.
Все мы рождаемся на свет любознательными. И на этом естественном стремлении нашего сердца как раз и основывается принцип Curiosita. Тут действует та же самая побудительная причина, которая заставляет нас прочитывать книгу от корки до корки; и эта причина - желание знать как можно больше. Каждый из нас от природы наделен любознательностью; задача же состоит в том, чтобы научиться ею пользоваться и развивать ее во благо себе и другим. В первые годы жизни наш ум гложет неутолимая жажда познания. Начиная с самого рождения, - а кое-кто утверждает, что даже и раньше, - зрение, слух и все прочие органы чувств младенца чутко настраиваются на исследование и познание мира. Ребятишки экспериментируют с каждым окружающим их предметом, совсем как маленькие ученые. Едва научившись говорить, они начинают задавать один вопрос за другим: "Мамочка, расскажи, а как эта штуковина работает?", "Почему я родился?", "Папа, а откуда берутся дети?"
Ребенком Леонардо также был невероятно пытлив и со свойственной всем детям любознательностью изучал окружающий мир. Его страстно увлекала природа, он проявлял замечательные способности к рисованию и любил математику. По свидетельству Вазари, юный Леонардо сплошь и рядом задавал своему учителю математики столь неожиданные и каверзные вопросы, что "причинял своему наставнику множество хлопот и зачастую ставил его в тупик".
Выдающиеся умы всю свою жизнь без устали задают "проклятые" вопросы. В душе Леонардо никогда не иссякала жадная любознательность и живое, непосредственное, ребяческое ощущение чуда; взрослея, он ни на йоту не утратил ни широты, ни глубины своих интересов, ни своей готовности оспаривать любые общепринятые знания. На всем протяжении его взрослой жизни Curiosita неизменно подпитывала неистощимый источник его гения.
Какие импульсы двигали им в его безмерной жажде познания? Похоже, никаких сторонних психологических мотивов у него не было - об этом пишет в своей книге "Творцы: История героев воображения" лауреат Пулитцеровской премии Дэниэл Барстин. "В отличие от Данте, он не испытывал страсти к женщинам. В отличие от Джотто, Данте или Брунеллески, в нем, кажется, не было ни капли гражданственности. Он не был верным адептом церкви и отнюдь не отличался ревностным служением Христу. Он с одинаковой охотою выполнял заказы Медичи, Сфорца, Борджа и французских королей; ему было все равно - угождать папе или его врагам. Ему ни в малейшей степени не была свойственна мирская суетность и та жажда плотских утех, которой отличался Боккаччо или Чосер; в нем не было ни безрассудства Рабле, ни благочестия Данте, ни религиозной патетики Микеланджело". Все родственные чувства и привязанности Леонардо, вся страстность его души и ревностность его служения были направлены на одни лишь бескорыстные поиски правды и красоты. Или, как сказал однажды Фрейд: "Он преобразовал свою страсть в любознательность".
Пытливость Леонардо отнюдь не ограничивалась его систематическими научными занятиями; она служила той вдохновляющей силой, которая одушевляла его повседневный опыт общения с окружающей действительностью, придавая этим контактам новое качество и новую интенсивность. В одной из записных книжек Леонардо мы находим весьма характерный для него пассаж, в котором он вопрошает: "Разве вы не видите, сколько дел подвластны рукам человеческим и насколько они разнообразны? Разве вы не видите, сколько в нашем мире всевозможных видов животных, а также деревьев, растений и цветов? Какое разнообразие холмистых и равнинных мест, полноводных источников, рек, городов, общественных и частных зданий; орудий, ловко приноровленных для пользы человека; всяческого платья, украшений и искусств?"
В другом месте он развивает эту же самую мысль: "Я целыми днями бродил по сельским окрестностям, ища ответа на свои вопросы и пытаясь уразуметь вещи, которых я не понимал. Каким путем морские раковины оказались на вершинах гор, наряду с отпечатками кораллов и водорослей, обычно находимых в море? Почему гром продолжается дольше, чем его причина, и почему молния без промедления становится видимой глазу, тогда как грому нужно время, чтобы одолеть расстояние? Каким образом вокруг того места на воде, в которое был брошен камень, образуются водяные круги? Почему птица удерживается в воздухе? Эти вопросы, а также и другие странные явления занимают мою мысль на протяжении всей моей жизни".
Глубочайшее стремление Леонардо постичь сущность вещей помогло ему выработать особую манеру исследования, равно примечательную как глубиной проникновения в предмет, так и широтой научных интересов. Кеннет Кларк, называвший Леонардо и самым любознательным человеком из всех, когда-либо живших", на бойкий современный лад обозначил его бескомпромиссное стремление к истине: "Он, как девушка, никогда не отвечал "да"". Например, в ходе своих анатомических исследований Леонардо рассекал каждую часть тела, как минимум, в трех различных проекциях. Сам он однажды написал об этом так:
"Это мое изображение человеческого тела будет тебе столь же ясно и понятно, как если бы ты имел перед глазами живого человека. И причина здесь в том, что, если ты хочешь досконально, анатомически знать все части, из которых состоит человек, тебе - а вернее, твоему глазу - надобно рассмотреть эти части со всех точек зрения, поворачивая всякий член так и сяк и разглядывая его и снизу, и сверху, и со всех прочих сторон, дабы выяснить, откуда он начинается... А посему, ежели ты посмотришь на мои рисунки, каждая часть тела будет известна тебе, и именно потому, что я изобразил каждый телесный член с трех различных точек зрения."
Но даже на этом его любопытство не останавливалось: Леонардо продолжал изучать предмет с той же самой неукоснительной строгостью и тщательностью. К примеру, изучая человеческое тело во многих проекциях, он сумел гораздо глубже понять его анатомическое строение. Вместе с тем, его научные занятия помогли ему по достоинству оценить свои же собственные попытки поделиться знаниями с другими людьми. Результат же этих его рассуждений был таков: слой за слоем он подвергал свою работу самой суровой проверке, оттачивая таким образом не только свое разумение, по и способ выражения, посредством которого он передавал свои знания другим. В "Трактате о живописи" он сам говорит об этом так: Мы знаем твердо, что ошибки узнаются больше в чужих произведениях, нежели в своих... И чтобы избежать подобного невежества, я говорю, что, когда ты пишешь, у тебя должно быть плоское зеркало и ты должен часто рассматривать в него свое произведение. Видимое наоборот, оно покажется тебе исполненным рукой другого мастера, и ты проницательнее будешь судить о своих ошибках, чем если бы ты попытался достичь этого как-нибудь иначе.
Но Леонардо не был бы собой, если бы он готов был удовлетвориться какой-то одной стратегией объективной оценки собственных творений; а посему он тут же добавляет: "Хорошо также часто вставать и немного развлекаться чем-нибудь другим, так как при возвращении к вещи ты лучше о ней судишь, а если ты постоянно находишься рядом с ней, то сильно обманываешься".
И, под конец, еще один дельный совет: "Хорошо также удалиться от нее [вещи] на некоторое расстояние, так как произведение твое покажется меньшим, легче охватывается одним взглядом и лучше распознаются несоответствия и диспропорции в членах тела и в цветах предметов, чем вблизи".
Вдохновляясь неистощимым стремлением к истине, Леонардо зачастую глядел на действительность с самых неожиданных и экстремальных точек зрения. В своей жажде познания он устремлялся под воду (таким образом, он изобрел дыхательную трубку для водолазов, множество других приспособлений для ныряльщиков, а также подводную лодку) и воспарял в небеса (в числе его изобретений - вертолет, парашют, а также знаменитое летательное устройство). Распаленный страстью к познанию, Леонардо погружался в непостижимые глубины и достигал небывалых высот.
Но, пожалуй, самый впечатляющий символ, который впитал в себя самую сущность его земной жизни и творчества, - это увлечение полетом, которое побуждало его изучать атмосферу, движение ветров и особенно птиц. На одной из страниц его записной книжки нарисована птица в клетке с многозначительной подписью: "Поворот мыслей к надежде". Он оставил нам поэтический рассказ о том, что будто бы самка щегла, увидев, что дети ее пойманы в клетку, дает им в пищу листву и ягоды ядовитых растений: "Лучше смерть, чем жизнь без свободы".
По свидетельству Джордже Вазари, во время своих ежедневных прогулок по флорентийским улицам Леонардо нередко встречал торговцев, которые продавали птиц в клетках. Маэстро по обыкновению останавливался, выплачивал за них требуемую цену, а затем открывал дверцу клетки и выпускал пленников в бесконечную синеву неба. Жажда знания открыла Леонардо дверь к свободе.
Помимо вертолета (см. выше) и других летательных устройств, Леонардо изобрел еще и парашют: "Если какой-нибудь человек соорудит из полотна шатер, законопатив в нем хорошенько все щели, и будет этот шатер двенадцать локтей* в ширину и двенадцать в глубину, этот человек может броситься вниз с любой высоты, не причинив себе ни малейшего вреда". Это изобретение Леонардо в наши дни кажется особенно удивительным. В ту пору никто еще не был в состоянии подняться в воздух, а он разрабатывал приспособление, которое позволяло бы благополучно покинуть летательный аппарат и спуститься на землю. Самое невероятное, однако, заключается в том, что стандартные размеры сегодняшнего .. парашюта именно таковы, как предсказал когда-то Леонардо да Винчи.
Список литературы
Майкл Дж. Гелб. Творческие принципы Леонардо да Винчи.