помин души, за здравие и спасение своих родственников и друзей. Отцы семейств покупали богослужебные книги "с женою своею и богоданными чадами своими за отпущение грехов". Летописцы наши о благочестивых князьях обыкновенно говорят: "Церковные уставы любой церкви созидал и украшал их святыми иконами и книгами наполнял". Но, несмотря на это, в церквах нередко был недостаток в книгах. Так, в середине XVII века, по словам Епифания Славеницкого, был большой недостаток церковно-богослужебных книг в Великороссии. Конечно, недостаток книг неизбежно сопровождался недочетами в богослужении, приходилось и читать и петь наизусть.
Посошков свидетельствует, что церковные службы правились беспорядочно, небрежно, "с безстрашием". Читают конец прежде начала: сначала читают "и ныне и присно, и во веки веков, аминь", а потом "слава Отцу и Сыну и Святому Духу", прежде чем священник окончит возглас, поют "аминь". На клиросе уже давно пропели: "Господи, помилуй" или "Тебе, Господи", "аминь", а дьякон не сказал еще ектеньи, священник возгласа. Иной священник торопится за крылошанами, после их пения все сказать, а другой так и половины положенных возгласов и чтений проговорит. Иной же священник "нако возгласа два или три, да вси уже вдруг проглаголет". Посошков советует священнику бороться с таким дурным обычаем крылошан, заставлять их после ектеньи или возгласа петь пропетое еще раз. "А буде крылошане станут упрямиться" "у нас-де пето" и петь не похощут, то вскричи на них с гневом или сошли из крылоса долой и повели дьячку или пономарю допеть; а их, за безстрашие их, великим воплем нагоняй и с заклинанием запрети им, дабы работали Богу со страха и пели бы разумно". Относительно совершения проскомидии Посошков говорит, что она совершается шумно, в алтарь набирается человек пять-шесть, причетков и простолюдинов, которые, обступя жертвенник, поминают каждый своих родичей, кто живых, кто мертвых, "а презвитер токмо глаголет: "помяни, Господи", помяни Господи", а кого помяни, живых или мертвых, того и сам не весть, — а надобно ведая ведати, за кого жертву Богу приносиши" 5.