Итак, мы видим, что социальные науки и психология обращены друг к другу в одной вполне определенной плоскости, могут быть насажены на один стержень - это проблематика обретения человеком себя при посредствующей роли общества и его структур и артефактов, это осмысление того, как во взаимодействии "Я" и "Нечто", нечто, пропущенное через социальные и культурные фильтры, становится "Я", усваивается и осваивается им… И социальные науки, особенно социальные науки в парадигмах ХХ века, и психология, в особенности психология в редакции Выготского и его школы, заинтересованы в одном и том же - в изучении социокультурной переработки содержания внешнего, внесоциального и внепсихического или же социального и интерпсихического мира, во внутренний мир личности, в ее личностное самостояние, ее самость, ее идентичность или personality. Также социальные науки и психология заинтересованы и в изучении "обратного хода", того, как личность, становится опорой любых культурных и социальных структур идентичности, как она поддерживает и развивает их, как благодаря ей и поддерживается интерсубъективное и интерпсихическое поле культуры.
Понятно, что каждая социальная наука смотрит на эту фундаментальную проблему по-разному, и, соответственно, каждая социальная наука создает свое, отличающееся от других, поле взаимодействия с психологией. Не имея возможности распространяться о всех таких полях, укажем на основные в их своеобразном прочтении указанной нами основной темы социальной науки. Это социология, которая прочитывает нашу тему через проблематику социальной включенности, и понимание структур идентичности как социальных структур… Это антропология, для которой структуры идентичности, по своей сути, равны символическим структурам и структурам значений… Это история, которая видит залог социальной консолидации и идентификации через обретение общей памяти… Это этнология, открывающая идентичность, чем совместное стереотипное действие, через деятельностные константы, превращающие "воображаемое сообщество" в реальную единицу исторического, культурного и даже политического действия… Это культурология, рассматривающая идентичность сквозь призму освоения и присвоения культурных артефактов - вещественных или ментальных…
"Я", обретаемое через структуру. Проблематика социологии.
Выше мы определили специфику подхода социологии к обретению личности или идентичности в том, что социологу это обретение видится сквозь призму той или иной социальной структуры, фактически идентичность с точки зрения социологии означает членство или совокупность членств в тех или иных социальных структурах, совокупность социальных принадлежностей человека. Исследование влияния на психологическое становление тех или иных социальных принадлежностей и создает возможность для возникновения социальной психологии как некоей гибридной, междисциплинарной науки в которой от психологии берется предмет исследования - психологические процессы и механизмы, а от социологии - прежде всего определенный ракурс и угол зрения - взгляд на психологию с точки зрения социальной структуры.
Общий постулат социально-психологического подхода неплохо выражается формулировкой Ульриха Найссера: "поскольку мы живем в рамках организованной культуры, нам приходится иметь дело с более или менее стандартизированным социальным опытом". А вот дальше начинаются подробности и "мелочи" в которых ни между социологами, ни между социальными психологами согласья нет, ибо, как известно, "дьявол в мелочах".
Наиболее старой и влиятельной традицией социологии и вместе с тем социальной психологии, поднявшей тему воздействия на психику человека стандартизированного социального опыта стала французская социологическая традиция, основанная Эмилем Дюркгеймом и продолженная Люсьеном Леви-Брюлем и Марселем Моссом. Дюркгейм властно включает психологию в область социологии, прежде всего потому, что в своем исследовании не делает особого различия между структурами бытия и структурами познания - и то и другое устроено как социальные структуры, как образования из складывающих общество "социальных фактов". В ключевом для этой социо-психологической традиции понятии о "коллективных представлениях", Дюркгейм не делает особой разницы от социальных институтов, фактически - коллективные представления для Дюркгейма - это социальные институты, но только в сфере мышления. "Когда Дюркгейму нужно объяснить, как возникают формы мышления, он также прибегает к морфологическим фактам. Мыслительные категории и основополагающие классификации, привлекающие внимание в первую очередь, являются отражением социо-материальной структуры группы. Порядок их построения отражает восприятие ими пространства, трудовой цикл формирует представление о времени, а представления о части, целом и отношениях между ними отражают систему родства в этой группе" - отмечает современный шведский социолог Андерс Боглинд.
Далее Боглинд продолжает: "Из теории познания Дюркгейма следует, что плодотворным является различение по меньшей мере двух аспектов понятия структуры. Один из них охватывает структуры, которые можно вскрыть в объекте исследования - общество ли это, мифы или язык, осязаемы ли они и материальны, как распределение населения по возрастным группам и морфология города, или же они абстрактны и невидимы глазу, как грамматика языка. Второй касается структур сознания, а посему также соотношения между структурой и структурированием. Вопрос здесь в том, каким образом мы упорядочиваем действительность, и как она упорядочивает нас. Разоблачить те ментальные или социальные структуры, которые управляют духовным опытом, является одной из великих перспектив теории познания. В свой социологии Дюркгейм ищет как общественные структуры, так и структуры мышления. Он включает в нес как общественно теоретический вопрос, возможно ли упорядоченное общество, так и поставленный теорией познания вопрос, как возникает упорядоченное мышление, и пытается ответить на них при помощи собственного аппарата социологических понятий".
Восходящее к Дюркгейму и развитое Леви-Брюлем противопоставление двух типов мышления - логического и внелогического, может быть интерпретировано как различие двух типов привязки концептов мышления к социальной структуре. В одном случае, случае внелогического (пралогического) мышления, эти концепты полностью привязаны к текущей социальной структуре и ближайшей социальной ситуации, ситуации переживаемой через сопричастность. В другом, в случае логического мышления, это абстрактное совместное мышление без "сопричастности". Сфера логического мышления может быть понята как определенный "социальный институт", однако без членства, которое и дает чувство сопричастности. Как только появляется членство (например - принадлежность определенной интеллектуальной традиции или философоской школе), как мышление самого развитого или продвинутого европейца тут же становится пралогическим. Другими словами - Аристотель занятный "софистическими опровержениями" логичен в той степени, в которой он логик, и пралогичен в той степени, в которой он сократик и платоник, а потому заведомо предубежден к софистам, как к носителям "лжеименного знания".
Эта вовлеченность в ситуацию, характерная для пралогического мышления, и становится основой тех удивительных свойств памяти "примитивов", о которых ярко говорит Леви-Брюль. "Память играет в пра-логическом мышлении роль более значительную, чем в нашей умственной жизни, где некоторые выполняющиеся ею функции из нее изъяты или приняли другой характер. Наша сокровищница социального мышления передается в уплотненном виде, в форме иерархии подчиненных и соподчиненных между собой понятий. В низших обществах она состоит из часто неизмеримого количества коллективных представлений, весьма сложных и объемистых, и передается почти исключительно при помощи памяти. В течение всей жизни, идет ли речь о священных или мирских вещах, всякое воздействие, которое вызывает помимо нашей воли деятельность логической функции, пробуждает у первобытного человека сложное и часто мистическое воспоминание, регулирующее действие. Сама память первобытного человека имеет особую тональность, которая отличает ее от нашей. В пра-логическом мышлении память имеет совершенно иную форму и другие тенденции, ибо и материал ее совершенно иной. Она одновременно очень точна и весьма аффективна. Она воспроизводит сложные коллективные представления с величайшим богатством деталей и всегда в том порядке, в котором они традиционно связаны между собой в соответствии с мистическими отношениями. Восполняя таким образом в известной мере логические функции, она в той же мере пользуется и привилегиями логических функций. Например, представление, неизбежно вызываемое в памяти другим представлением, часто приобретает в сознании первобытного человека силу и характер логического мышления. Вот почему, как мы видим, знак принимается почти всегда за причину.