«Мы интерпретируем описанные выше паттерны как выражение инфантильных желаний в близости и интимности, сопутствующих зависимости в большей степени, чем тому более зрелому виду взаимозависимости. Но мы также подчеркиваем повторно, что в то же время этот паттерн выражает их желание избежать тревоги, возбуждаемой перепроверкой реальности современных гендерных ролей, связанной с последующими страхами одиночества и отделенности.» (p. 631)
Alonso & Rutan (1979, 182) выделяют этот феномен и объясняют его следующим образом:
«В культуре широко распространена передача функций воспитания и заботы людям более низкого статуса. В группе женщины очень часто на начальных этапах могут оказываться в позиции более активного статуса и власти, поскольку они знают как выражаются забота и потребность в заботе и помощи. В своих идентификациях с лидером они предлагают модель компетентности, которая в большей степени определяется эмпатией, чем продуктивностью, и, в этом случае, совпадает для них с половыми предпочтениями».
Mei-Fei (1977) и Aries (1976) наблюдали сходные атрибуты у мужчин и женщин в ориентированных на задачу дискуссионных группах. Они полагают, что мужчины склонны в большей степени участвовать и делать свой вклад в измерение, непосредственно связанное с задачей, тогда как вклад женщины относится по большей части к социально-эмоциональному измерению. Содержательный анализ тем, обсуждаемых мужчинами и женщинами вместе в однополых группах, показывает, что мужчины склонны инициировать темы, связанные с конкуренцией и статусом, тогда как женщины - темы связанные с близостью и интимным само-открытием.
Kaplan определяет стереотипы маскулинных и фемининных личностных черт. Мужчины типизируются как независимые, самоутверждающиеся, агрессивные, подавляющие эмоции и импульсы, активно сублимирующиеся в действиях и через сексуальную настойчивость. Женщины типизируются как пассивные, воспитывающие и заботящиеся, сексуально-пассивные, интуитивные, способные к слиянию (быть заодно с другими), открытые, менее боящиеся чувств и в меньшей степени нуждающиеся в их подавлении.
Ни одно из этих исследований не предполагает, что мужчины и женщины способны реагировать только таким стереотипным способом. Однако очевидно, что люди научаются взаимодействовать с другими на основе определенных, культурально заданных представлений о маскулинности и фемининности.
Fried предпринимает некие попытки исследовать значение феномена группирования в её группе, когда она спрашивает мужчин «почему они сидят пассивно, в то время как женщины говорят взволнованно и заинтересованно между собой». К сожалению, мужчины не пытаются ответить, а Fried не рискует строить предположения о значении этого паттерна. Она просто полагает, что это здоровый знак, веруя, что таким образом концепция «Я» (self-concept) женщин становится более позитивной и сильной. Я не согласна, что в аналитической группе подобный модус поведения является знаком здоровья, я скорее вижу в этом самую сердцевину расстройств пациентов.
Как центральную тему своей аналитической работы рассматривают путаницу в гендерной идентичности Seglow и Hopper. Хотя их статья не исследует в деталях бессознательные переживания пациентов как маскулинные и фемининные, она отчетливо демонстрирует что гендерная идентичность - ключевой вопрос в понимании интрапсихических конфликтов индивида.
Наблюдения Mei-Fei, Aries и Kaplan не основаны на групповой работе. Тем не менее, описанные черты и типы поведения дают некоторые ключи к тому, почему пациенты формируют мужские/женские подгруппы в терапии. Легко отметить, что характеристики, атрибутивные женщинам (женственность) - это характеристики наиболее благоприятные для терапии, как для пациентов, так и для терапевтов. Эти черты в наибольшей степени будут подкрепляться терапевтом, так что женщины, вступающие в терапевтическую группу, получают отчетливые и немедленные преимущества в терминах адекватности, силы, контроля и компетентности в ориентации на задачу.
Этот пункт является центральным в объяснениях Alonso и Rutan различий между мужским и женским поведением, наблюдаемом в их терапевтических группах. Я нахожу их аргументы убедительными, особенно когда они документируют меняющееся у женщин-пациенток чувство фемининности на протяжении всех стадий групповой жизни. Однако я чувствую, что они не придают существенного значения мужским реакциям на этих «эмпатичных воспитывающих» женщин. Они приводят примеры враждебных реакций со стороны мужчин и полагают, что это выражение амбивалентности в отношении пре-эдиповой матери, которая заботится, но и контролирует. Однако, это объяснение недостаточно для анализа ранних и наиболее примитивных конфликтов и феноменов, вызываемых в бессознательных процессах внутри пациентов-мужчин и женщин и между ними. Фактически ни один из писавших о гендерной идентичности в группе не коснулся этих более глубоких вопросов. И я, соответственно, буду опираться на свои собственные наблюдения и переживания как терапевта женского пола для объяснения этих феноменов.
Мои первые раздумья о справедливости наблюдений этой формы группирования состояли в том, что она основана на глубоко коренящемся гендерном смешении.Я полагаю, что в течение этой фазы мужчины переживают себя как фемининных, а женщины как маскулинных. Я полагаю, что частично это происходит из-за того, что в сессии я осознаю особые трансферентные и контртранферентные реакции в течение этой фазы субгруппирования. Я убеждаюсь в эти моменты, что я переживаюсь (воспринимаюсь) в огромной степени как мужская фигура а не как женская (Seglow и Hopper, 1973). Мои контртрансферентные фантазии состоят в том, что женщины (в эти легко отличимые моменты группового развития) являются пост-Эдиповыми мальчиками, проявляющими интерес к своим пенисам. А мужчины - девочки-инфанты, исследующие свою грудь.
На основе этих наблюдений я пришла к заключению, что группаналитическая терапия переживается мужчинами и женщинами как фемининная деятельность. И как таковая, для женщин - это близкая, знакомая модель, в то время как для мужчин раскрывается незнакомая сторона.
Терапия имеет дело с невидимым, с эмоциями и мыслями, которые нельзя физически «потрогать», которые возникают внутри психики и тела. Я полагаю, что группаналитический процесс соответствует бессознательному открытию маленькой девочки, что ее репродуктивные органы расположены не вне её тела, где они могли бы быть увидены и потроганы, но внутри, где они могут только фантазироваться и о которых можно только что-то придумывать в разговорах. Хотя пациенты могут переживать нечто подобное в индивидуальной аналитической терапии, я думаю, что это имеет гораздо более впечатляющие импликации для пациентов в группах.
Эта интерпретация намечает некий путь для объяснения тенденций женщин, по крайней мере изначально, занимать более активное положение в группе. Однако, я полагаю что это только один аспект более сложной и запутанной проблемы. В этой точке будет полезно вернуться к стереотипным образам мужчины и женщины, предложенным Kaplan. Можно увидеть, что черты женские главным образом соотносимы с заботой и эмпатическими качествами, которые, как я полагаю, связанны с фантастической грудью. Мужские черты главным образом соответствуют активным, ориентированным на задачу качествам, которые, как я полагаю, ассоциированны с фантастическим пенисом. Когда женские черты привносятся (проявляются) в групповой аналитической сессии, происходит странное бессознательное уравнивание. В этой обстановке - заботы, эмпатии, интуиции и неподавленности потребностей: все это уравнивается с силой, контролем и потенцией. Это как если бы качества заботливости, сходные с кормящей грудью, как выражаемые женщинами - не воспринимаются как кормящая грудь, а воспринимаются скоре как подобные пенису. Alonso и Rutan полагают, что сильные женщины переживаются как до-Эдиповские матери. Я полагаю, что они переживаются прежде всего как мужские фигуры. Женщины кажутся вовлеченными в их демонстрацию их силы и контроля. Их слова о внутреннем потентны (сильны). Примеры такого рода агрессивной эмпатии могут быть замечены в кратком описании в начале этой статьи.
Женщины в этой позиции часто видят себя и предстают для других как обладающие секретным или (по крайней мере до времени) скрытым оружием. Я уверенна, что это оружие переживается обеими полами в фантазии как невидимый, заключенный внутри тела фаллос.
Пенис - ориентированный на задачу, на достижение орган - лишается своей силы и более не является эффективным. Мужчины раскрывают, что их поведение и средства коммуникации, которые поддерживаются и одобряются более широким сообществом, имеют меньшее значение или влияние в группе. Их опыт силы и власти отбрасывается в сторону, они кастрируются, лишаются своей маскулинности (1).Через рассмотрение феномена образования подгрупп и всего, что он в защитной форме манифестирует таким образом, любой приближается стремительно к инсайту о глубоко коренящемся психическом конфликте, с которым наши пациенты борются в их попытках определить себя как маскулинных или фемининных.
Сексуальная (половая) идентичность и генедрная (родовая) идентичность не являются взаимозамещаемыми понятиями, хотя каждое в значительной степени воздействует одно на другое, когда пациенты пытаются разрешить конфликты и интегрировать расщепленные компоненты личности. Мы знаем, что и мужчины и женщины приходят к акцептации их собственной бисексуальности как к угрожающей и ужасной. Многое зависит от уровня расстроенности ранних взаимоотношений, где зависть и страх неизбежны. Хотя эта статья не может исследовать полностью этот сложный и запутанный конфликт, я предполагаю, аспект противоположенного пола у женщин и у мужчин возбуждают тревогу, которая преодолевается через расщепляющие защиты. Отщепленные части тогда бессознательно «выплескиваются» в группаналитических сессиях. В статье о мужских и женских элементах в пациентах Winnicott (1966) дает некоторые ключи к этой сложной динамике. Он описывает пациента-мужчину, который после многих лет анализа познал свои «женские элементы» и акцептировал их интерпретацию в терапии. В ходе одной сессии, например, Winnicott интерпретировал материал, предоставленный пациентом как выражение зависти к пенису: