В качестве примера виртуозной жанровой переакцентуации приведем фрагмент рассказа Т. Толстой «Политическая корректность», в котором автор, будучи личностью элитарного типа культуры, демонстрирует способность «отливать свою речь в разнообразные композиционно-стилистические формы» с целью достижения желаемого результата:
В своей статье для американского журнала я как-то процитировала строку Пушкина: «Потомок негров безобразный». Мне позвонил редактор: «Вы что, с ума сошли?
Я не могу напечатать эти слова». — «Но Пушкин это сказал о себе». — «Этого не может быть». — «Может». — Молчание. — «Снимите строку». — «Не сниму». — «Тогда давайте вашу статью напечатаем под другой фамилией». — «Тогда я вообще снимаю свою статью и напечатаю ее в другом месте, сославшись на вашу цензуру». — «Это тоже невозможно. Ваш Пушкин что, расист?» — «Наш Пушкин эфиоп». — Долгое молчание. — «Слушайте, без этой строки ваша статья только улучшится. Поверьте мне, старому редактору».
Долгий визг с моей стороны о том, что я уже семьдесят лет слышу, и что советская власть, и понятно что. И что я от бабушки ушел, и от дедушки ушел, а от тебя, политическая правильность, и подавно уйду. Визг не помогает.
Тогда я меняю тактику и, холодно, злобно, раздельно: «Так. Мало того, что черных вы, белые, держали в рабстве в течение трехсот лет. Теперь вы затыкаете рот единственному русскому черному поэту, томившемуся в неволе среди берез тоталитарного строя. Вот он, расизм. Вот она, сегрегация. Генерал Ли сдался, а вы — нет. Мы что, в Алабаме?..» Пушкина напечатали.
Находясь в условиях статусно-ролевого взаимодействия (автор — редактор), автор, отстаивая свою точку зрения, производит переакцентуацию жанровой формы путем изменения модели речевого поведения, переходя с нейтрального, этикетного на эмоционально насыщенный и доводя его до злобно-обвинительного. Последняя разновидность в данном конкретном случае и представляет собою роль-маску, которая получает реализацию в гротескных обвинениях, возмущении и негодовании.
Из вышеперечисленных типов языковых личностей третий тип наиболее активен с точки зрения реализации коммуникативной стратегии «языковая маска» и исполнения роли-маски как речеповеденческой модели в ситуациях разговорной речи, что обусловливается наличием достаточно высокого уровня интеллекта, образования в сочетании с присущим данному типу творческим началом. Т. Г. Винокур отмечала, что интеллигенции свойственно проигрывать наибольшее количество как постоянных, так и ситуативнопеременных речевых ролей, что и обусловливает наибольший стилистический разброс тезауруса в создаваемых ею речевых произведениях — от отдельного высказывания или их совокупности до содержательно-тематического целого. Тезаурус в действии расшатывает монолитность социально-психологического языкового статуса интеллигенции. В него оказываются привнесенными языковые последствия многостороннего жизненного опыта, приобретаемого в процессе овладения культурой. Поэтому интеллигентный носитель языка способен без видимых затруднений принять и исполнить нужную речевую роль не только внутри нейтрально-литературной диглоссии, но и на ее просторечных, диалектных, профессиональных и диахронных границах. Следует отметить, что свободное смешение стилистически разнородных языковых средств — одна из базовых черт современного интеллигентного носителя языка. Так, например, в одном из интервью с Александром Розенбаумом четко прослеживается два пласта — литературный и жаргонный. С одной стороны: «стихи и музыка рассчитаны на человека, а не на пришельца из созвездия Кассиопеи», «идет истребление человечества и культуры», «диверсия против людской психологии» и т.д. С другой стороны: «реальные пацаны», «все до фени», «закончить лясы», «в натуре», «в моем доме не шустри», «мочить всех» и пр.11 Аналогичное смешение различных лексических пластов наблюдается в речи и других не менее известных и популярных людей. Можно по-разному относиться к подобной диглоссии, но не признавать факта ее наличия невозможно.
Языковая личность, демонстрирующая полуобразованное владение языком, сочетающееся со слабым владением мыслью и логикой, демонстрирует неспособность приме-
нить коммуникативную стратегию «речевая маска» в связи с отсутствием навыка полного ситуативно-ролевого переключения, должной коммуникативной компетенции и творческого начала. Низкий уровень языковой, коммуникативной и филологической компетенции, ограниченность рамками определенной социальной среды, отсутствие условий, в которых возникает необходимость актуализации стилистически нейтрального варианта, не способствуют формированию и развитию селективного навыка. Все вышеперечисленное, несмотря на наличие элементов творчества у языковой личности этого типа, ставит под сомнение не только успешность исполнения роли-маски, но и саму возможность такового. Объективно возможность выбора обеспечивается языковой системой, обладающей колоссальными синонимическими ресурсами и в силу этого требующей серьезного и вдумчивого изучения, а субъективно — ценностными ориентациями коммуникантов, которые необходимо формировать не только на основе удовлетворения витальных потребностей, но прежде всего на основе возвышения духовного начала.
Таким образом, личность, использующая стратегию «языковая маска», исполняющая роль-маску и создающая образ-маску, — это личность, обладающая высоким уровнем образования и культуры, языковой и речевой компетенции, то есть элитарная, или полнофункциональная (по терминологии О. Б. Сиротининой), языковая личность, чьи коммуникативные навыки и потенции достаточно высоки.
Современная элитарная языковая личность обладает рядом черт, позволяющих говорить о ее уникальности. В их числе мы можем назвать следующие:
во-первых, современная элитарная языковая личность представляет собою открытую систему, допускающую существование не одного, а иногда и нескольких образцов языкового сознания и моделей речевого поведения;
во-вторых, современная элитарная языковая личность характеризуется способностью в различных ситуациях общения использовать разные языковые средства, вплоть до лингвистически релевантных личностных индексов, обозначая тем самым свое место в социальной системе, очерчивая и проявляя контуры своего образа;
в-третьих, современная элитарная языковая личность, владеющая значимыми качествами речи — правильностью, уместностью, целесообразностью, коммуникативной культурой, — способна не только реализовывать эти качества, но и отказываться от них, попадая в альтернативную социальную среду;
в-четвертых, современная элитарная языковая личность демонстрирует не только способность, но и психологическую готовность осуществлять переход с одного кода на другой (код в данном случае — это языковой слой, который можно рассматривать как социальный статусный признак), что позволяет ей мимикрировать среди представителей других социальных групп на фоне реальности, грозящей некомфортностью существования. Последнее представляется нам весьма значимым, поскольку является основой для построения роли-маски и формирования образа маски.
Анализ показывает, что исполнителем роли-маски становится прежде всего прагматически ориентированный тип элитарной языковой личности, отличительной чертой которого является исключительная способность менять код коммуникации как в содержательном, так и в формальном отношениях, не останавливаться перед выбором средств, направленных на создание образа, а также отказываться от соблюдения этических и нравственных норм, превыше всего ставя достижение намеченной цели. Исполнение роли- маски и создание образа-маски может быть квалифицировано двояко:
как медиативный социальный ресурс, позволяющий снять социальную и психологическую напряженность;
как проявление нравственной беспринципности.
Психологическая готовность и коммуникативная способность современной элитарной языковой личности совершать сознательные речеповеденческие маневры с целью установления соответствия признанному или требуемому образцу должны сдерживаться и подкрепляться прочным теоретическим знанием поведенческих и морально-этических норм, их востребованностью, практической освоенностью, а также, самое главное, приверженностью личности к нравственной модели поведения, в частности выражающейся в «категорическом нравственном императиве», сформулированном И. Кантом: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству»12. В связи с этим повышается роль морально-нравственной составляющей языковой личности, речевая деятельность которой должна подчиняться высоким мировоззренческим принципам: основной целеуста- новкой создателя речевого произведения должны быть истина и благо. Такой подход к организации процесса речевого общения и оформления речевого поведения находит отражение в классических трудах по риторике. Так, например, в «Риторике» Аристотеля дается более двадцати понятий из области этоса: благо, добродетель, дружба, справедливость и пр.
Индивид черпает свое мировоззрение из общества точно так же, как роли и самоин- дификации. Его чувства, представления о себе, действия вместе со взглядами на окружающий его мир предопределяются обществом. «Личность — сжатое или сосредоточенное общество», — писал В. С. Соловьев13. Общество предоставляет ценности, логику и запас информации (или дезинформации), которые составляют знание, но далеко не каждый в состоянии сделать переоценку навязанной обществом картины мира не только в целом, но даже отдельных его фрагментов. Очевидно, что в формировании личности, ее нравственного потенциала большую роль играет наличие возможности выбора как жизненного стиля в целом, так и речеповеденческой модели в частности. Свободный, этически правильный выбор предполагает: