В детских традиционных верованиях, свойственных религиозному фольклорному сознанию, в среде младших школьников бытуют различные "языческие" рассказы о колдовстве, нечистой силе и предметах-вредителях (красное пятно, черная рука и др.) (Мир детства и традиц. .., 1996; Чередникова, 1995). Но в более старшем возрасте присутствуют и христианские-православные представления: рассказы о святых, о чудесном спасении, о посещении "того" света, которые детьми зачастую мыслятся индивидуально и обсуждаются в кругу сверстников для уяснения понятий греха, воздаяния, нравственной ответственности [Тарабукина, 1995/ - С. 78]. Однако в своей массе свои религиозные чувства дети часто скрывают и от сверстников, боясь насмешки, предпочитая обращаться непосредственно к "высшей инстанции", способной услышать и помочь. Вот пример детской молитвы — девочки Наташи 8 лет:
"Господи, сохрани нас! Дай нам здоровья, успехов в жизни. Спаси! Спаси! Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господь наш Иисус Христос, мы любим тебя. И Божья Матерь, сохрани нас и спаси. Не давай никому обижать малышей. Дай всем детям учиться хорошо, на "4" и "5". Дай малышам в садике здоровья. Дай нам, Господи, быть красивыми и долго жить, до 100 лет. Спаси нас. Господи, мы никогда Тебя не забудем. Мы Тебя, Боженька, любим больше всех на свете и ждем Твое Рождество — 7 января" (записано бабушкой девочки в декабре 1995 г.). Подобные детские молитвы присущи как нецерковным, стихийно верующим детям, так и воцерковленным, знающим тексты молитв и Священное писание, но испытывающим потребность в "своих" молитвах для выражения духовного устремления, просьбы.
Изучение духовной психологии как самостоятельного направления психологической мысли, столь блестяще начатое в начале XX в. плеядой замечательных ученых: Н.О. Лосским, Г.В. Флоровским, В.В. Зеньковским, С.Ф. Франком и др., стремилось восстановить права психологии в старом, буквальном и точном значении этого слова, т.е. создания "истинной науки о духе и человеке" не животном, а образе Божьем (Психологическая наука.., 1997). После длительного перерыва духовная психология возвращается в науку, особо отрадно внимание ученых к вопросам духовно-целостного мировоззрения и нравственного поведения детей (Ничипоров, 1994; Невярович, 1997; Церковь, дети, и.., 1997). Хочется выразить надежду, что изучение детских религиозных представлений в контексте духовной психологии и культуры — вопрос недалекого будущего.
Смеховой мир детской субкультуры.
Существование высшего, святого, горнего всегда предполагает и наличие — пусть в скрытой форме — низшего, бесовского, дольнего. Подобно тому как в Древней Руси наряду с исключительной духовной культурой и благочестием существовала смеховая культура рождественских Святок и Масленицы, буйных игр, кощунственных представлений, "срамных" песен и плясок, также и внутри детской субкультуры нельзя не увидеть "низовые" формы устных текстов фольклора. К ним могут быть отнесены всевозможные розыгрыши и поддевки сверстников и взрослых (типа современного озорства с дверными и телефонными звонками в городах), пародии (типа "У Лукоморья дуб спилили..."), а также детская неприличная (скабрезная) поэзия, те же садистские стишки и другие формы, в которых комическое, веселое, к которому всегда стремится ребенок, приобретало психологический смысл нарушения запретов взрослых. На единый источник и общий способ самоподачи смехового мира взрослых и некоторых форм детского фольклора указывается известным культурологом Д.С. Лихачевым: "Рифма и особый условный ритм как знаки шутки ближе всего стоят к тому способу дразнить, который распространен среди детей: дразня, дети часто подбирают "обидные" рифмы к имени того, кого они дразнят, произносят свои дразнилки нараспев, пританцовывая, ритмически повторяя некоторые фразы, выражения, растягивая слова и т.д." (Лихачев, Панченко, Понырко, 1984. - С. 51). Любовь ребенка к дразнилкам, перевертышам, временному нарушению статусов, смеховым ситуациям в одно и то же время и разрушает, и утверждает порядок и незыблемость мира, проверяемого им на прочность. Смеховая активность ребенка — это всякий раз подтверждение собственного существования через как бы выворачивание себя и окружающих "наизнанку".
Такой изнаночный, перевернутый, "дурацкий мир", характерный для средневековой Руси, в определенной мере свойствен детской субкультуре в целом не только в силу общего для них игрового элемента, но и потому, что в этом карнавале человек изымается из всех привычных стабильных форм и погружается в стихию хаоса, неопределенности, поскольку смех нарочито искажает мир он как бы экспериментирует над миром, лишает его разумных объяснений, причинно-следственных связей.
Смеховой антимир порождает своих персональных представителей смеховых ситуаций — всевозможных шутов, скоморохов, клоунов, а для русской традиции это прежде всего фигура дурака. Русский дурак ведет себя по-детски наивно: говорит, что не принято, не считается с авторитетами, раздевается, где не положено, делает все наоборот. Подобно андерсеновскому мальчишке, он единственный кричит, что "король голый", обнажая "голую правду", нередко обнажается сам, высмеивая и обличая. Такое поведение дозволяется только дураку или малому ребенку: "Бабушка, а где черти? — Какие черти? — А мама сказала, что тебя черти несут" (Чуковский, 1981]. Эта фраза могла быть сказана действительно "святой простотой", но могла прозвучать с псевдодементным видом очень умным ребенком из шалости.
Шалуны и озорники в детской субкультуре вполне вписываются в представления о смеховом мире как мире нарушения-приличий и норм поведения, свержения авторитетов и переворачивания привычных понятий. Эти дети с выраженным чувством юмора умеют видеть смешное в самом серьезном, представлять ситуации в самом неожиданном свете и тем вызывать к ним повышенный интерес окружающих. "Работая на публику", шалуны включают в орбиту своих экспериментов вялых, безалаберных или трусливых детей, потешаясь над ними, заставляют их двигаться, обороняться. Известный педагог Ш. Амонашвили придавал шалунам большое значение в педагогическом процессе, подчеркивая в них остроумие, сообразительность, жизнерадостность, умение применять свои способности в любых неожиданных условиях и вызывать у взрослых чувство необходимости переоценки ситуаций и отношений. В его книгах есть немало страниц, представляющих собой своеобразную "хвалебную оду" шалунам: "Нельзя было бы строить настоящую педагогику, не будь детских шалостей, не будь озорников. Они дают пищу для того, чтобы педагогическая мысль двигалась дальше и чтобы воспитатели были постоянно озабочены необходимостью думать творчески, Проявлять новаторство, педагогическое дерзание" (Амонашвили, 1983. — С. 26). Воистину, шалуны - двигатели педагогического прогресса!
Таким образом, с меховой мир детства встроен в детскую субкультуру наряду с миром страшного, опасного, а также с миром божественного, мистического - в социокультурной регуляции жизни детского сообщества.