Не менее проблематично удовлетворить интерес детей к тому, что было “раньше”, простыми продольными историческими срезами (“от сосновой лучины до электрической лампочки” или “от челна до океанских лайнеров”) или недифференцированными историческими сравнениями (“школа раньше и сегодня”, “жилище раньше и сегодня”). При этом из-за обнаружения случайного прогресса без достаточного основания делается предположение об историческом прогрессе, а с идеями прогресса очень легко упускают из виду вопрос о цене или исторических альтернативах. Люди прошлых эпох кажутся как бы “провинциалами времени”, которые “еще не имели” всего, чем мы наделены сегодня.
При содействии сознанию времени речь идет не о заучивании “исторических дат”, а об опыте и познании содержательно наполненного времени и исторического времени. Это – условие способности организовывать время, развивать и подчеркивать перспективы времени (например, разрабатывать планы на будущее с учетом прошлого опыта) и действовать политически грамотно и осмысленно.
2) Сознание действительности обозначает способность упорядочивать вещи, людей или обстоятельства как “действительные” или “вымышленные”. Как раз в возрасте основной школы дети учатся проводить различия между выдуманной и поддающейся проверке действительностью. Они прямо-таки настаивают на том, чтобы отличать действительность от “просто” выдуманного, мнимого, фиктивного. Существует ли что-то “по-настоящему” или это – сага, сказки, миф и тем самым частично выдуманное – вот движущий вопрос. При изучении истории вопрос и ответ выглядят немного иначе и сложнее. В случае исторических персонажей или обстоятельств дети больше не довольствуются различием “это есть” или “этого нет”. Исторических деятелей или обстоятельств больше нет, но раньше они действительно были – это поддается проверке свидетельствами того времени. При изучении истории дети могут узнать, существовал ли на самом деле изображенный устно или нарисованный ансамбль лиц, вещей или обстоятельств или нет, или существовали только его части. Астерикса выдумали, Цезарь был на самом деле, как и Клеопатра, а Обеликса опять-таки выдумали, и так выдумана вся история, хотя Цезарь и Клеопатра существовали “по-настоящему”4 . Дети учат, что представленные как настоящие устно или нарисованные обстоятельства и лица можно и должно критически проверять на их действительный характер. Тем самым они учат “вопросы задним числом”, которые могут быть чрезвычайно важны для историко-политического образования. Тот, кто научился по привычке спрашивать о выдуманном или действительном, о легенде или реальности, о приукрашенной или “действительной” действительности, о “выдаче желаемого за действительное” или “жестокой” действительности, тот выучил основной образец восприятия реальности времени и общества.
Способность различать между “выдуманным” и “действительным” есть условие для недоверия к коллективным мифам (“доброе старое время”, “мы во времена нашей молодости еще... (далее по выбору) уважали старших, родителей, учителей и т.д.”), к исторической лжи и вытеснениям (“ложь об Освенциме”5 ) или, например, к общественным инсценировкам истории с целью обеспечения и укрепления идентичности с государством или обществом.
3) Сознание историчности выражается в способности проводить различие между “изменчивым” и “длительным”. В течение своей жизни дети изучают это различие на более или менее горьком опыте. Уже в течение короткого отрезка своей собственной жизни они приобретают опыт, что вещи, обстоятельства и люди изменяются или могут быть изменены их собственными действиями, но также и опыт, что другое – обстоятельства, структуры власти, менталитет – чрезвычайно длительны и не поддаются изменению по желанию. При изучении истории этот жизненный опыт хронологически углубляется и дифференцируется. Прошлые действия и страдания людей, изменяясь во времени, показывают, были ли разумно согласованы осуществимые, направленные на изменение или сохранение намерения с условиями действий и какие последствия получились из той или иной разумной или чисто волюнтаристской позиции. Эта способность исключительно важна для историко-политического образования: способность спрашивать о возможностях и границах, полях и условиях деятельности составляет важную часть историко-политического образования. При этом речь идет об обоих – надо ставить под вопрос представление о желаемой осуществимости или изменчивости и представление об универсальных внешних обстоятельствах, которые вообще делают невозможными мысленное вмешательство и вмешивающиеся мысли.
Измерения сознания идентичности (4), политического сознания (5), социально-экономического (6) и морального сознания (7) есть способы восприятия, соотносящиеся с обществом. Здесь ставится вопрос о том, не должны ли эти четыре измерения быть дополнены измерением “полового сознания” (8), которое рекомендует рассматривать общественную действительность с точки зрения вопроса о “мужском – женском”. Содействие этому измерению сознания служит “развитию понимания общества у детей”, и поэтому эти измерения распространены и в дидактике обществоведения как категории освоения. При изучении истории они в связи с категориями временности относятся к историческому общественному, как, с другой стороны, категории временности приобретают предметный характер через категории общественного. Основные образцы восприятия общества, связанные с основными образцами восприятия времени, делают возможным дифференцированное восприятие и толкование исторической общественной действительности. С помощью этих категорий дети учатся спрашивать, например, о том, кто в обществе были “мы” и кто были “другие”, как в обществе стабилизировались одни группы путем девальвации других групп и с чьей историей они (дети) сами идентифицируют себя быстрее всего (сознание идентичности), как прежние общества были расчленены на верхи и низы, кто имел власть и осуществлял господство, кто был безвластен и кого подавляли (политическое сознание), кто работал или давал работу, как распределялись заработанные блага, кто и по каким причинам был беден или богат (социально-экономическое сознание), кто считался морально плохим или хорошим, почему люди в прежних обществах думали иначе, в том числе морально иначе, как изменялись моральные нормы (моральное сознание) и как регулировалось отношение полов (половое сознание). Такие представления вполне могут формироваться в основной школе.
7. Содействие историческому мышлению
Категориальные доступы к действительности или, иначе говоря, основные образцы освоения действительности, которые составляют историческое сознание, изучаются, во-первых, путем жизненного опыта и его обработки, во-вторых, путем исторических рассказов и, в-третьих, путем собственных актов мышления. Происходящий в собственных актах мышления анализ прошлых действий и страданий людей, как они изображаются в свидетельствах прошлого или в рассказанных историях, мы называем “историческим мышлением”. При изучении истории в основной школе можно грубо различать три основных шага исторического мышления, которые могут разучиваться снова и снова.
1) Историческое мышление возникает, когда современная ситуация ведет к “историческому вопросу” или вопросу к истории (вопросу к познаваемому прошлому). Дети в возрасте основной школы постоянно ставят такие “исторические вопросы”: “откуда это взялось?”, “каковы причины этого?”, “как это возникло?”. Такие вопросы нацелены на хронологическое измерение действительности. Они направляются на истоки, становление, возникновение, предысторию современного положения. Без этих вопросов и ответов на них современная ситуация не позволяет себя достаточно понять. Тот, кто хочет политически осмысленно действовать в данной ситуации, должен знать ее предысторию. Как правило, вопросы о предыстории прежде всего имеют дело с сознанием времени и сознанием историчности.
Но дети могут и иначе ставить “исторический вопрос”. Они могут спросить, “было ли уже что-либо в подобной форме?”, “как действовали люди раньше в сравнимых ситуациях и какие это имело последствия?”, “как люди раньше обходились с такой же проблемой, как современная, и что из этого получилось?”. Чтобы пояснить категориальные доступы, можно спросить иначе: “почему одни дети раньше работали, а другие нет и почему было трудно отменить детский труд?” (сознание времени, социально-экономическое сознание, сознание историчности), “как люди раньше обходились с меньшинствами, что они при этом думали и сколько было нужно времени для разрешения конфликтов?” (сознание времени, сознание идентичности, моральное сознание, сознание историчности), “как люди жили, одевались или питались раньше – одни так, а другие иначе?” (сознание времени, социально-экономическое сознание, политическое сознание), “как жили женщины или девочки в определенном историческом обществе, страдали, защищались – и с какими последствиями?” (половое сознание, сознание идентичности, политическое сознание, сознание историчности). Всегда при таких вопросах речь идет о чем-то ином, чем о причинах, которые привели к современному положению. Всегда речь идет об опыте, собранном людьми раньше в сравнимых ситуациях, о ценностных ориентирах, которые были у людей раньше, а именно – об опыте и ценностных ориентирах, которые не преодолены сегодня для нас, а могут добыть нам фантазию, насыщенную историческим опытом.