После того как роман с Танеевым благополучно разрешается ничем и становится ясно, что перемена судьбы уже не состоится, Софья Толстая круто меняет приоритеты, она как бы заново влюбляется в мужа и, прежде живя с ним почти в разъезде, начинает буквально преследовать его. Однако, как выясняется, и здесь Толстая опоздала. Поводок чувственности, на котором она всю жизнь водила Толстого, по мере старения делался все длиннее и тоньше, а к его 80-летию порвался совсем. Кроме того, на место рядом с Толстым теперь, помимо нее самой, претендовало еще множество людей: выросшие дети, единомышленники-толстовцы. Оказалось, что, прежде чем начать очередную безнадёжную и прежде одинокую попытку восхождения на пьедестал к мужу, необходимо еще растолкать локтями толпу конкурентов. Поэтому остаток жизни она потратила не на борьбу с самим Толстым, он стал для нее лишь орудием, а с главными соперниками: дочерью Александрой и толстовцем Чертковым.
На какое унижение способно постоянно разжигаемое, но никогда не насыщаемое честолюбие 3-й Воли, видно на примере поведения Софьи Толстой незадолго до бегства мужа из Ясной Поляны. Вот написанное ее собственной рукой: “Я ушла, лазила по каким-то оврагам, где меня трудно бы было когда-либо найти, если б мне сделалось дурно. Потом вышла в поле и оттуда почти бегом направилась в Телятники, с биноклем, чтобы видеть всё далеко кругом. В Телятниках я легла в канаву недалеко от ворот, ведущих к дому Чертковых, и ждала Льва Н-а. Не знаю, что бы я сделала, если бы он приехал; я все себе представляла, что я легла бы на мост через канаву и лошадь Льва Н-а меня бы затоптала...”
Бог мой! Старуха, которой в пору о смерти подумать, ревнует, ревнует, как девочка, к постылому, но прославленному мужу, – его товарища, вся вина которого заключается в причастности к той благодати, что она считала своей исключительной собственностью.
Толстой расплатился со своей мучительницей самым беспощадным образом, раз и навсегда выиграв многолетнее сражение с ней, бежав из Ясной Поляны и умерев на железнодорожной станции, не в её кровати и не на её руках. Софья Толстая, конечно, не была бы собой, если бы не попыталась отыграть назад хотя бы несколько очков в этой безнадёжно проигранной партии. Сначала она имитировала самоубийство, потом поехала на станцию к умирающему мужу и там пыталась обработать журналистов. Сын, Сергей Львович, с болью писал: “Мама стала спокойнее, но взгляды и мысли ее не изменились. Тот же эгоизм и постоянная мысль только о себе. Она постоянно говорит и любит говорить на вокзале, где все корреспонденты ее жадно слушают, а мы сидим, как на иголках. Отсюда вся та грязь, которая появилась в газетах”.
Даже соседство с трупом мужа не останавливало Толстую в ее последней пропагандистской кампании. Борис Пастернак, будучи еще совсем ребенком, сопровождал отца, знаменитого художника, который должен был сделать рисунок с мертвого Толстого, и запомнил следующую картину: “... Прощавшихся удалили из комнаты. Когда мы вошли, она была пуста. Из дальнего угла навстречу отцу быстро шагнула заплаканная Софья Андреевна и, схватив его за руки, судорожно и прерывисто промолвила сквозь слезы: “Ах, Леонид Осипович, что я перенесла! Вы ведь знаете, как я его любила! ” “... она оправдывалась и призывала отца в свидетели того, что преданностью и идейным пониманием превосходит соперников и уберегла бы покойного лучше, чем они”.
Так, теперь уже в заочном споре с холодеющим трупом мужа заканчивала свою многолетнюю борьбу графиня Толстая.
* * *
Очевидно, в моем изложении жизнь Толстых выглядит сплошным кошмаром. И, по сути, так оно и было. К сказанному, для справедливости, следует добавить лишь некоторые детали, способные отчасти смягчить общую безрадостную картину. Во-первых, перекрестье с Первой на Третью функцию не только взаимно травмировало супругов, но и давало им ту или иную форму защиты. Положение, занимаемое мужем в обществе, служило могучим щитом больному, очень ранимому духу дочери безвестного московского доктора. В свою очередь, она, вырвав из рук Толстого вожжи управления хозяйственно-финансовой сферой, очень облегчила, упростила и сделала комфортной жизнь своего не слишком практичного мужа.
Заметно скрашивало их совместное существование и тождество по 2-й Эмоции и 4-й Логике. Это тождество облегчало им жизнь даже тогда, когда они ссорились, потому что ссоры их представляли собой серии направленных друг в друга бессмысленных (4-я Логика) выкриков, заканчивающихся потоками обоюдных слез (2-я Эмоция).
Особую миротворческую роль в семье Толстых выполняла 2-я Эмоция. Она наделила Толстого великим художественным талантом, его жену замечательным художественным чутьем, поэтому совместные занятия литературой долгие годы прочно цементировали их отношения. Но самыми светлыми в силу тождества по 2-й Эмоции эпизодами их жизни были те, когда они играли на рояле в четыре руки. В эти минуты не только наиболее полно раскрывалась лучшая сторона их натуры, но каждый находил в другом равного себе, идеального партнера. И, что самое главное, часы, проведенные вместе у рояля, являлись едва ли не единственными в их жизни, когда они были равны, что очень много значило для остро ощущавшей свое неравенство с мужем Софьи Андреевны.
К сожалению, в последние годы, когда возомнивший себя пророком Толстой посчитал литературу и музыку слишком суетными для своего нового сана занятиями и мощью своей 1-й Воли задавил тягу к ним в себе, оборвалась последняя ниточка, связывавшая и мирившая его с женой, и в их жизни не осталось уже ничего, на чём интересы и взгляды супругов могли бы сойтись. Начался окончательный и полный развал семьи.
* * *
Выводя некие закономерности эроса как такового, можно сказать: общим для эроса является то, что он никогда не оправдывает обычно связываемых с ним громадных надежд, никогда не способствует гармонизации внутреннего мира человека и никогда не снимает изначально заложенного в нем конфликта. Это точно. А во всем остальном – возможны варианты.
* * *
Например, конфликт при “эросе” никогда не снимается. Но он может углубляться, как в случае с Толстыми, а может смягчаться. Таким смягчающим со временем конфликт вариантом является “дворянский полуэрос”. Звание “дворянского” он получил потому, что при нем любая комбинация перекрестья Первой функции на Третью сочетается с тождеством по “дворянской” 2-й Воле. Иллюстрацией для данной ситуации возьму жизнь хорошо знакомой мне пары. Их психотипы комбинировались следующим образом:
“лао-цзы” (он): 1) Логика 2)Воля 3)Физика 4)Эмоция
“гёте” (она): 1) Физика 2) Воля 3) Логика 4) Эмоция
Поскольку прежде уже довольно много говорилось о противоречии между 1-й и 3-й Физиками, между 1-й и 3-й Логиками, суть конфликта при данной комбинации, думаю, читателю должна быть ясна. Грубо говоря, “лао-цзы” приходил в бешенство от эгоизма “гёте”, “гёте” же выходила из себя от безапелляционности суждений “лао-цзы” и, казалось, ничего поделать с данным противоречием уже нельзя было. Все бы так и тянулось, в лучшем случае не углубляя конфликта, – на одной ноте, до развода или кончины одного из супругов, если бы не тождество по 2-й Воле.
В этом месте следует вспомнить, что 2-я Воля – воля сильная и гибкая. Напоминание об этом нелишне, потому что «дворянин», осуществляя или ощущая давление, обладает достаточной силой и гибкостью как для активных наступательных действий, так и для уступок. Переведя разговор в брачную плоскость, можно сказать, что у «дворянина» хватает упорства при навязывании партнеру своей системы ценностей и хватает терпимости, восприимчивости, когда ему с тем же упорством навязывают чужую. Поэтому «дворянский полуэрос» имеет ту специфическую черту, что конфликт между супругами не снимается, но, благодаря 2-й Воле, заметно смягчается, и партнеры оказываются на финише ближе друг к другу, нежели на старте.
Такое постепенное сближение произошло и между супругами в известной нам паре: «лао-цзы» – «гёте». Постоянное взаимное давление привело к тому, что «гёте», не утратив ничего из присущего ей меркантилизма, включила-таки домочадцев в сферу своих забот, а «лао-цзы» стал находить в себе силы молча выслушивать большую часть того, что говорила «гёте». Казалось, еще немного, и их взаимное сближение приведет в какой-то точке к полному тождеству ценностей и позиций. Но это иллюзия. Терпимость, проявляемая друг к другу в этом случае, ничего не меняла в системах ценностей супругов, но лишь смягчала конфликт, смягчая попутно и остроту взаимного восприятия: на смену любви-ненависти приходила не ненависть, а более нейтральная и округлая форма отношений – приязнь-неприязнь.
Хотя картина «дворянского полуэроса» выглядит со стороны некой драмой с кисло-сладким «хэппи-эндом», в нем все равно никогда не смолкает тайная трагическая нота. И это понятно. Легко ли без горечи сознавать, что гигантский дар любви и всепрощения растрачен на постоянную позиционную борьбу за мелкие уступки, что чаемое в начале пути единение сердец так никогда и не состоялось?
* * *
Вероятно, от «дворянского полуэроса» мало чем должен был бы отличаться «крепостной полуэрос», т.е. комбинация, где перекрестье с Первой функции на Третью сочетается с тождеством по 4-й Воле. Однако дать однозначно положительный ответ на поставленный вопрос мешает обычная для 4-й Воли беда: она не властна над собой, а равно не свободна и в своих отношениях с себе подобными. Поэтому зачастую политику в отношениях между супругами при «крепостном полуэросе» диктует не внутреннее противоречие и согласие функций, а третья посторонняя сила с более сильным характером.
Лучшей иллюстрации проблем «крепостного полуэроса», чем отношения супругов Терезы и Жан-Жака Руссо, не найти, поэтому обратимся к их психотипам: