Муссирование темы «церковных бабок» не только подогревает эгоизм людей, не желающих себя ни в чем утеснить, но и фактически, в сознании масс, низводит храм до учреждения сферы услуг. И если посмотреть на проблему в этом ракурсе, то попытка екатеринбургского правозащитника Алексея Конева подать в суд на Церковь после отпевания своего родственника (поскольку истец остался недоволен качеством услуги, оказанной священниками) выглядит уже не как нелепый курьез, а как некий пробный шар. Пока этот шар еще не попал в лузу. Но оправдание человеческого эгоизма рано или поздно с гарантией приведет его туда.
А участившиеся в последние годы разговоры о необходимости упростить церковный язык, приблизить его к современному русскому, облегчить посты, сократить богослужение и т.п.? Какой мотив настойчиво звучит в этих призывах? Людям трудно, им некогда, они устают, у них сложная жизнь, нужно пойти им навстречу. И вообще, они в наше время слабые и немощные...
Выглядит вроде бы очень благородно, очень милосердно, но на самом деле – это круговая оборона эгоизма. Не хватает только лозунга: «Все для блага человека». Хотя он легко прочитывается между строк.
Опять-таки оговоримся: конечно, в ряде случаев можно делать (и обычно это делается) какое-то снисхождение. Причем безо всяких реформ, на церковном языке это называется «икономия». Но исключение для немощных или вообще людей, что-то по каким-то веским причинам в данный момент не могущим, – это одно. А установление новых облегченных правил – совсем другое. Ибо правила – это нормы, существующие для всех. И, отталкиваясь от новой нормы, придется, спустя какое-то время, снова нисходить до слабых, до тех, у кого есть некая уважительная причина. Дальнейшую динамику процесса можно и не пояснять, все опять повторится. Кому нужен иллюстрационный материал, пусть поинтересуется, что происходит в западных церквях.
Да и без оглядки на западные церкви легко себе представить логику эгоистического отказа от тех или иных церковных установлений «для всех категорий граждан». Возьмем, к примеру, посты (что-то еще читатель с легкостью домыслит сам). Итак, в рамках этой логики, детям школьного возраста поститься ни в коем случае нельзя, потому что растущему организму нужен полноценный рацион питания. У студентов большая умственная нагрузка, пост может снизить успехи в учебе. Взрослые напряженно работают, тянут семью, поднимают детей, падают с ног. Какой уж тут пост?! Ну, а про пожилых и говорить нечего. Старость не радость, сплошные болезни. Им только поста не хватало…
Причем, когда ограничения в пище накладывает врач, это воспринимается безо всякого бунта, а наоборот, с готовностью исправно следовать предписаниям. Сколько людей, категорически отвергающих пост, неукоснительно соблюдают диету, исключающую мясо и другие скоромные продукты, – если врач скажет, что отказ от белковой пищи полезен для здоровья!
А сколько людей (почти вся страна) напрягается, уча английский язык, потому что это «в жизни пригодится». И против дресс-кода, то есть принятой на работе формы одежды, не возражают, потому что не хотят эту работу потерять.
Так что, когда нужно себя чего-то лишить, в чем-то ограничить по эгоистическим мотивам, – никаких проблем не возникает. Никто не качает права и не побуждает врача или работодателя изменить свои требования. Инстинкт самосохранения побеждает недовольство, которое у эгоистов обычно вызывают запреты. Иными словами, сиюминутные эгоистические порывы подавляются из соображений тоже эгоистических, но не таких сиюминутных. Так сказать, более «перспективных».
Кому-то может прийти в голову нехитрая мысль, что и в основе неукоснительного соблюдения церковной дисциплины тоже лежит эгоизм: человек старается, надеясь войти в Царствие Небесное. И в начале духовной жизни это действительно так. Святые отцы учат, что на пути к Богу человек проходит три основных стадии: раба, наемника и только потом – сына. Третья, высшая стадия – это стадия самоотречения, когда христианин угождает Богу уже не из страха наказания и не из ожидания наград, а бескорыстно, из одной только любви. Но и первая стадия – все равно самоотречение. Человек преодолевает свой ветхий, животный эгоизм ради высших соображений. Соображений настолько высоких, что людям, целиком живущим «по сю сторону», они представляются безумными фантазиями: какой ад, какие вечные муки? Сущий бред – отказывать себе в невинном удовольствии съесть жареную курочку, потому что, видите ли, пост.
Так что между рабом Божиим и рабом собственной утробы лежит пропасть. И, не преодолев ее, невозможно вступить на узкую тропу духовного возрастания. Кто-то из святых отцов поучал, что если тебе чего-то очень хочется (имелись в виду душевно-плотские желания) – сделай наоборот. В начале пути желания, которые приходится отсекать, часто бывают какими-то примитивно-инфантильными. Человеку, вынь да положь, хочется в пост кефира, вместо вечернего правила посмотреть фильм или же почитать книжку, а в воскресенье отоспаться. И, поскольку навыка отсечения своей воли еще нет, то отказываться от таких, на самом деле пустяковых, желаний трудно. А если кто-то в этот момент говорит, что отказываться не нужно, да еще и подводит теоретическую базу: дескать, это пустые формальности, фарисейство, начетничество, обрядоверие, которое только заслоняет от нас Христа, – тут новоначальный нередко ухватывается за «добрый совет» как за спасительную соломинку. Он не понимает, что соломинка эта вовсе не спасительная. И годится она лишь на то, чтобы, оставив попытки перейти пропасть, выдувать через нее мыльные пузыри фантазий.
Фантазий о своем стремительном, неудержимом и беспрепятственном духовном возрастании. О том, что интеллигентному человеку, в отличие от непросвещенного народа, никакие промежуточные стадии не нужны. Он выше всего этого.
Чем пожертвовать, к чему прислониться
Если слишком нагрузить лодку, она может перевернуться. А как образуется смысловой перевертыш? К примеру, что надо сделать с исходно отрицательным вроде бы понятием «эгоизм», чтобы оно «сменило вывеску», стало обозначать нечто противоположное или, может быть, даже оказалось бы в этическом поле где-то неподалеку от «самопожертвования» или «альтруизма»? Очевидно, тут придется произвести манипуляции более сложные, чем с лодкой, однако типологически сходные: сперва нагрузить понятие «эгоизм» массой оправданий, а затем и найти в нем нечто, достойное похвалы. А когда подобный «перегруз» станет привычным – можно вообще «снять» традиционное словесное обозначение, убрать тот словесный маркер, с которым раньше связывались отрицательные, с этической точки зрения, эмоции. Дескать, никакой это не эгоизм, а нормальное проявление человеческой природы. Или даже Божественного замысла.
Но старую вывеску выбрасывать на помойку не стоит, она еще послужит. Когда понятийная «лодка» перевернется, словом «эгоизм» можно заклеймить... ну, например, заботу о людях.
Вы скажете, преувеличение? Давайте посмотрим вокруг. К чему фактически сводятся либеральные нападки на активное противодействие злу? К тому, что противодействующий – эгоист.
А что? Разве не этот мотив звучит в упреках подростков, которые, в соответствии с некоторыми новейшими тенденциями, «борются с родителями за свои права»? В том числе, за право хамить, не делать уроки, устраивать дома беспорядок, врубать на полную громкость музыку, до одурения сидеть за компьютером и т.п. «Хочешь, чтобы все было по-твоему? Тебе лишь бы на своем настоять! А ты не о себе думай, а обо мне. О том, что мне нравится, а не тебе...»
И разве не в эгоизме упрекает великовозрастный инфантил свою жену? «Хватит меня строить! С какой стати я должен подчиняться твоим прихотям?» «Прихоти» же ее сводятся к тому, чтобы он работал и приносил домой зарплату, а не пропивал ее, чтобы немного помогал по хозяйству и хоть иногда занимался детьми.
В эгоистических капризах, в желании ублажить свое «я» могут родственники обвинять богатого человека, который существенную часть прибыли тратит на Церковь и дела милосердия.
Эгоистами представляют и верующих, смеющих выступать против кощунственных выставок, телепередач, рекламных образов. «Мало ли что вам не нравится? Вы тут не одни живете. Не хочешь смотреть - выключи кнопку. А другим свое мнение не навязывай!»
Один из самых, пожалуй, ярких примеров – реакция «мирового сообщества» на войну в Южной Осетии. Поведение России упорно представлялось как агрессивно-эгоистическое. Дескать, не слабых она там защищала от геноцида, а землю чужую хотела захапать.
В том же духе выступают и церковные либералы. И началось это не сегодня – приведем цитату.
«Мы живем в страшное время, когда самые понятия христианские, здравые и истинные, подменяются понятиями фальшивыми и ложными, зачастую злонамеренно изобретаемыми с несомненной целью, конечно, отклонить людей от правого пути истинного христианской жизни. Во всем этом видна какая-то планомерно действующая черная рука, которая стремится как можно крепче привязать людей к этой временной земной жизни, заставив их забыть о неизбежно всех нас ожидающей жизни будущей, жизни вечной.
Так, например, достаточно кому-нибудь начать регулярно ходить в церковь, молиться Богу дома, соблюдать посты, вести себя целомудренно и воздержно, уклоняясь от всех современных, столь нескромных развлечений и увеселений, как окружающие сейчас же набрасываются на него с насмешками и укоризнами: "Да что ты? В монахи, что ли, собрался? Или хочешь показаться перед нами каким-то праведником, святошей?" Это и прежде бывало, но никогда в такой мере, как теперь, когда – увы! – и некоторые современные пастыри, либерально и модернистски настроенные, относятся к подобных подвижникам благочестия (иначе их в наше время и не назвать!) явно неодобрительно.