У пассивных педерастов вырабатывается своя особая психология, напоминающая женскую. Они следят за своею наружностью, не прочь помадиться и краситься. Пассивных педерастов зовут в тюрьме всегда женскими именами. Пока "падение" не совершилось, за ними ухаживают, исполняют их желания и капризы, а затем глубоко их презирают, в прямом смысле плюют на них. В то же время активные педерасты не только не вызывают к себе презрения, но, наоборот, пользуются даже особым влиянием в тюрьме".
Будет справедливо отдать пальму первенства открытия темы однополой любви создателю жанра отечественной непристойной поэзии Ивану Баркову, который еще в сборнике "Девичья игрушка" поместил стихи на тему гомосексуальных отношений.
См. также "Советские гомосексуалисты: вчера, сегодня, завтра" на http://www.gay.ru/slavyane/slav1c.htm и на в http://www.gay.ru/art/literat/books/konlutxt.htm
История гомосексуализма в России. Начало XX в. Дооктябрьский период
Новый век - новое время. В своем великолепном исследовании "Писатель и самоубийство" Григорий Чхартишвили коснулся темы однополой любви:
"В бисексуальности многих прославленных литераторов обоего пола, возможно, проявилось подсознательное стремление к андрогинности: вобрать в себя оба пола, испытать ощущения, не предназначенные тебе природой, почувствовать себя человекобогом...
Что же касается гомосексуальности, то здесь, очевидно, соединились два потока: ведущий от творческого склада личности к девиантной сексуальной ориентации и, наоборот, тот, что ведет от врожденной аномалии к творчеству...
Обычно к отношениям в гомосексуальной среде относятся с брезгливостью, основанной на неприятии самого факта однополых сексуальных отношений. Иллюстрацией, ставящей под сомнение подобные суждения, служат воспоминания о вечерах, которые устраивались членами художественно-поэтического кружка "Гафиз": "Мы надеваем костюмы, некоторые себе сшили дивные, совершенно преображаемся, устилаем коврами комнату, ставим на пол подстилочки с вином, сластями и сыром и так возлежим в беседе и... поцелуях, называя друг друга именами, нами каждым для каждого придуманными".
Эротическая направленность ночных бдений участников "Гафиза" не вызывает сомнений, но дело ограничивалось не только взаимными ухаживаниями; один из основателей объединения, Вячеслав Иванов, размышлял о его деятельности: "Гафиз" должен сделаться вполне искусством. Каждая вечеря должна заранее обдумываться и протекать по сообща выработанной программе. Свободное общение друзей периодически прерывается исполнением очередных нумеров этой программы, обращающих внимание всех к общению в целом. Этими нумерами будут стихи, песня, музыка, танец, сказки и произнесение изречений, могущих служить и тезисами для прений; а также некоторые коллективные действия, изобретение которых будет составлять также обязанности устроителя вечера..."
Подобная интеллектуально-эротическая обстановка, свойственная многим сходным собраниям, способствовала формированию достаточно специфической, но чрезвычайно интересной гомосексуальной субкультуры, которая занимала важное место в России серебряного века.
Гомосексуализм окончательно вышел из подполья, по крайней мере в литературе и искусстве. В начале XX в. однополая любовь в кругах художественной элиты стала модной.
"От оставшихся еще в городе друзей... я узнал, что произошли в наших и близких к нам кругах поистине, можно сказать, в связи с какой-то общей эмансипацией довольно удивительные перемены, ~ вспоминал Александр Бенуа. - Да и сами мои друзья показались мне изменившимися. Появился у них новый, какой-то более развязный цинизм, что-то даже вызывающее, хвастливое в нем. <...> Особенно меня поражало, что те из моих друзей, которые принадлежали к сторонникам лоднополой любви", теперь совершенно этого не скрывали и даже о том говорили с оттенком какой-то пропаганды прозелитизма. <...> И не только Сережа <Дягилев> стал лпочти официальным" гомосексуалистом, но к тому же только теперь открыто пристали и Валечка <Нувель> и Костя <Сомов>, причем выходило так, что таким перевоспитанием Кости занялся именно Валечка. Появились в их приближении новые молодые люди, и среди них окруживший себя какой-то таинственностью и каким-то ореолом разврата удачливый поэт Михаил Кузмин..."
В литературе появление лесбиянок и гомосексуалистов было отражено в романе "Девятидесятники" Александра Амфитеатрова (1862-1938), опубликованном в 1910-11 гг. Главными персонажами романа были владелица крупного банка - лесбиянка и "деканденствующий" поэт-гомосексуалист, который появляется на публике в яркой косметике и ювелирных украшениях, надеваемых специально, чтобы продемонстрировать свою гомосексуальность. И конечно, в основном из гомосексуалистов состояла знаменитая группа "Мир искусства", возглавляемая Сергеем Дягилевым, который в 1899 г. основал журнал с таким названием, в течение нескольких лет изменивший взгляды русских людей на свое культурное наследие. Этот журнал Дягилев издавал совместно со своим двоюродным братом и двойником Дмитрием Философовым. После разрыва с Философовым Дягилев нашел нового любовника в лице Вацлава Нижинского - выдающегося танцовщика, чьи успехи в балете повлияли на развитие этого искусства в мировом масштабе (подробнее о Дягилеве см. далее).
Много гомосексуалистов и лесбиянок было среди символистом. Самым блестящим представителем раннего символизма была Зинаида Гиппиус (1869-1945), поэт и драматург, чья фактическая семья была "шведской семьей" с одним гетеросексуальным мужчиной (Мережковским) и гомосексуалистом (Д.Философовым). За бытовыми отношениями часто скрывались глубокие внутренние драмы. Темная, трагическая сторона однополой любви особенно ясно выступает в отношениях Философова с Зинаидой Гиппиус (1869-1945). Близкий друг и секретарь Гиппиус Владимир Злобин очень точно назвал свою книгу о ней "Тяжелая душа". Ее жизненное кредо лучше всего выражено в словах "мне надо то, чего на свете нет". Красивая женщина и одаренная поэтесса, Гиппиус чувствовала себя бисексуальной, многие современники считали ее гермафродиткой. Из интимного дневника Гиппиус "Contes d amour" (1893) видно, что ей нравилось ухаживание и тянуло к некоторым мужчинам, но одновременно они ее отталкивали. "В моих мыслях, моих желаниях, в моем духе - я больше мужчина, в моем теле - я больше женщина. Но они так слиты, что я ничего не знаю". Телесная сексуальность ей практически недоступна. Она обожает целоваться, потому что в поцелуе мужчина и женщина равны, но половой акт вызывает у нее отвращение и кажется безличным. В идеале "полового акта не будет", "акт обращен назад, вниз, в род, в деторождение".
Брак Гиппиус с Мережковским был чисто духовным, причем она играла в нем ведущую, мужскую роль. Все свои стихи она писала в мужском роде, единственное стихотворение, написанное от лица женщины, посвящено Философову, в которого она влюбилась летом 1899 г. при посещении Таормины, куда Мережковские приехали посмотреть знаменитые фотографии фон Гледена.
Влюбившись в Философова, она всячески старалась оторвать, "спасти" его от Дягилева; в конце концов ей это удалось, но к Гиппиус он все равно не пришел. Летом 1905 г., когда Дима гостил у них в Крыму, она сама пришла к нему в комнату и попыталась форсировать физическое сближение, но это только ускорило разрыв. Перед отъездом он подсунул ей под дверь письмо:
"Зина, пойми, прав я или не прав, сознателен или несознателен, и т. д. и т. д., следующий факт, именно факт остается, с которым я не могу справиться: мне физически отвратительны воспоминания о наших сближениях. И тут вовсе не аскетизм, или грех, или вечный позор пола. Тут вне всего этого, нечто абсолютно иррациональное, нечто специфическое. В моих прежних половых отношениях был свой великий позор, но абсолютно иной, ничего общего с нынешним не имеющий. Была острая ненависть, злоба, ощущение позора за привязанность к плоти, только к плоти. Здесь же как раз обратное. При страшном устремлении к тебе всем духом, всем существом своим, у меня выросла какая-то ненависть к твоей плоти, коренящаяся в чем-то физиологическом...".
Хотя дружеские отношения между ними еще несколько лет продолжались, Философов даже жил у Мережковских, между ними всегда висела напряженность. (еще про представителей "серебряного века" читайте в рецензии на книгу Ротикова "Другой Петербург" на http://www.gay.ru/art/literat/books/drpiter3.htm ).
В советской истории литературы ранние символисты изображаются либо реакционными мистиками, либо аполитичными аскетами. На самом деле большинство из них обладало значительным социальным опытом и сочувствовали революционым переменам. В свое время Минский редактировал большевистскую газету, в которой были напечатаны некоторые из важнейших статей Ленина, Мережковский и Гиппиус совместно написали запрещенный в России антимонархический памфлет "Царь и революция", а сологубовская трилогия "Навьи чары" проникнута предчувствием революции, освобождающей все сферы человеческой жизни и мысли. Одиозность этих авторов в официальной системе советской литературы заключается в том, что их понимание революции распространялось не только на социальный и политический уровни, но было призывом к полному раскрепощению сексуальной, художественной, религиозной и иррациональной сторон человеческого бытия.
Традиция защиты гомосексуализма с консервативных политических позиций, примером которой в 19 веке был Константин Леонтьев, была продолжена в начале 20 века Василием Розановым (1856 - 1919) - реакционером и антисемитом, который считал гомосексуализм освященным веками и абсолютно альтернативным стилем жизни.