Николаева Д. В.
Вынуждена признать, что детские неудачи начинаются вместе со школой. Пока вы растите свое чадо в некоем защищенном от внешних веяний пространстве, вы твердо знаете, что ваш малыш самый умный (ведь еще недели от роду он умел находить вас глазами и улыбаться только вам, не папе, не бабушке, а именно вам), самый красивый, самый чудесный ребенок на свете. А если он нагрубил вам или побил приятеля в песочнице, то вы только делаете вид, что сердитесь: «Ах, ты мой птенчик дракона!» Короче, ворона говорит вороненку: «Мой беленький!», - а ежиха ежонку: «Мой гладенький!» Все меняется, когда это настоящее, чудом доставшееся вам сокровище идет в школу. Потому что только с этого ужасного момента вы вынуждены соотносить собственные представления о своем ребенке с представлением окружающих, часто, увы, недоброжелательным.
Моя старшая дочь, кажется, от рождения разговаривала со мной наставительным тоном. Да и правду сказать, разница в возрасте не так уж была велика, всего какие-нибудь девятнадцать лет. «Мама, - говорит она с нажимом, - школа – это тюрьма!» - «Но ведь бывают хорошие школы, - робко возражаю я. - «Как бывают хорошие тюрьмы» - безжалостно заключает дочь.
Конечно, мы были очень молодыми и неопытными родителями. У нас росла умненькая самоуверенная девочка, с некоторой иронией смотревшая на окружающих и относившаяся к ним покровительственно. Как многие первые дети, которым не с кого брать пример, она называла меня по имени, и это еще добавляло обаяния ее самоуверенной манере держаться. Однажды мы были с ней в гостях в «приличном доме», и чопорная хозяйка обратилась ко мне с вопросом: «Дашенька, а кто ваш муж по профессии?» «Мой муж – режиссер», - отвечала ей я, свернув губы трубочкой и кося глазом в старании соответствовать всей атмосфере приема. Четырехлетняя Ксеня сочла нужным вмешаться: «Даша, ты что, - сказала она укоризненно и, широко улыбнувшись, обратилась к гостям, – мой папа коровник строит!» И удалилась играть с собакой, предоставив мне лепетать, что мой муж заканчивает режиссерский факультет ГИТИСа и летом, чтобы подработать, действительно подрядился вместе с приятелем строить коровник. Тогда еще здравый смысл был со мной в ладу, и мне не пришло в голову обрушить на ребенка родительский гнев за это милое простодушие.
Ее первую учительницу, Дину Георгиевну, я и сейчас, по прошествии двадцати лет не могу вспомнить без ужаса. На первом же родительском собрании выяснилось, что половина касса - необучаемые. Я тогда еще не знала часто используемый учительский прием – двоечников полкласса, но каждому отдельному родителю представляют дело так, что его ребенок – хуже всех. И вот вы уже не верите собственным впечатлениям, вы забываете о том, что ваш ребенок в последнее счастливое предшкольное лето прочел вместе с папой всего «Робинзона Крузо», что он занимается художественной гимнастикой в школе олимпийского резерва и имеет уже четвертый юношеский разряд, а помните только о том, что он «хуже всех в классе» пишет буквы. «Самый лучший в мире» в ваших глазах стремительно превращается в унылого хронического неудачника, с которым даже лучшая подруга Варя боится в школе разговаривать, чтобы не навлечь на себя гнев учительницы. Все последующее мне вспоминать стыдно и не хочется. Как я могла им поверить, как могла оказаться с ними по одну сторону баррикад, как могла хотя бы даже в редкие минуты глядеть на свою дочь их глазами, в которых совершенно очевидно застрял осколок андерсеновского кривого зеркала?!
Слава Богу, моя дочь оказалась удивительно стойким человеком, все происходившее только укрепило ее характер и закалило его, как сталь. А если бы на ее месте оказался кто-нибудь помягче?
Сегодня я не только опытный родитель школьника (наш третий ребенок заканчивает восьмой класс), но и учительница, классный руководитель выпускного класса, изучивший это учреждение изнутри.
В глазах стоит картинка. Пятый класс. Я объявляю оценки за диктант, написанный накануне. Случайно взгляд мой падает на лицо девочки за первой партой. На нем написан такой ужас – открытый искривленный гримасой рот, безумные глаза, напряженная поза. Я невольно оглядываюсь, боясь увидеть то, что так испугало ребенка. Ничего ужасного не нахожу, да и другие дети совершенно беззаботны. Оказывается, девочка так боится услышать, что у нее не пятерка. У девочки заботливая мама, в этом нет ничего необычного, у всех пятиклашек-гимназистов заботливые родители, они все исправно ходят на родительские собрания, вникают в происходящее в классе, интересуются учебой своих детей. Почему же другие ребята реагируют на свои оценки спокойно? С моей точки зрения, хоть я этого никогда не покажу, ученица эта довольно слабенькая. У девочки не развита фантазия, она не слишком хорошо понимает тексты, она не способна быстро и интересно отвечать на вопросы, с чем справляется большинство ее одноклассников. Но она обладает набором качеств, которые превыше всего ценятся в начальной школе. Аккуратная, послушная, красивый почерк, ей не занимать усидчивости для зубрежки, она неравнодушна к недостаткам и несерьезности окружающих. Такой положительный Сид из «Приключений Тома Сойера». Это случай ровно противоположный моему собственному по знаку (вместо минуса – плюс), но совершенно идентичный, по сути, мать ориентируется не на своего ребенка, а на отношение школы к ребенку и, вкусив этого отравленного зелья, начинает требовать от него все новых и новых порций похвал.
В нашей школе только что прошел последний звонок. Мой выпускной класс давал свой традиционный последний концерт. В основе сценария лежала детективная история – ЕГЭ убило образование. В качестве истца на судебном заседании выступал Здравый Смысл, который, конечно, был осужден на принудительные работы. Мне кажется, что именно здравый смысл мгновенно изменяет человеку, когда речь заходит о школе. Вы немедленно заражаетесь этим изуродованным отношением к нормальным человеческим проявлениям. Вы тотчас забываете обо всех детских книжках, когда-либо прочитанных. Не было Тома Сойера и Гека Финна, не было «Кондуита и Швамбрании», не было многочисленных свободных и опоэтизированных двоечников, мерилом личности которых становились не школьные оценки и прилежное поведение, а их человеческие качества – доброта, смелость, верность дружбе и многое другое. Ваш сын получил двойку по геометрии – какой кошмар! Прогулял урок химии – катастрофа! Он бегал по коридору, он орал на уроке, он в сердцах бормотал себе под нос, ругая учительницу дурой (сосед по парте подслушал и донес). Он потерял мобильник, он ужасно выглядит в этой школьной форме, он не может подтянуться на перекладине (все могут). Учительница математики его ненавидит. А за что ей тебя любить? Вот тут стоп, уважаемые! Каждого ребенка есть за что любить. А уж Вашего, самого лучшего на свете – особенно!
И мне надоело скромно умалчивать о главном – учитель обязан (!) любить детей. Мы боимся об этом даже вспоминать, большинство считает, что работа учителя так ужасно тяжела, а платят ему так ужасно мало, что потребовать от него, чтобы он с любовью относился к своим ученикам, чтобы он честно выбирал эту профессию, а не потому, что больше ничего не умеет, больше ни в какой ВУЗ не смог поступить и т.д., просто невозможно. Открою секрет – работа не тяжелая, платят на сегодняшний день в Москве совсем не мало. И есть хорошие учителя. Их даже немало, но все равно на всех не хватает. И достаются иным тетки, которые орут, ненавидят, унижают, а самое главное, свою неспособность научить сваливают на ребенка – необучаемый, ненормальный, распущенный! И это у них мы должны идти на поводу? С ними соглашаться? Ни в коем случае!
Конечно, нельзя в присутствии ребенка ругать его учительницу. Но у нас есть куча способов дать понять ребенку, что мнение учительницы о нем вы не разделяете. И если вам начинает казаться, что неважно, добрый ли ваш ребенок, жалеет ли он бездомных собак, есть ли у него друзья, читает ли он книжки «не по программе», а важно только, чтобы в школе его хвалили, потрясите головой, чтобы стряхнуть наваждение! Нашей дочери, например, папа рассказывал сказки, где в самый патетически-страшный момент из темноты появлялась учительница французского в медном шлеме на белом коне и произносила свой грозный клич-заклинание «Садись, два!». Этот перевод кажущихся ребенку неразрешимыми школьных проблем в игровое, сказочное, пронизанное иронией пространство, я думаю, помогало Ксене выстоять, не бояться, поверить в то, что не все, кого заперли в тюрьму, преступники.
Школа сейчас находится в плачевном положении. Все больше становится фактически неуспевающих, которым ставят тройки, чтобы отвязаться. Причем, это не больные дети, как тоже любят нам рассказывать. Это дети, которым не интересно, которые не понимают, зачем это надо, и на которых у сегодняшней школы нет управы (и, слава Богу, что нет). Это известно даже чиновникам. И они много говорят о том, что учить надо по-другому, что надо создать в школе атмосферу детской успешности. Говорят на своем «псевдонаучном волапюке», произносят слова, которые понять и выговорить обычному человеку затруднительно: «создание в школе детско-взрослой общности, мыследеятельностный подход к педагогике, методы трансляции инновационных технологий» и т.п. Сказать можно что угодно, но опыт показывает, что множество педагогов гораздо комфортнее себя чувствует в обстановке традиционного урока, в расстановке сил «я – учитель, ты – дурак», опускаться (опускаться ли, а, может, наоборот, подниматься?) на детский уровень они категорически не согласны. Делать что-либо вместе с детьми (детско-взрослая общность) неспособны.
Опять пример из жизни. Мне очень трудно привлечь одиннадцатиклассников к участию в генеральной уборке школы. У меня нет способов их заставить, нет методов, которые дадут немедленный результат. А школа должна быть убрана к определенному дню и часу. Я говорю своим ученикам, что если не уберут они, буду убирать я. Это не производит на них желаемого впечатления, так как к лживым угрозам, которые никогда не выполняются, потому что выполнены быть не могут, они уже давно привыкли и не воспринимают их всерьез. В назначенный день приходит очень малое число моих «приближенных», которым одним заведомо не справиться с объемом работы. Я ползаю по коридору вместе с ними, отмывая черные полосы, я вместе с ними драю батарею и стенку, я ношусь с ведром и грязной тряпкой и делаю все, чтобы эта уборка поскорее закончилась. Через полчаса меня вызывают к директору.