А. Я. Сыркин
Слово «Камасутра» пользуется во всем мире огромной популярностью.
Однако, мало кто знает, что в мире существует крайне мало настоящих переводов Камасутры.
Огромное количество подделок под Камасутру, вольных пересказов с фантазиями, рассчитанных на уличного читателя приблизило Камасутру к некому подобию дешевых порнографических романов, которые читают исключительно для возбуждения эротических фантазий.
На самом же деле Камасутра – серьезный большой труд, благодаря которому ученые могут изучать историю Древней Индии, обычаи и нравы ее народа, множество других интереснейших моментов из жизни людей того времени. Кроме того, Камасутра не утратила своего значения и по сей день. Через тысячи лет остаются все так же актуальными вопросы любви и ненависти, отношения между мужчиной и женщиной. Кажется, что тысяча лет промелькнула, как секунда, а люди по-прежнему не изменились. Они так же любят, так же занимаются любовью, так же ревнуют, так же целуются и мечтают о встрече, как и их далекие-далекие предки…
И, безусловно, Сексплорер не может обойти своим вниманием такой удивительный памятник человеческой любви.
Мы начинаем публиковать историю Камасутры, а также планируем разместить на страницах Сексплорера различные варианты переводов и толкований Камасутры.
«Когда прекраснобедрая, томимая любовью, сама пришла к мужчине, то он пойдет в ад, убитый ее вздохами, если не насладится ею…»
Это еще не самое интересное, что Вы узнаете из вступительной статьи к Камасутре, написанной А.Я. Сыркиным, уникальным специалистом, впервые сделавшим перевод на русский язык с санскрита древнеиндийского трактата об «искусстве любви».
В частности, Вы узнаете о великих и могущественных богах любви, о таинственном авторе Камасутры, и множество других, не менее интересных фактов из истории Камасутры, уходящей в далекое прошлое.
Вступительная статья к уникальному изданию Камасутры, сделанному в России профессионалами, а не переведенному с английского или немецкого языков, (как это обычно было раньше), рассказывает об истории этого знаменитого произведения, о ранее неизвестных или же известных крайне узкому кругу специалистов фактах и «моментах биографии» памятника индийской культуры, ставшего символом любви и секса.
Древнеиндийское наставление в любви
Мы представляем Вашему вниманию перевод «Камасутры» (Камасутра— буквально «Наставление в каме», т.е. в сфере чувственных желаний человека)— одного из известнейших памятников древнеиндийской дидактики, созданного около полутора тысяч лет назад.
Для человека иной культуры, с иной системой воззрений и строем чувств адекватное восприятие подобного произведения не просто; и здесь могут принести пользу некоторые предварительные замечания.
Следует подчеркнуть, что санскритское кама , подразумевая полное удовлетворение физических желаний, лишь частично совпадает по значению с русск. «любовь», что и вынуждает отказаться от подобного перевода.
Дидактическая установка произведения сама по себе еще не определяет характера текста;
(в частности, древнеиндийская традиция подчеркивала воспитательную функцию не только этико-философских или законодательных, но и вполне беллетристических произведений, например, сказок, рассматривая их как иллюстративный материал к тому или иному разделу знания), и применительно к «Камасутре» сразу же встает вопрос — научное ли это произведение или художественное?
Вопрос этот не праздный, ибо, не говоря уже о трудностях, связанных с подобным разграничением в некоторых литературах, от ответа на него во многом зависит надлежащая установка читателя.
Если обратиться к наиболее известному, пожалуй, европейским читателям античному аналогу «Камасутры» — поэме «Искусство любви» Овидия, то следует отметить, что по способу подачи материала она представляет собой скорее образец художественной дидактики, нежели научной. Существенно иной характер — и это с самого начала надо будет иметь в виду читателю — носит изложение «Камасутры». Как живо ни затрагивает нас это древнее наставление, автор его, Ватсьяяна, отнюдь не воспел, а преподал «науку страсти нежной».
«Камасутра» — прежде всего научно-дидактическое произведение — как по характеру содержания и по своим непосредственным установкам, так и по особенностям языка, отразившего существенные черты древнеиндийского научного описания.
Ранние образцы научно-дидактических текстов древней Индии возникали в значительной мере как вспомогательная литература (смрити — букв. «запоминаемое»), призванная объяснить канонические сборники гимнов («Ригведу» и др.); характерно понимание функции этих сборников, названных веди, т.е. «знание».
(Эти сборники вместе с примыкающими к ним мифологическими, ритуальными, этико-философскими поучениями (соотв. брахманы, араньяки, упанишады) составляли священный раздел литературы — шрути («услышанное», т.е. откровение, внушенное поэтам-мудрецам свыше).
Так, видимо, уже в первой половине I тысячелетия до н.э. обособился ряд научных дисциплин. Одни из них традиция обозначала как «вспомогательные знания» (упаведа) — например, медицина ((аюрведа); кстати, наставления в любви рассматривались иногда как часть этой науки), военное дело и т.д. Шесть других назывались «частью вед» (веданга): фонетика (сикса), просодия (чандас), грамматика (вьякарана), этимология (нирукта), астрономия (jyotisa), ритуал (kalpa).
Со временем специализация наук в древней Индии усиливается; свидетельства последних веков до н.э. и первых веков н.э. насчитывают уже десятки различных отраслей знания; многим из них, как мы знаем, были посвящены специальные сочинения.
Соответствующие трактаты носили название сутра (сутра — букв. «нить», также — краткое афористическое правило, связанное с рядом таких же правил в рамках данного произведения — ср. параграфы «Камасутры»).
Характеристика этого раздела индийской культуры выходит за рамки настоящего предисловия, и здесь в связи с дальнейшим изложением хотелось бы отметить лишь некоторые более общие особенности языка древнеиндийской науки. Язык этот, в частности, отличался тщательно разработанной, детальной терминологией; тенденцией к подробным перечислениям; чертами характерной системности в методах описания, кое в чем напоминающими принципы современного научного описания и уже поэтому заслуживающими пристального внимания. Хорошо известно тяготение древнеиндийских авторов к скрупулезным классификациям, проявляющееся буквально во всех отраслях знания, о чем бы ни шла речь — здесь классифицируются жесты и мелодии, ступени чередования звуков и периоды жизни, виды пьес и человеческие аффекты.
Подчас объекты подобного описания таковы, что соответствующая классификация невольно воспринимается нами как курьез (ряд примеров тому дает и «Камасутра»).
В таких случаях важно отвлечься от привычных оценок и ассоциаций и постараться воспринять эту черту (наряду с многими другими специфичными особенностями индийской жизни) в более широком контексте древнеиндийской культуры как необходимое ее звено. Подобный подход оправдан, в частности, и тем, что названная тенденция многообразно отражается не только в теоретических описаниях, но и в творческой практике древних индийцев — в их поэзии, музыке, скульптуре и т.д. Мы имеем здесь в виду достаточно устойчивую символику различных выразительных средств, строго соотносимых с определенными предметами, состояниями, свойствами, что приводило в искусстве и литературе к созданию своеобразных кодов (с помощью музыкальных звуков, жестов, красок и т.д.) — например, соотнесение тех или иных эмоций с временами года, часами суток, мелодиями.
Значительная часть памятников древнеиндийской дидактики предстает перед нами в обрамлении одной из таких классификаций — в соответствии с тремя видами или установками человеческой жизнедеятельности, которые предписывались высшим сословиям и, видимо, несколько позже были дополнены четвертым.
Это, во-первых, дхарма (дхарма, от дхар — «держать») — «установление», «закон», «нравственный долг» — совокупность общественных, семейных, религиозных обязанностей, определяющих должное поведение человека; во-вторых, артха — «суть», «польза», «выгода» — приобретение и надлежащее использование материальных ценностей, также наука государственного управления и шире — стратегия практического поведения в целом; в-третьих, кама — «любовь», сфера чувственной, эмоциональной жизни, возбуждение и удовлетворение чувств, преимущественно же — физическая любовь.
Присоединяемый к ним четвертый принцип: мокша — «освобождение», противопоставлен первым трем, означая отказ от активной жизнедеятельности и мирских привязанностей, достижение высшего состояния, святости. Эта классификация получает, по-видимому, достаточно широкое распространение уже в первых веках до н.э. и играет значительную роль в догматике индуизма, во многом определяя тематику и композицию ряда законодательных, этико-философских, художественных произведений.
Характерно в этом отношении уже возглашение, открывающее «Камасутру» (см. Камасутра 1.1). Система эта помогала многим поколениям индийцев осмысливать и упорядочивать собственную деятельность. При этом надо иметь в виду, что дхарма, артха и кама относились не только, а подчас и не столько к разным поступкам, сколько к разным точкам зрения на один и тот же поступок, т.е., условно говоря, представляли соответственно этическую, прагматическую и гедонистическую его оценки (в этой связи характерны рассуждения «Камасутры», гл. 58). Традиция предписывала гармонично сочетать эти принципы — так, чтобы ни один из них не вредил другому — и должным образом распределять их по стадиям жизни :
«В детстве — приобретение знаний и другие дела артхи. В молодости — кама. В старости — дхарма и мокша.»
Здесь напрашивается сопоставление четырех указанных принципов с другой изоморфной классификацией — четырьмя жизненными стадиями, ашрамами, предписывавшимися брахману: состояния ученика (брахмачарин), домохозяина (грихастха), лесного отшельника, заботящегося лишь о размышлении и должных обрядах (ванапрастха) и отрекшегося от мира нищенствующего странника (санньясин). Первые три ашрамы в той или иной степени связаны с исполнением первых трех принципов, четвертая — с четвертым принципом, выдвигавшимся как конечная цель человеческого существования7.