Итак, "знаковая форма изображает и представляет" – есть первая интерпретация. Что именно она изображает и представляет? "Самое себя" – это вторая интерпретация.
Теперь с объективным содержанием. Здесь начинаются самые сложности. Прежде всего я должен сказать, что объективное содержание существует вне этой схемы знаний. Это значит, что оно существует совсем в другой семантике и в других знаковых формах. Знаковая форма существует в автонимной функции. А вот как существует объективное содержание? В автонимной функции оно существовать не может. Объективное содержание существует объективно, в знании. Знание объективно состоит из знаковой формы и содержания. И значит, объективное существование есть результат объективирующей интерпретации знаковых форм особого рода в особом смысле. Это – очень важный принцип. Я напоминаю, что я все время работаю на тезисе о том, что схемы знаний в содержательно-генетической эпистемологии и теории мышления пристегивают к изображению процедуру мы они говорят об объективном существовании. Как же они приходят к этому? Они имеют дело со значками или знаковыми формами, а все время говорят про объективное существование. В чем же оправданность этого хода? Аналитик или идеалист говорит очень твердо: не надо делать то, чего не надо делать. Все эти шаги материалиста (не важно, какого) или реалиста есть ошибки и заблуждения. Я говорю: нет. Если это ошибка и заблуждение, то не в философии и не в критическом реализме, а ошибки науки – ошибки для философского традиционного мышления. Это наука построена на объективации знаковых форм, это есть ее проход. Наука существует за счет того, что она проделывает процедуру объективации знаковых форм и выхода к объективному содержанию. К объективному, поскольку, обратите внимание, никого не интересует субъективное. Мы в жизни реально живем при стертости границ, мы верим в стародавние предрассудки, в то, чему нас учили, и верим, что все это существует объективно. Философии предназначено исследовать возможности объективного существования чего бы то ни было. Но эти возможности лежат в природе человеческого мышления, которое все время осуществляет объективацию. Это не значит, что оно помещает в объективность знаковые формы. Оно потому и называет их знаками, поскольку за ними стоит нечто другое, и объективируется другое – понимаемое. Но понимаемое не есть объективно существующее. Понимаемое есть субъективно понимаемое. Каким же образом тому, что мы понимаем и творим за счет интерпретации, придается теперь объективное существование? Это есть результат определенной обработки знаковых форм, результат реализации определенных интенциональных (или "выносящих вовне") отношений, но они выносят не то, что мы имеем в идеальных знаках, а нечто другое. Поэтому объективное содержание всегда принципиально отличается от знаковой формы. Но как отличить объективное содержание от вымысла, от призрака, от необъективного? Как оно вообще определяется? То есть – как происходит эта процедура объективации? Итак, нужно задать способ существования этого объективного содержания. И я делаю тот же ход, что и раньше: необходимо постулировать двойное существование объективного содержания (и добавить еще третье и много других). Оно существует: 1) в изображении знаний – там фиксируется объективное содержание вообще; 2) в каждом знании – там оно вносится соответствующими знаниями в объективный мир каждой науки вместе с привнесением всей действительности. (И здесь возникают большие проблемы с соотношением действительности и объективного содержания). Если верно то, что я сказал раньше, т.е. что работа со знаковой формой, записанной наверху, изображается в этих полустрелках замещения – отнесения и в выходе на объективное содержание через знаковую форму, то тогда получается, что схема знания является принципиально другой схемой, нежели схемы науки и обыденного мышления, а именно: она выступает как схема, показывающая как мы должны работать и в противоположность тому, что мы ранее утверждали – как чисто нормативная схема или оргдеятельностная. И только вторично и в каком-то смысле не совсем законно можно рассматривать эту схему не как предписание к способу действия, а как предметную схему. И я начинаю понимать всего Гегеля отсюда. И говорю, что хотя Гегель не дошел до этих схем, но, вроде, он их предвидел. Поскольку тогда у меня: 1)объектные схемы совпадают с логическими или оргдеятельностными; 2) методология начинает склеиваться с логикой, т.е. предписание к тому, как надо работать, совпадает с нормой работы, а и то и другое я могу теперь трактовать эпистемологически как знания. Мы выходим к необходимости пространства в мыследеятельностной организации, потому что эпистемологические схемы требуют различать плоскость объектов действия и плоскость норм действия в оргдеятельностных схемах. И тогда вывод: еще одна историческая ошибка – что в содержательно-генетической эпистемологии эти схемы были положены как объектно-предметные схемы, что вообще-то по идее они должны были появляться из рефлексии собственного мышления и отражать организационные схемы: оргмыслительные, оргдеятельностные и т.д. Это – схемы организации собственного мышления. А то обстоятельство, что эти функции (оргдеятельностная и онтологическая) в содержательно-генетической эпистемологии и теории мышления были склеены, породило ошибку. Но все тезисы Гегеля о единстве логики, методологии, теории познания возникают из этой же ошибки! Если бы мы эту ошибку не делали и работали бы в пространственных схемах,то тогда было бы совершенно ясно, что методология не совпадает с логикой, эпистемологией, теорией мышления: они лежат в разных планах. Но материал самих этих схем – поскольку мы можем оргдеятельностные схемы класть как объектно-онтологические – создает эту иллюзию. И только поэтому у нас может быть научная методология, научная программа построения теории мышления и теории деятельности, что мы совершаем переброс схем из оргдеятельностных плоскостей в объектно-онтологические. Но при этом надо еще выяснить, как мы получаем эти схемы –за счет рефлексии деятельности мышления или за счет исследования. Мы возвращаемся к вопросу об исследовании. Очень интересно посмотреть с этой точки зрения на математический стиль работы, поскольку непонятно, что там делается: строятся оргдеятельностные схемы на базе рефлексии или строятся объектно-онтологические схемы на базе исследования? Возникает совершенно новый заход как в отношении современной машинной математики, так и в отношении классических, традиционных логик. У меня есть еще маленькое замечание по поводу важности принципа. Размышляя над всем этим, я вдруг понял смысл книжки Леви "Ценность принципа". Леви – это один из последних радикально-левых, который продолжает традицию критики современного общества. Осмысляя книгу, я понял, что принципы имеют самостоятельную ценность как идеальные объекты. Т.е. жизнь отличается от натурального существования природных тел тем, что она опирается на принципы, которые выдвигаются самими людьми и образуют краеугольный камень жизни.