Важную мысль о соотношении ремесла и искусства высказывает А.А. Леонтьев в работе, казалось бы, не имеющей прямого отношения к проблеме личностного самоопределения психолога, во всяком случае, в той ее форме, которую мы и обсуждаем здесь. Мысль, по сути своей касающаяся психолингвистики, может быть вполне применима ко всей психологии в целом. Алексей Алексеевич пишет: «Техника искусства – это те элементы художественного произведения и отдельных квазиобъектов (художественных образов), вплетенных в его ткань, которые сами по себе не имеют коммуникативной ценности, не являются носителями личностных смыслов, а лишь используются как признаки перцептивного компонента квазиобъектов искусства – чтобы строить или отождествлять такие квазиобъекты. Владение только такой техникой еще не дает нам владения искусством – но это последнее невозможно без владения техникой. Видимо, правильнее здесь говорить не о технике искусства, а о технике восприятия искусства, т.е. не об элементах самого квазиобъекта, а о соответствующих им навыках и умениях восприятия»[11]. Обратим здесь внимание на последнее замечание А.А. Леонтьева, которое может быть осмыслено как предложение нового ракурса на психологическое образование, воспитание психологов. Приобщение к «психологическому искусству» (как искусству науки, так и искусству практики) возможно через обучение правильному восприятию этого искусства. Умение видеть психологическую реальность и проблематику в различного рода жизненных ситуациях и составляет одну из важных особенностей психологического умостроя, без которой психолог остается лишь ремесленником, «ходячей энциклопедией», но никак не творцом, способным «конструировать миры» – будь то в области работы теоретической или практической.
По мнению Б.С. Братуся, поставить у студента-психолога такое видение призвана именно общая психология. Ее роль в психологическом образовании определяется как архитектоническая, именно поэтому «в университетском постижении психологии нужно сопрягать оба полюса или уровня»[12]. Обозначим эти уровни. «Исходный, первый – это то, что в данном контексте можно обозначить как школьная общая психология (по аналогии со школьной философией, выделяемой И. Кантом). Ее задача – введение и обоснование понятий, средств, механизмов, системы, истории психологических знаний, словом, обучение самому языку, алфавиту, грамматике психологии без чего нельзя войти в это область и быть в ней понятым, говорящим. И другой полюс – иные, более высокие уровни – теоретический и философский. Если первое (школьная общая психология) дает представление об основах, кирпичах. несущих балках, стержнях психологического здания, то уровни последние намечают и в идеальном плане завершают купол, подразумевают и угадывают проект в целом. Следует особо заметить, что это не две разные общие психологии. Это единая общая психология в разных по представлению и способам передачи (обучения) ипостасях, имеющих одну цель – изначальную и конечную цель общей психологии – внести порядок и связь в рассуждения и понятия психологической науки; увидеть, представить и защищать ее не как один набор методов, методик, феноменов, явлений, но как сущностный, неотчужденный тип человеческого знания»[13].
К сожалению многих, резкое увеличение числа высших учебных заведений, занимающихся подготовкой профессиональных психологов привело к тому, что подлинное дерево психологического ремесла становится не видным за лесом практических руководств и пакетов готовых методик, лишенных методологической проработки и общепсихологического осмысления.
Такова общая картина психологического ремесла – обратимся теперь к соотношению искусства и ремесла в психологии.
В последних выпусках своей вечерней телепередачи Александр Гордон изменил своему основному принципу – беседе о науке – и решил посвятить несколько диалогов творчеству. Цикл телепередач, озаглавленный «Технология творчества», выходил с 16-го по 19-ое декабря и включал в себя интервью с кинорежиссером Георгием Данелия, художником Михаилом Шемякиным, поэтом Олегом Чухонцевым и мультипликатором Юрием Норштейном. Заявленная тема передач – «Технология творчества» – как нельзя лучше соотносится с ориентирующей формулировкой нашей темы: «Ремесло и искусство». Надо заметить, что, как отмечал сам Александр Гордон в предисловии к циклу, «разговор вряд ли пойдет именно о технологии» – и это оказалось именно так. Эксплицировать технологическую, или как мы бы сказали, ремесленную сторону творчества, искусства оказалось для собеседников Александра Гордона неимоверно трудно. По сути, разговор шел либо о технологии (приемах монтажа и живописи), либо о творчестве (современной поэзии, мультипликации). В лучшем случае, собеседникам удавалось предаться рефлексии, или, как говорят психологи, интроспекции, и высказать некоторые субъективные суждения о собственном вдохновении. Разумеется, объективной картины «технологии творчества» выявлено не было.
Обратимся еще раз к цитированной ранее мысли А.А. Леонтьева – «Видимо, правильнее здесь говорить не о технике искусства, а о технике восприятия искусства». Однако как сделать так, чтобы посредством восприятия искусства – научить искусству? Через технику видения и сопричастности выйти на техники творчества?
Одним из возможных путей решения этой задачи нам видится личностная и педагогическая стратегия, реализуемая в работах и на лекциях Андрея Андреевича Пузырея. Привычным делом для слушателя лекций Андрея Андреевича является ощущение вечного восхождения на некую вершину, но неизменного ее не-достижения. Пузырей не указывает на предмет, не проговаривает его, а как-бы оговаривает, «царапает» со стороны.
«Уникальные опыты «реальной психологии» человека – пишет он, разбирая психологическое искусство Л.С. Выготского в его работе о Гамлете, принце датском, – должны быть еще «извлечены»… и не в рамках той психологии, которую мы знаем и имеем в виду, говоря о психологии сегодня, но как опыты той и в рамках такой психологии, которой не было во времена Выготского и которой – мы должны, если хотим читать эти работы Выготского, это признать – нет и сегодня»[14].
Как это так – говорить о психологии, которой «нет и сегодня»? Однако, как писал Юрий Буйда: «важно всегда помнить утверждение Плотина в "Эннеадах": увидеть то, что выходит за пределы этого мира, путем обычного размышления невозможно: "ум должен как бы отпустить себя, не быть умом". Отметим важное – "как бы", являющееся не банальной уступкой здравому смыслу, но существенным элементом метода, соприродного самому искусству»[15]. ". В каком-то смысле это «оговаривание», которого придерживается Андрей Андреевич Пузырей, – метод любого размышления, претендующего на собственное течение, вместо коренного решения вопроса. Потому что любое окончательное означивание, по мысли Ф.И. Гиренка[16], (поименование) прекращает размышления. Ясность, – т.е. состояние, когда все вещи ясны: это – то, а это – это, – гибельна для философствования. Именно недостаток (а точнее, почти отсутствие) имен, поименованностей, исчерпывающих сущность своего предмета, нехватка слов о чем-либо дает нам возможность размышлять.
Нехватка имен собственных порождает необходимость имен нарицательных, обобщающих. А вместе с обобщением приходит и метафора, т.е. дистанция между означающим и означаемым, дистанция, которая дает пространство «для маневра», или, говоря психологически, для собственной мысли.
Именно это – порождение собственной мысли, собственного хода рассуждения в психологии, а следовательно, и собственного искусства психологии – и преследует на своих лекциях и публичных выступления А.А. Пузырей. Различая «манипулирование» и «майевтику» как два типа психотехники[17], в своей работе он придерживается, скорее, последней стратегии. Ибо в восприятии и освоении искусства, место, которое занимает человек, – это «незаменимое место в бытии – место, где никто вместо него быть не может, «стоя где» он только и может сделать то, что он должен делать, и что не только «за» и «вместо» него никто сделать не может – даже и самый господь бог! – но что никто не может с ним даже и разделить – работу, которую он должен выполнить, ответственность, которую он должен на себя принять»[18].
Подлинная мысль – уже искусство, как говорит об этом М.К. Мамардашвили. Первая беседа из цикла «Бесед о мышлении», как их называл сам автор, начинается со слов: «Эстетикой мышления можно назвать наши беседы в связи с тем, что искусство, как известно, прежде всего радость и речь у нас пойдет, я надеюсь, именно о радости мышления»[19]. Однако процесс мышления – собственного мышления, – не так уж прост и очевиден, как может показаться. Мысль, по Мамардашвили, не следует за предшествовавшей ей мыслью, не течет одна за другой, но рождает друг друга. Причем, это процесс нельзя описать в терминах причинно-следственных связей. Это процесс уникальный, несводимый к другим. Как писал А.Н. Леонтьев, «мыслительная деятельность человека отнюдь не редуцируется к системе тех или иных логических, математических или иных операций, так же как, например, производство отнюдь не сводится к осуществляющим его технологическим процессам»[20]. Рождение мысли – это всегда усилие, и усилие во времени (так, собственно, Мамардашвили и определял жизнь). Как выразился бы А.Н. Леонтьев, «акт чрезвычайный».