Понятие "живое знание" подробно раскрывается В.П. Зинченко_ в книге "Живое знание. Психологическая педагогика: материалы к курсу лекций", где оно понимается как вызов науке, выход за "понятия, концептуальные схемы, теории, имеющие тенденцию становиться догмами", так как эти "очки" должны быть предметом постоянной рефлексии. (Зинченко, 1998, с. 29) Также выдвигаются такие характеристики живого знания как неполнота, открытость, труднодоказуемость и целостность (там же, с. 28); постулируется его необходимость как для педагогики, так и для психологии (там же, с. 32). Другим проявлением этой функции культурного материала является тот дисбаланс, который он вносит в формирующуюся научную систему. В отсутствие этого материала психолог оказывается в уютном, защищенном мирке под названием "психология", где его окружают теории и научные факты, но не жизнь. Поэтому введение культуры может (и должно) создавать неудобства, но оно необходимо.
Из всего сказанного становится ясно, почему использование культуры, ее материала, ее знаний привлекает сейчас все большее внимание со стороны психологов-профессионалов. Ведь это естественный путь (не в смысле "натуральный", а в смысле "органический") развития психологии как науки. В качестве примера такого вливания культуры в исследование можно привести ставший хрестоматийным за почти 20 лет своего существования психологический анализ романа Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание", который делает в своей книге "Психология переживания" Ф.Е. Василюк. (Василюк, 1984) "Живое знание", представленное в произведении сопоставляется с теоретическими конструкциями автора, тем самым, проверяя их и показывая, что взаимодействие с культурным материалом и использование его в своей профессионально-психологической деятельности можно считать очень важным профессиональным умением.
3) Путь от психологии к культуре.
Рассматривая взаимодействие психологии и культуры, не стоит, однако, забывать и о наличии обратного пути - пути от психологии к культуре. Не только опыт культуры закономерно оказывает влияние на формирующуюся психологию - он просто не может этого не делать. В XX веке начался, а в XXI-ом стремительно развивается процесс психологизации культуры, когда научные психологические знания преобразуют (одновременно преобразуясь) формирующуюся культуру.
Многие исследователи говорят о влиянии идей психоанализа Фрейда (равно как и некоторых других научных психологических теорий) на общественное сознание, это может увидеть каждый, ознакомившись с сегодняшними СМИ. Так, например, Б.С. Братусь пишет: "... в современной культуре роль "проектировщиков", "означителей" душевной жизни уже не принадлежит безраздельно художникам и философам, как в прошлом. Психология, психологическое объяснение начинают проникать в широкое сознание и не только объясняют, но и формируют его. П. Б. Ганнушкин еще в 1933 г. писал, например, что уже можно говорить о больных, одержимых "болезнью Фрейда", не в том смысле, что это новая форма болезни, описанная Фрейдом, а в том смысле, что многие люди заболевают от неумеренного применения фрейдовского метода. Со времени написания этих слов влияние психологических построений (разумеется, не только фрейдовских) на формирование сознания людей возросло еще более, давая основания некоторым ученым называть наш век "психологическим". Действительно, сейчас все реже наблюдается стремление обозначать и объяснять свои переживания в столь свойственных прошлому веку понятиях страдания страсти, проступка, греха, искупления, и т.д., зато все чаще в этих случаях слышится психологическая терминология: комплекс, стресс, скрытые мотивы, невроз и т.д." (Братусь, 1985, с. 60). Ф.Е. Василюк пишет, что даже на фоне революционных научных, философских и художественных открытий начала XX века "психоанализ по своему влиянию на европейскую, а через нее и мировую культуру предстает одной из первых, если не первой, вершин. Уже к 60-м гг. нашего века чуть ли не в каждом втором литературном произведении, фильме или спектакле, философской доктрине, а то и в сновидении образованного европейца можно было обнаружить следы, влияния, отголоски образов, схем и понятий психоанализа" (Василюк, 1996, с. 37-38).
Действительно, в художественной литературе (а также в художественных фильмах) можно встретить много примеров людей не только "одержимых болезнью Фрейда", но и живущих во вполне психоаналитическом мире, то есть мире, определенном психоаналитическим образом человека (термин Б.С. Братуся, 1997, согласно которому каждая психологическая теория выстраивает свой собственный образ человека, и оперирует именно с ним).
Здесь мне хотелось бы привести собственный пример, который я недавно увидел в рассказе знаменитого английского писателя Роалда Дала "Лакомый кусочек"_. В нем говорится об очень человеке, священнике, который панически боится женщин, не говоря уже о какой-то близости с ними. Однако по несчастному стечению обстоятельств в новом месте службы большая часть прихода - именно женщины, которые, видимо за неимением других дел, начинают плести вокруг него своеобразную интригу, пытаясь приблизиться к нему. Параллельно с этими событиями (в полном соответствии с фрейдовскими канонами) герой вспоминает ранние годы своей жизни, где он жил с матерью, очень сильной и современной женщиной. Однажды она решила показать ему (в воспитательных целях), как рожают кролики. Затем в рассказе одна за другой происходят несколько коллизий: крольчиха начинает поедать своих новорожденных детей, герой с ужасом смотрит на мать и бежит, куда глаза глядят, мать в погоне за ним попадает под колеса автомобиля. Все. Детальки сошлись воедино и образовали фобию. Боязнь всего женского вкупе с боязнью катастрофы внезапно пробуждаются с небывалой силой, когда одна из ухаживающих за героем женщин пытается поцеловать его (а эта женщина, как и мать, первоначально связывалась с исключительно положительными эмоциями). Но все что он видит - это ярко-красный рот мамы-крольчихи. Теперь герой считает, что его просто сожрали, хоть он и пытался сопротивляться, а теперь он находится где-то в начале двенадцатиперстной кишки его пожирательницы, в чем он пытается убедить и врачей, и читателей (рассказ ведется от первого лица). Изменять этого положения он не хочет, потому как по крайней мере здесь пол твердый и его уже никто не сможет достать.
Такой гипертрофированный случай с человеком, живущим в психоаналитическом мире, может произойти, стать фактом только в пространстве культуры. И в этом смысле культура предлагает некое поле умственного эксперимента, где можно, например, проверять возможности и пределы психологических концепций. Но вернемся к психоанализу. Почему именно он так определил судьбу мировой культуры XX и XXI веков? Ф.Е. Василюк считает, что ответ кроится в его психотехничности (триада практика-сознание-культура): "не просто сам факт психологической практики как новой социальной сферы, но развитие идеи этой практики, включившей в себя как необходимые органы сознание и культуру, - вот чем объясняется столь масштабное влияние психоанализа на европейскую цивилизацию" (Василюк, 1996, с. 39)
Последнее высказывание можно сравнить с мыслью, которую А.Г. Асмолов вычерпывает при анализе идеи А.Н. Леонтьева о психологии XXI века: "психология тогда и только тогда станет ведущей наукой о человеке, когда она вторгнется в мир и начнет понимать, подчеркиваю, понимать происходящее в этом мире" (Асмолов, 1999, с. 4).
4) Заключение. Культура психолога
Вот и свершилось, что с неумолимым ходом времени мы вступили в XXI век, век, которому предначертано стать веком психологии. Действительно, психология играет все большую и большую роль в современном мире, и можно с полным на то правом сказать вслед за В.И. Вернадским, что мы живем в "психозойскую эру, т.е. эру, творческим импульсом в создании и жизни которой является именно психология". (Асмолов, 1999, с.3)
Но эти огромные возможности "конструирования миров", которые предоставлены психологии и психологам, скрывают за собой одно "но", которое снова приводят нас к осознанию жизненности взаимодействия психологии с культурой. Это "но" - проблема этики в психологии и личной ответственности психолога за то, что он конструирует. И дело здесь не исчерпывается принятием единого этического кодекса психологов (некого подобия клятвы Гиппократу). Все дело - в собственной культуре каждого психолога, в том насколько глубоко он в нее вошел, насколько он приблизился к своей "общечеловеческой сущности". Потому что, как пишет многократно уже мною цитировавшийся на протяжении этого реферата Ф.Е. Василюк, "спасение от "идеологии" вовсе не в идеологической всеядности (это замена рабства на худшее - быть слугой многих господ), а в свободе. В свободе совести, в частности. Выбор культурной позиции, осуществляемый на основе этой свободы, - за пределами профессии. Но у нас теперь такая профессия, что мы в ответе за то, будет ли человек искать в своей душе Эдипа или Христа. Это и значит, что психология становится культурно-исторической" (Василюк, 1996, с. 40)
В этом мне видится прямая связь с проблемами преподавания психологии, которым будет посвящена моя дипломная работа. Ведь проблемы самой психологии не могут закономерно не затрагивать и ее преподавания. Как избежать "обнищания души при обогащении информацией" (А.Н. Леонтьев) (цит. по Асмолов, 1999, с.5), даже если эта информация психологическая; как избежать пагубного ремесленничества в психологии, которое неизбежно результирует в массовом "делании" человека по заданному шаблону? Именно в этом видится необходимость активного использования культуры в преподавании психологии, а также поиска новых путей этого использования_. Насколько это получится - поживем, увидим.