Всякое социальное отцовство в этот период древности рассматривалось обществом как биологическое — вплоть до Нового времени. В Кодексе Наполеона, например, значилось, что "отцом ребенка, рожденного в браке, является муж", поэтому ребенок, рожденный от "матери-одиночки", был обречен, для него не было места в социальной структуре. В Средние века еще не была "открыта" категория детства как особого качественного состояния, дети не воспринимались как полноценные человеческие существа и занимали самую низшую ступень в семейной иерархии (Ариес, 1977; Вишневский, 1978; Гуревич, 1981).
4-й период развития семьи. На следующем этапе, в Новейшее время, с приобретением юридического женского равноправия и появлением возможности "брака по любви" (до этого брак был по преимуществу экономической сделкой двух семейных кланов) положение ребенка в семейной структуре существенно не изменилось, но теперь уже он в значительной степени утратил множественную заботу, характерную для патриархальной семьи, и не приобрел еще необходимой свободы, по-прежнему находясь в полной зависимости от родителей, не имея возможности распоряжаться своей судьбой и собственностью.
На рубеже XVII и XVIII веков в Западной Европе произошли существенные изменения в семейном статусе ребенка и вообще в изменении отношений между родителями и детьми. Изменение самого механизма социализации в сторону признания за ребенком особого места в структуре общества (Ж-Ж. Руссо, Диккенс), появление исследований детского творчества (Бюлер, 1924), детского фольклора и игр (Покровский, 1895; Мудрость народная... 1991) и пр. явилось началом тех шагов в признания прав ребенка, приведших к принятию Международной Конвенции о правах ребенка в конце XX века.
По мнению известного исследователя Л. де Мозе, эти изменения были обусловлены изменением в Западной Европе XVII — XVIII веков границ эмоциональной близости между матерью и ребенком, уменьшением отчужденности между ними и появлением "навязчиво-заботливого" модуса воспитания детей. Все это послужило формированию нового психовида человека в Новейшее время (Mause L.de., 1976).
Таким образом, современная родительская любовь выросла на древе человеческой культуры совсем недавно. Это не значит, что человек прошлого не любил своих детей и не заботился о них, но эмоциональная сторона отношения родителей к детям была не развита. Этому способствовали тяжелые условия жизни, растворенность личности в группе, жестокость нравов. Дети большей частью были жертвами родительского деспотизма, нежели объектами любви. Формула Платона — "Дети больше принадлежат государству, чем родителям", оказалась действенной для европейской культуры до середины XIX века. Новая этика и новый эмоциональный строй в сфере отношений родителей и детей был одним из итогов многообразных процессов, преобразовавших европейское общество по мере того, как оно все дальше уходило от Средневековья (Вишневский, 1978).
А что же в России?
С принятием христианства на Руси семья на протяжении многих веков была социально санкционированной общностью, основанной на церковном браке, целью которого являлось родительство — необходимое обществу воспроизводство определенного типа личности. Родительство выступает в двух формах — материнство и отцовство, личностный смысл которых неоднозначен как в истории культуры, так и в индивидуальной истории человека. Молодые люди до венчания могли не знать друг друга, а физическая и духовная интимность и единение, возникающие в процессе совместной жизни, были в значительной степени обусловлены появлением детей. При этом бездетная семья переживалась как величайшее личное горе супругов и вызывала осуждение окружающих, а половая жизнь до или вне брака считалась недопустимой, греховной. Русская патриархальная семья — достаточно большая социальная общность, объединяющая 3 — 4 и более поколений ближайших родственников, а также работников, нахлебников, приемышей и пр. Такая семейная община, владеющая земельными угодьями и хозяйственным имуществом, могла занимать целое поселение (вот почему в некоторых российских деревнях по настоящее время большинство жителей одной фамилии), она могла насчитывать до 250 человек, оставаясь стабильной в течение 150 — 200 лет (Косвен, 1963).
Вообще дореволюционная Россия — страна очень высокой рождаемости, население которой жило а соответствии с определенными демографическими установками следующего плана: "Брак и дети — святое дело. Холостое состояние в зрелом возрасте - безнравственно. Дети — Божья благодать. Развод - невозможен, повторный брак — только в случае вдовства" (Миронов, 1977).
Этих взглядов до 60-х годов XIX века придерживалось подавляющее большинство населения России и не только русское. Многодетность была традиционной и устойчивой, потребность в детях была очень высокой и основывалась на чадолюбии [Бойко, 1985]. Однако эмоциональное отношение к детям было исключительно сдержанным, отцу патриархального семейства Домостроем запрещалось даже играть с ребенком, а великовозрастному сыну, например, "у родителей речей перебивать не надлежит и неже прекословить, и других их сверстников в речи не впадать, но ожидать пока они выговорят" и пр. (Юности честное зерцало.., 1998. - С. 47).
Кроме традиционной семьи в Древней Руси существовал институт искусственного родства — кормильство — обычай знатных семейств (преимущественно княжеских и боярских) передавать новорожденных сыновей на воспитание (вскармливание) в семьи более низкого статуса и сословия. Ребенок возвращался в родной дом в 8 — 9 лет, и связь его с кормильцем и его семьей была крепче, кровного родства (Гарданов, 1959). Подобный обычай удаления мальчика из родной семьи в семью аталыка (воспитателя и наставника) существовал до недавнего времени на Кавказе (Косвен, 1955).
В конце XIX и особенно в постреволюционное время в России сформировалась иная ценностная ориентация на семью как супружество, когда браки заключаются по сердечной склонности молодых людей при их относительном юридическом и экономическом равенстве, при этом дети рассматривались как неизбежное дополнение к браку, а не цель его. Особо уродливые проявления эта установка получила в 20-е годы XX в., когда под девизом А.М. Коллонтай "Дорогу крылатому Эросу!" была объявлена полная сексуальная свобода женщины, в том числе и свобода от воспитания рожденных в подобном сожительстве детей (Коллонтай, 1923).
Социальные потрясения, женская эмансипация, снижение потребности в детях, ослабление роли церкви и др. причины привели к изменениям мотивации деторождения и формирования в России нового типа рождаемости, основанного на малодетности, позднем вступлении в брак или осознанном безбрачии и ослаблении чадолюбия. Последствия этих процессов сказываются в настоящее время. Это, с одной стороны, увеличение количества детей без семьи, воспитывающихся в гос. учреждениях, рост детской беспризорности и безнадзорности в семьях, один из самых высоких в мире уровень абортов и пр., а с другой, как ни парадоксально, - формирование у части родителей особой эмоциональной связи с ребенком, повышение статуса детства в обществе, "детоцентризм" как основа репродуктивной мотивации нового типа.
По А. Г, Вишневскому, "современную семью можно назвать, детоцентристской, это явление новое, практически неизвестное с прежних эпох. В такой семье впервые в истории дети занимают центральное положение, превращаясь в стержень, вокруг которого организовывается вся жизнь семьи" [Вишневский, 1978. — С. 93]. Ценность детей становится самостоятельным фактором, мотивирующим ограничение рождаемости, — таков парадокс нашего времени.
Происходит переход от количественного принципа рождаемости, основанного на традиционном чадолюбии (родительстве), к качественному, основанному на "ребячестве" (в буквальном значении этого слова), т.е. детоцентризме. Складывается воспитание, как правило, единственного ребенка, эгоцентрического, невротичного и, в сущности, очень одинокого, несмотря на повышенное попечительство многочисленных "мамок-нянек" (Лабиринты одиночества.., 1989). При такой ситуации общество обрекает себя на культивирование социального инфантилизма, формирование таких жизненных установок, при которых субъект избегает принятия ответственных решений в значимых ситуациях, возлагая "бремя выбора" и ответственность за его результаты на других людей, в частности, на родителей [Медведева, Шишова, 1994]. Глубокий кризис российской семьи в последнее время оказался одним из центральных факторов "демографической катастрофы" и депопуляции. С 1992 года уровень смертности в нашей стране превышает уровень рождаемости (Гундаров, 1996).
Таким образом, эволюция семьи претерпела существенные изменения на протяжении социогенеза. Если представить себе в самом общем виде социально-психологическую структуру семьи в виде простейшего архетипического треугольника с вершинами: отец (муж) — мать (жена) - дитя (сын/дочь), то можно обратить внимание на то, что семейный треугольник в процессе развития человеческого общества как бы вращается в своем центре против часовой стрелки, приобретая ври этом различные положения в пространстве (См. рисунок). Семья как единица половозрастной иерархической системы является клеточкой общества, и ее изменения соответствуют трансформациям ценностных ориентации и социальных статусов входящих в нее членов.