Таким образом, переход из фазы анормального поведения в психоз является полной капитуляцией я, отказом от попыток разрешения экзистенциального конфликта. Экстравагантный идеал изначально не выполнял возлагаемых на него функций, и шизоид неизбежно страдал от того, чего не мог и не хотел понять - от чего-то невыразимого и ужасного. Впадая в психоз, шизофреник, как ни странно, эмоционально даже получает некоторое облегчение, переходя от переживания непостижимого ужаса к злобным, но вполне конкретным преследователям. Причем, видимо, преобладание садистических компонент в спектре влечений приведет к созданию галлюцинаторных образов «плохих парней», т.е. людей; в противном же случае, шизофреник может оказаться жертвой самым невероятных «сил зла».
После всего сказанного о параноидной тревоге, обязательное наличие злобного и практически всемогущего преследователя не должно нас удивлять. Поразительно другое - то, что загнанный в угол шизофреник еще способен воспринимать это преследование как вызов себе, как зов на его личную борьбу со злом. А поскольку его образы экстремальны - как зов на борьбу с мировым злом в его наичистейшем виде. Иначе говоря, он может воспринимать ситуацию, используя героические паттерны универсальной мифологемы. Вот как описывает это О’Брайен: «пришельцу свойственны три основные характеристики: он имеет властные полномочия, обладает сверхчеловеческими способностями, и каким-то непонятным образом его сверхъестественность воспринимается вами как нечто вполне приемлемое и правдоподобное».[18] «Здесь всегда присутствует бросающий вызов противник… Как ни странно, хотя противник обладает безмерной властью и сверхчеловеческими возможностями, параноика это не так уж смущает или потрясает. Будь этот враг хоть семи пядей во лбу, параноик тут как тут, и рвется в бой».[19] Свидетельство бывшей шизофренички для нас несравненно ценней любых теоретических выкладок.
С точки зрения шизомифа, возможность выздоровления определяется, в основном, двумя факторами - личным героизмом, т.е. способностью воспринять преследование как вызов, а также соотношением преследующих и помогающих образов. Если в параноидно-шизоидной позиции «хорошее я» не было наполнено должным образом (см. рисунок 17), то Герой шизомифа останется без волшебных помощников, один на один с преследователем-Антагонистом и, скорее всего, пополнит ряды безымянных павших Героев. Т.е. его капитуляция останется вечной, и он будет постоянно демонстрировать нам эту бросающуюся в глаза шизофреническую пассивность. Он будет избегать даже активных глаголов: «я вижу», «я делаю»; но будет говорить: «за мной подглядывают», «меня преследуют», «со мной хотят сделать плохое». Он уже ничего не сможет сделать самостоятельно. Если мы просыпаемся по утрам, то ему не дано даже этого - его будят. Все, что происходит с шизофреником, делают с ним Они - вездесущие и всемогущие силы зла.
Рональд Лэнг, о котором мы уже так много говорили, стоял у истоков антипсихиатрии - терапевтической практики, оценивавшей шансы шизогероев на успех гораздо выше. Это связано с тем, что Лэнг считал генезис шизофрении обусловленным не физиологическими, а психологическими факторами. Он придерживался сформулированной Грегори Бейтсоном теории «двойной связи», известной нам как конфликт лояльности. Согласно этой теории, шизофреногенная семья характеризуется тем, что предъявляет ребенку принципиально невыполнимые, взаимоисключающие требования. Любое возможное действие ребенка, равно как и отсутствие действия, неминуемо приведет его к конфликту с одним из родителей, ожидания которого относительно ребенка противоположны ожиданиям другого родителя. Бывает, что желания родителей совпадают, но при этом противоречат самой природе ребенка - например, когда родители страстно желают рождения мальчика, а рождается девочка (или наоборот). Несчастный ребенок при всем желании не способен соответствовать ожиданиям родителей. Выхода из этой ситуации нет; любое движение невозможно, как невозможно и само продолжение жизни. И шизофрения по Лэнгу представляет собой «особую стратегию, придуманную человеком для того, чтобы жить в непригодной для жизни ситуации».[20] Кроме того, Лэнг считал само современное общество шизофреногенным, непригодным для нормальной жизни, кастрирующим потенциальные возможности, заложенные в каждом ребенке. С этой точки зрения, ненормальна как раз беспроблемная адаптация к патологическому обществу, а шизофренический маневр вполне естественен.
Бейтсон, автор теории двойной связи, как профессиональный антрополог не мог не заметить мифологичности шизофренического переживания - в смысле выстраивания бреда по схеме кэмпбелловской универсальной мифологемы. И, как антрополог, он начал рассмотрение шизофрении именно с того, к чему мы подошли после долгого последовательного рассмотрения генезиса болезни. Сейчас мы вполне можем присоединиться к бейтсоновскому описанию шизофрении, которое для него изначально лежало на поверхности:
По-видимому, будучи низвергнутым в состояние психоза, пациент должен проделать определенный путь. Он, так сказать, пускается в некое первооткрывательское путешествие, которое будет завершено лишь по его возвращении в нормальный мир, в который он вернется с прозрениями, весьма отличными от тех, которыми обладают живущие в этом мире, никогда не отправлявшиеся в подобное путешествие. Некогда начавшись, шизофренический эпизод, по-видимому, имеет такой же определенный ход, как и церемониал инициации - смерть и новое рождение… С точки зрения такой картины спонтанная ремиссия не вызывает вопросов. Она является лишь конечным и естественным итогом общего процесса. Нужно же объяснять неудачу многих, предпринявших такое путешествие, при возвращении из него.[21]
Поставив диагноз больному обществу, Лэнг приходит к тому, что шизофренический уход в себя объявляет естественным и даже желательным. Отсюда становятся понятными его радикальные суждения: «Возможно, наше общество само стало плохо функционировать, и некоторые формы шизофренического отчуждения от отчуждения общества могут обладать социобиологической функцией, которую мы еще не распознали».[22] «Расщепленный разум шизофреника может впустить свет, который не входит в неповрежденные, но закрытые умы многих здоровых людей».[23] «Сумасшествие - не обязательно разрыв. Оно может стать также и прорывом. Потенциально это освобождение и обновление».[24] «Это путешествие является не тем, от чего нам нужно излечиться, а естественным способом лечения нашего отвратительного состояния отчуждения, называемого нормальностью… В другие времена люди преднамеренно пускались в такое путешествие. А если они обнаруживали, что уже волей-неволей находятся в нем, то выражали благодарность, как за особую милость».[25]
Нам трудно комментировать эти мысли об отношениях шизофреника с общественным строем; для нас это еще очень свежая рана. Советская психиатрия действовала так, как будто приняла на вооружение положение Лэнга о том, что психоз - нормальная реакция честного человека на лживое общество. Людям, несогласным со стратегией коммунизма и практикой КПСС, уже на основании одного этого ставили специально изобретенный диагноз - «вялотекущая шизофрения» - с последующим принудительным лечением. Несколько сеансов шоковой терапии успешно стирали грань между душевным здоровьем и безумием. В великолепной работе Владимира Альбрехта «Как быть свидетелем», ходившей в то время в Самиздате, разбирались типичные вопросы, задаваемые следователями. И одним из первых был такой: «Не замечали ли Вы в поведении обвиняемого К. каких-либо странностей?»[26] Такие вопросы задавали и мне, хотя они, конечно, не имели никакого отношения к делу. Просто следователь мостил одновременно две дороги - одну в суд, другую - в психушку. Лэнг считал, что психиатр должен стать для больного сталкером, помощником и проводником по миру бессознательного. Но советские Хароны были скорее Сусаниными; они заводили беззащитных пасынков в непролазные дебри именно для того, чтобы оставить там навсегда. «При современных достижениях науки уже через несколько дней ни один психиатр в мире не признает вас психически здоровым и не возьмется вылечить»[27] - говорили следователи. Появился даже специальный термин - карательная психиатрия. Справедливости ради следует отметить, что карательную психиатрию, по-видимому, практиковали исключительно в специализированных лечебных учреждениях; таким образом, большинство советских психиатров непричастны к этим преступлениям.
Вернемся к Лэнгу. Он сравнивает шизомифологему с мистическими переживаниями восточных религий - но мы знаем, что мифологема едина и не ограничена рамками традиций Востока или Запада. Она охватывает гораздо более широкий спектр человеческих переживаний. Поэтому не обязательно быть знакомым с восточными учениями, чтобы оценить составленную Лэнгом карту шизофренического путешествия:
Вместо церемонии деградации психиатрического обследования, диагностирования и прогнозирования нам нужно подготовить для тех, кто к этому готов (согласно психиатрической терминологии, для тех, у кого вот-вот будет шизофренический срыв), церемонию инициации, через которую личность пройдет при полном общественном одобрении, погрузится во внутреннее пространство и время и вернется назад с помощью тех, кто там уже был. Говоря с психиатрической точки зрения, это бы явилось помощью бывших пациентов пациентам будущим по схождению с ума.