Для многих студентов 2-го МГУ и педфака такие прямые обращения к ним со стороны руководителей государства несли большой эмоциональный заряд и влияли на дальнейшее формирование их личности, заставляли поверить, что их труд как педагогов нужен государству, что их жизненный выбор сделан верно. Как писал в своих воспоминаниях Е.Г. Игнатьев: "Наши педагогические взгляды формировались под влиянием довольно частых выступлений на педфаке 2-го МГУ Надежды Константиновны Крупской и Анатолия Васильевича Луначарского". Другим проявлением формирования нового мировоззрения студенчества становится решения собрания студентов и преподавателей университета 4 февраля 1924 г., согласно которым Большую аудиторию Главного корпуса переименовывали в "Ленинскую", в корпусе устанавливалась статуя Ленину и вводилось добровольное отчисление с каждого студента по 10 копеек в ленинский фонд. Главным пунктом резолюции становится обращение к руководству страны с предложением присвоить Университету звания "Ленинского", как самого достойного такого имени. Но в то время Центральная комиссия по увековечению памяти В.И. Ленина посчитала такое решение преждевременным.
Немалую общественную работу через различные общества, объединения, клубы профсоюзные и комсомольские ячейки вели и сами студенты 2-го МГУ и педфака. Студенты языковых отделений участвовали в работе туристских и экскурсионных бюро. Студентами дефектологами только с 6 октября 1928 г. по 30 мая 1929 г. было проведено 40 консультаций для детей, страдающих расстройствами речи и слуха, во время которых получили помощь 292 ребенка. При педфаке организуются два пионерских отряда общей численностью около ста человек. На проводившихся студентами субботниках и воскресниках собирались средства в помощь детям. Только в 1927 г. в фонд постройки колонии для беспризорных было собрано более 3500 рублей. В этот период коллектив педфака шефствовал над Тимашевской волостью Волоколамского уезда, в качестве шефской помощи только в 1925 г. селам этой волости педфаковцами было выписано 780 экземпляров газет и отправлено более 1000 книг. Шефствовали студенты и над линкором "Марат", за счет добровольных отчислений по 20 копеек с человека был создан фонд шефства над ним, который уже в 1929 г. составил 400 рублей. Кроме этого морякам направлялись книги и ценные подарки. Поддержав объявленный ЦК ВЛКСМ "поход за урожаем", летом 1929 г. и весной 1930 г. 400 студентов педфака выезжало в районы сплошной коллективизации, занимались пропагандистской деятельностью, работали в школах, принимали участие в посевной. Участвуя в "культурном походе", осенью 1929 г. более 200 студентов проводили различные мероприятия на подшефных предприятиях: фабрике "Красная роза", заводе "Каучук", Дорогомиловском комбинате. Ширилась участие студентов в деятельности Осовиахима, в кружках которого работало уже 500 студентов, начал работу стрелковый кружок, в который уже в первое время записалось 282 человека, был открыт тир, по инициативе студентов медфака начался сбор средств на постройку танка "Пролетарский студент". Наконец, от 2-го МГУ народными депутатами в те годы избирались в городской и районные Советы М.И. Ульянова, К.Н. Корнилов, студенты педфака Шемякин и Д. Кузнецов (27).
Однако такая политизация профессионального педагогического обучения имела и теневые стороны. Студенты часто оказывались втянутыми в политическую борьбу, которая временами обострялась не протяжении всех готов НЭПа. Большой резонанс на факультете и в целом в университете, к примеру, получила компания по разгрому левой троцкистской оппозиции. Если партийное руководство чрезвычайно тревожили высказывания Троцкого о студенчестве как о "барометре" для проверки правильности партии, то само студенчество относилось к этому иначе. Ему не могли не импонировать слова Троцкого, написанные им в яркой публицистической работе "Новый курс": "Учащаяся молодежь, вербуемая изо всех слоев и прослоек советской общественности, отражает в своем пестром составе все плюсы и минусы наши, и мы были бы тупицами, если бы не прислушивались внимательнейшим образом к ее настроениям. К этому нужно еще прибавить, что значительная часть нашего нового студенчества состоит из членов партии с достаточно серьезным для молодого поколения революционным стажем. И напрасно сейчас наиболее ретивые аппаратчики фыркают на молодежь. Она — наша проверка и наша смена, и завтрашней день — за нею" (28).
Эти и некоторые другие причины вели к тому, что вузовская среда становится чрезвычайно восприимчивой к идеям левой оппозиции. Если в целом по Москве за Троцким шло около 20% коммунистов, то в вузах ситуация была в корне иной. Еще в середине ноября 1923 г., когда левая оппозиция только-только делала свои первые шаги, из 72 вузовских парторганизаций 40 (в которых в общей сложности состояло 6594 человек), высказались за поддержку троцкистских резолюций. И только 30, в большинстве своем малочисленных, партийных организаций в Московских вузах, объединявших всего лишь 2790 членов партии, большиство все еще поддерживало линию ЦК РКП (б). Оппозиционеры буквально "захватили" Хамовнический райком столицы и сразу переизбрали его состав. Предпринималась попытка подвергнуть нажиму и Хамовническую комсомольскую организацию (29).
Оплотом оппозиционеров становится тесно связанный со 2-ым МГУ 1-ый Московский университет: "В самом начале дискуссии, — писал об этом времени М.Н. Покровский, — тысячная ячейка ФОНа (факультета общественных наук) 1-го МГУ почти единогласно вынесла резолюцию, направленную против ЦК партии". Проходившие в то время в вузах студенческие и преподавательские собрания не на шутку пугали тревожили руководство ВКП (б). "Я был удручен атмосферой, царившей на этих собраниях", — признавался впоследствии А.И. Микоян (30).
Во 2-ом МГУ, однако, развитие событий имело свою специфику. Уже 9 января в центральной прессе появилось так называемое "Открытое письмо Л.Д. Троцкому", среди авторов которого были представители университета. В нем позиция Троцкого рассматривалась как ошибочная. Когда же борьба с оппозицией достигла своего наибольшего накала, когда оппозиционные группировки объединились в "объединенную оппозицию", за ними шло из многочисленного студенческо-преподавательского коллектива 2-го МГУ всего несколько человек (31).
Отрицательно сказались на атмосфере и деятельности педагогического факультета и прочие политические кампании, которыми так богата отечественная история того времени. Не самым достойным образом повело себя руководства педфака в период очернительства великого национального русского поэта С.А. Есенина. В середине 1920-х гг. его имя становится нарицательным после выхода в свет статьи кумира молодежи 20-х годов, молодого партийного лидера Н.И. Бухарина "Злые заметки". В свойственной Бухарину легкой публицистической манере, он громит "есенинщину" и в завершение требует "по есенщине нужно дать хорошенький залп". Призыв Бухарина, бывшего тогда членом Политбюро и считавшегося "главным теоретиком партии", был моментально услышан. Эпизод, как борьба с "есенинщиной" велась в нашем университете отражен в воспоминаниях Н.А. Трифонова "Первокурсник 1923 года", уже в наше время опубликованные университетской многотиражкой:
"Мы, студенты, были очень не равнодушны к поэзии. И одним из наших любимых поэтов был Есенин. Мы ценили его стихи (особенно последнего периода) за их лиризм, за душевность, любовь к Родине. Когда поэт погиб и его тело привезли в Москву, некоторые из нас присутствовали на похоронах и были на вечерах, посвященных его памяти. Но, как известно, после его смерти в печати стали появляться статьи, развенчивающие поэта, подвергавшие его резкой критике за упадничество и пессимизм, устраивались собрания, безоговорочно порицающие "есененщину". Одно из таких собраний было организовано и во 2-м МГУ. С проработочным докладом выступил редактор "Комсомольской правды" Тарас Костров, поддержанный остальными участниками обсуждения. В прениях выступил и я. Но в отличие от других ораторов я попробовал взять Есенина под защиту. Признавая, что хоть не все в его поэзии созвучно нам, я твердо заявил: "Мы — против травли Есенина". После такого расхождения с официальной точкой зрения о выдвижении меня в аспирантуру не могло быть и речи" (32).
Подходили к концу 20-е годы, вместе с ними близился к завершению и нэповский период отечественной истории — период острых столкновений, поисков, экспериментов в духовной сфере. С началом процесса форсированной социально-экономической модернизации, требующей мобилизации всех жизненных сил нации и поэтому чреватой ростом социальной напряженности, руководство государства берет курс на стабилизацию в духовной сфере жизни общества. Требовали серьезных шагов по их исправлению и те черты нэпа, которые носили явный негативный характер.
Период рыночных реформ и всегда сопутствующий им дух меркантилизма в сочетании с левацким романтизмом породили ту гремучую смесь, которая, при известных обстоятельствах могла взорвать советское общество изнутри, разрушив его нравственную и культурно-историческую самоидентификацию. Наиболее сильно атмосфера морального брожения и бытовая необустроенность отражались на молодежи. Не смотря на широкие меры по ликвидации неграмотности, по свидетельству А.В. Луначарского, советская власть на образование выделяла все еще вдвое меньше средств, чем шло на эти цели при царе. Росло массовое разложение молодежи. Начиная с 1921 г. в Москве и Ленинграде средняя продолжительность брака не превышала 8 месяцев. С. 1922 по 1928 гг. число разводов увеличилось в 6 раз. Как отмечалось в статье С. Смидович в "Правде" за 1925 г., моральное разложение часто маскировалось под пролетарскую революционность, девушек, соблюдавших элементарные нормы человеческого поведения, могли подвергать изоляции и остракизму как "буржуек". "Аборт становится необходимостью, — писал Смидович, — во многих случаях это приводит к самоубийствам". На одного рожденного ребенка приходилось три официально зарегистрированных аборта (33).