Любые реформы бессмысленны, если в результате у образовательных учреждений не растут доходы. Однако и добавление денег без реформы бессмысленно. Это как бы два равных условия. К сожалению, у нас консерваторы обращают внимание только на «добавить денег», а либералы в правительстве только на реформы. Министр финансов А. Кудрин в свое время говорил, что в образовании и так много денег. Денег действительно немало, но уровень финансирования нашего образования в расчете на одного обучающегося настолько низок по сравнению с другими странами, что об этом говорить стыдно.
На самом деле существует еще одно условие, о котором обязательно надо сказать. Это социальный контекст. Необходима модернизация Вооруженных сил и, конечно, решение проблемы призыва. В противном случае, сохранится поток тех, кто поступает в вузы, чтобы укрыться от службы в армии. Данный фактор не такой масштабный, как любят иногда говорить, но вместе с тем достаточно весомый. По нашим опросам, 5- 10% студентов напрямую укрываются в вузах от армии. Учитывая, что еще столько же купили справки (то есть образование им не нужно, но они все равно идут учиться «за компанию»), около 20% учащихся — это своего рода балласт.
Если обратиться к более общей постановке вопроса, можно вспомнить 1990-е гг., когда, выражаясь образно, для многих (если не для большинства) были обрезаны лифты социальной мобильности. Соответственно, сохранить (или, во всяком случае, попытаться сохранить) некую социальную позицию человек часто мог лишь получив высшее образование. Разве не произошедшее обнищание тому виной? Тем более что обнищание коснулось прежде всего тех, чья социальная позиция и без того была наименее устойчивой и находилась под ударом? В одночасье начало происходить невиданное по своим масштабам расслоение. Фактически подверглась репрессии некая модель общественного устройства, целая цивилизация — назовем ее «советской». Это отразилось на каждом, потому что нарушение механизмов общественного воспроизводства оборачивается индивидуальной трагедией тех, кто не может воспроизвести свою позицию в обществе. (В некоторых случаях подобные вещи означают невозможность продолжать существование.) Что было делать в подобной ситуации? Полагаться на воспроизводственные институции, которые сохраняют свою работоспособность. Или, по крайней мере, некую видимость работоспособности. При этом советский средний класс был фактически разрушен. Новый средний класс сложился, но сложился не вокруг технических, а вокруг экономических — в основном перераспределительных инноваций. Это люди торговли, нефинансовых услуг, с достаточно приземленным менталитетом. Советский средний класс — «кухонную» интеллигенцию — одухотворяла недореализованность, скрытый потенциал. Этому отвечала и советская модель высшего образования: с огромным замахом на фундаментальность — даже не на фундаментальность, а на универсальность, постижение какой-то абсолютной картины мира. Мы должны отчетливо видеть разницу: современный средний класс это не интеллигенция. И спрос на образование он предъявляет другой, но все-таки предъявляет. Модель образования предполагает выбор: либо это государственный патернализм, либо опора на самостоятельного потребителя. Однако выбор не такой однозначный, как может показаться. Самостоятельность потребителя существует почти всегда. Даже в советской школе: могу учиться, а могу не учиться, просто отбывать. В 30-е гг. в вузы определяли по комсомольской путевке, но в 50-х было уже не так. Говорить в настоящее время о том, чтобы построить патерналистскую систему образования на основе государственных заказов, — нелепость.
У нас сегодня на первый курс поступают полтора миллиона студентов, а спрос экономики на специалистов с высшим образованием — пятьсот тысяч. Остальные тоже находят работу, но не как специалисты, а как «просто» люди с каким-то высшим образованием. Люди достаточно культурные, адаптивные и предприимчивые, с хорошими навыками коммуникации. Все потом «доучиваются на кого-то» — уже работая. По мнению ректора Высшей школы экономики В. Кузьминова, смысл реформы — не принимать сразу на 5-6 лет обучения, а принимать на 3-4 года. Потом отбирать лучших. Учить при этом нужно не «общим вещам», а конкретной специальности: инженера, например. Просто после 4-го курса проводить еще один отбор. Последствия будут — и с точки зрения мотивации к учебе, и с точки зрения доходов вузов — исключительно положительные.
В ситуации рынка определяющей фигурой является тот, кто платит деньги. Если родители не видят перспектив в инженерном образовании, то на все узкоспециализированные инженерные вузы будет слишком незначительный спрос. Сегодня лишь 25-30% выпускников инженерных факультетов находят работу по специальности. При этом предполагаемая заработная плата молодых инженеров составляет 10-15 тыс. руб.
В царской России инженер был обеспеченным человеком, имел хороший дом, ездил в пролетке и имел прислугу. Инженеров производили гораздо меньше, чем учителей и адвокатов. И сейчас инженеры будут востребованы, если будут производиться в тех количествах, которые нужны рынку. Действовать вопреки рынку просто бессмысленно.