Смекни!
smekni.com

Воспитание детей как коммерческий проект (стр. 1 из 5)

Артемий Ермаков

От прежних славных времен осталось

только одно слово - польза;

но и то получило смысл неопределенный:

его всякий толковал по-своему.

Владимир Одоевский

"Город без имени"

Демография и духовность

Лет пять назад в одном из журналов была опубликована статья академика Игоря Шафаревича "Как умирают народы", в которой описывалась довольно любопытная ситуация. Писатель Василий Белов на своем творческом вечере, обращается к сидящим в зале женщинам: "Почему вы не родите? Вы скажете, что трудно воспитать детей. А моей матери было легче, когда она воспитала нас шестерых в военное время и после войны? В детстве я не помню себя сытым. Помню первое ощущение сытости, - когда я уже уехал в город. Но она все же нас вырастила".

Реакция зала в статье не приводилась. Нетрудно догадаться, что ответом писателю было молчание. "Действительно, - рассуждал далее автор. - Сейчас у русских рождаемость ниже, чем во время Великой Отечественной войны, чем на оккупированной немцами территории. Этого не спишешь только на тяжелые условия жизни... Но это потому, - продолжал он. - Что детей все считают нужным одевать как каких-то средневековых пажей или принцев: в яркие пестрые одежды... Вот когда будет плохим тоном слишком нарядно одевать детей, а хорошим тоном будут считаться заштопанные рукава и заплатанные штаны, - положение изменится. То есть речь идет о духовных изменениях, - об изменении отношения к детям, к семье, к жизни вообще".

Взгляд, конечно, несколько упрощенный. Да и замечание по поводу "хорошего тона" на заплаты выглядит странно; когда это в России нужда была "хорошим тоном"? Но с другой стороны, до самого недавнего времени вся наша история красноречиво свидетельствовала, что любая "бедность" (и детской одежды, в том числе) - уж, во всяком случае, "не порок". Собственно, и сейчас еще никто не заявляет обратного. Но ведь стыдятся же! Кроме того, катастрофическое падение рождаемости не соотносится с какими-то конкретными бедными или богатыми семьями. Она упала, вообще.

Видимо, дело, действительно, не в одежде, не в "тяжелых условиях жизни", а в тех духовных переменах, которые происходят в нашем обществе. В том, какое место в нем занимают дети. В кого они превратились? Кем (или чем?) они стали для своих родителей, что их нельзя кормить, одевать, учить так же, как их сверстников тридцати-, пятидесяти-, столетней давности. И кем они могут стать? Суть этих перемен сегодня глубоко скрыта от нас, но кое-какие внешние особенности можно и даже необходимо подметить.

Начать придется издалека. Медленное извилистое движение разума из повседневного бытового пространства через экономические проблемы к социальным переменам, влекущим за собой идеологические, духовные, в свою очередь влияющие на все предшествующие звенья цепи, - на мой взгляд, необходимое условие всякого рассуждения на эту тему. Возможно, выводы, к которым мы так неторопливо придем, покажутся нам странными и не имеющими отношения к действительности. Но не станем спешить и сокращать пути нашей мысли ради мнимой простоты и правдоподобия. Иначе, зачем же, вообще, размышлять?

Потребительский кризис и новое жизненное пространство

Для начала посмотрим, куда, в целом, разворачивается современное общество. Не только российское, но и мировое. Что происходит с его привычными ценностями и ориентирами? Какими становятся люди?

События последнего времени свидетельствуют о том‚ что вся социальная политика развитых стран и верно следующая за ней массовая культура радикально меняют направление. Эпоха неограниченного потребления подходит к концу. В принципе‚ она должна была закончиться еще в середине 80-х‚ когда финансовые и материальные ресурсы развитых стран были практически исчерпаны. Разрушение и ограбление так вовремя ослабевшего "социалистического лагеря" дало возможность на некоторое время продлить и даже подстегнуть прежний потребительский разгул. Но теперь и эти неожиданные резервы бездарно растрачены. Все традиционные источники экономического роста поделены, А это значит‚ что и сам этот рост должен быть искусственно ограничен, иначе он вообще прекратится.

Каждый из нас уже может отчетливо видеть, как на смену "потребительскому раю" второй половины ХХ века неминуемо приходит "общество умеренных потребностей". Регулируемый рынок‚ централизованное планирование частного производства‚ ограничительная налоговая политика, контроль над свободным перемещением капитала‚ - все это, конечно, не новость. Развитые страны и раньше активно использовали так называемые внеэкономические механизмы. Но все-таки прежде это было связано с чрезвычайными обстоятельствами, с войной или депрессией. Кроме того, общественное мнение этих стран всегда с большим подозрением смотрело на такие временные "социалистические" эксперименты. Ведь они покушались на право свободного распоряжения собственностью.

Сегодня многие временные меры контроля производства уже стали "безвременными". Новые жесткие правила обмена товарами и услугами на свободном когда-то рынке вводятся полным ходом. Следовательно, ограничение или, по крайней мере, упорядочивание потребностей большинства населения развитых стран не заставит себя долго ждать. Тем не менее, народ безмолвствует. Почему? Уж, разумеется, не потому что в Европе или в Америке вырос уровень сознательности масс. Скорее, он катастрофически упал. И все-таки дело не только в том, что информационная и развлекательная индустрия окончательно взяла под контроль человеческую активность. Так или иначе, полностью подавить ее никто пока не в силах. Но эту активность, как упрямую горную реку, вполне можно направить в новое, более удобное для контроля русло.

Похоже на то, что жизнь человека в трех основных и традиционных для него сферах: социальной, политической и экономической, - все больше подменяется деятельностью в совершенно иных пространствах. К примеру, реальные социальные контакты замещаются виртуальным общением в рамках различных мировых коммуникационных систем (имеется в виду не только Интернет и телефон, но и телевидение, и массовые международные шоу, вроде встречи "миллениума" и т.п.). Политическая проблематика, в свою очередь, все чаще выглядит как столкновение экологических интересов (здесь опять-таки нельзя сводить все к партиям "зеленых"; вспомним, ультимативные "природоохранные" требования ЕС к российской атомной энергетике и нефтедобыче или же усиливающийся государственный контроль состояния здоровья граждан).

Окончательно определять и подробно описывать эти новые сферы жизненной активности в момент их первичного оформления было бы слишком самонадеянно. Кроме того, мы и так уже достаточно далеко отклонились от главной темы наших рассуждений. Впрочем, не настолько, чтобы потерять нить. Итак, реальное общение становится виртуальным. Политику вытесняет охрана и моделирование среды обитания. Что же идет на смену прежней экономической деятельности? На мой взгляд, наибольшая экономическая активность проявляется ныне... в виде образования и воспитания детей.

Ребенок: неполноценный дар или неограниченная собственность

Отношение к ребенку как к пространству для экономической деятельности может сформироваться только в обществах, окончательно утративших веру в иной мир. И одним из первых, если не первым признаком такой утраты является возникновение различных теорий "планирования семьи". Подобные утверждения кажутся абсурдными или наивными лишь на первый взгляд. Но давайте вспомним хотя бы то обстоятельство, что во всех известных нам традиционных обществах дети рассматривались как "благоволение небес", как особый дар свыше. Правила обращения с этими "подарками" и меру ответственности за них перед высшими силами каждая культура устанавливала по-своему. Ребенка можно было продать или даже убить, но никому и в голову не приходило отложить или приблизить его появление на свет. Традиционное сознание отказывалось принять саму возможность такого "планирования", ему легче было поверить в расступившееся море или остановившееся солнце. Ни рассуждения о гинекологии в книгах Гиппократа, ни "контрацептивы" в древнеегипетских гробницах не отменяли веры в то, что, хотя человеческое тело и образуется в "здешнем мире", подчиняясь его законам, сам человек приходит "оттуда". Приходит не по своей воле, и уж, конечно, не по воле родителей.

Точно таким же нерушимым было представление о неполноценности ребенка. Взрослый в меру своих сил должен был охранять его и заботиться о нем, пока тот в свою очередь не созреет. В результате такой зависимости родители, как самые близкие взрослые всегда имели преимущественное право распоряжаться жизнью ребенка, а ребенок должен был повиноваться им. Послушание и покровительство взаимно дополняли друг друга в жизни каждого человека. Таким образом, патриархальное сообщество обеспечивало не только физическое, но и ценностное воспроизводство. Однако беспрекословное повиновение традициям своей общины не исключало для ее членов сознания "преходящести", относительности любых обычаев. Они ведь годились человеку только для земной жизни. Еще раз повторю, в существовании иной высшей духовной реальности, независимой от здешнего мира, которой изначально принадлежат человеческие души, не сомневался никто.

Сегодняшнее "цивилизованное" общество, в целом, как и значительная часть его членов, в отдельности, в духовную реальность не верит. А если и верит, то располагает ее не "сверху", а, скорее, "сбоку", делая "параллельный мир" чем-то вроде бесплатного приложения к физическому пространству. Человек в таком пространстве измеряется исключительно биологическими категориями, как разумное животное (некоторые теоретики снисходительно добавят: "общественное"). Стоит это животное ровно столько, сколько оно способно произвести. И неважно, само ли оно продает свой труд на свободном рынке или у него есть хозяева. Так или иначе, все сводится к экономическим отношениям.