Рациональности и деньгам противостоят и одновременно поддерживают их -
многочисленные иррациональные силы самой жизни: страсти, властолюбие, любовь и
вражда. Конфликт жизненных стихий и форм культуры подробно исследован Зиммелем в
его поздних статьях. Но уже в период разработки формальной социологии Зиммель
анализирует ряд форм, которые, по существу, тождественны жизни, являются ее
элементами. Таковы, в частности, любовь, благодарность, вражда.
Вражда - особенно характерный феномен, являющийся одновременно и содержанием, и
формой жизни. Из зиммелевского анализа вражды выросла современная
конфликтология. Широкие масштабы вражды в виде войн, классовой и религиозной
ненависти, межнациональных конфликтов - очевидны. Вражда поддается рациональному
объяснению и урегулированию. Но правильное понимание вражды требует сочетания
научно-рационального и интуитивно-личностного подходов. Дело в том, что вражда -
одна из мировых стихий, действующих и в обществе, и в объективном мире, и в
самом субъекте. Она может быть сведена к минимуму, введена в культурные формы,
рационализирована в виде экономической конкуренции, научной дискуссии, спора, но
не может быть полностью искоренена. Игры, состязания сторон в суде - также
служат примерами социализированной вражды. Вражда присутствует в экономике,
политике, религии, семейных отношениях и даже в самой любви. Она проявляется в
мощных, кратковременных разрядах вспышках или в вялотекущих процессах, когда
наблюдаются циклические подъемы и спады напряженности. Вражда между людьми -
естественна, о чем говорит известная поговорка: "Все люди - враги", которая
столь же верна, как и противоречащая ей: "Все люди - братья".
Мы ощущаем изначальность, истоки вражды в своей экзистенции, в том особенном
интересе, который испытываем к несчастью ближнего, а также в "духе
противоречия", который возникает подчас между самыми близкими людьми, активно и
глубоко возбуждающими друг друга. "Оппозиционный инстинкт", как полагает
Зиммель, "подмешивается" к поведению человека в любых ситуациях: человек
утверждает себя, отрицая другого.
В статье "Человек как враг" Зиммель говорит о множестве случаев, когда мелкие,
даже смехотворные поводы служили причиной кровопролитной, годами длящейся,
борьбы. Здесь можно вспомнить борьбу партий "Правой" и "Левой" руки в Индии,
"Алой" и "Белой" Розы в Англии. Создается впечатление, что поводы для вражды
изыскиваются специально, когда энергия напряжений в социуме достигает известного
предела. Душа имеет потребность любить и ненавидеть.
Моралисты всех времен призывали людей к миру и согласию. Между тем, человечество всегда воевало. Едва ли был период в истории, когда не происходило бы
вооруженного столкновения. Взаимоотношения примитивных групп почти всегда -
враждебны. Греческие города постоянно воевали друг с другом. Так же вели себя
русские княжества и индейские племена. В цивилизованных обществах делаются
энергичные попытки устранить вражду. Написано немало трактатов о "вечном мире",
который должен наступить в результате взросления и вразумления человека. Однако
две мировые войны между цивилизованными народами Европы опровергают, по всей
видимости, эту теорию. И все же функциональность согласия и любви в обществе
кажется более очевидной, чем необходимость вражды и ненависти. И уж вряд ли
нужно разъяснять, чем грозит человечеству крупномасштабная война в современных
условиях, на рубеже третьего тысячелетия.
Любовь встречается реже, чем вражда, потому что она возникает при стечении
многих обстоятельств, связанных с возрастом, наклонностями, социальными и
родственными отношениями, сходством глубоких интересов. Для возникновения вражды
достаточно даже одного мелкого повода. Применяя закон термодинамики, мы можем
сказать, что вражда выражает тенденцию к самопроизвольному росту энтропии, к
хаотизации, тогда как любовь есть неэнтропийный процесс и, чтобы она возрастала,
необходима работа души. Тем не менее, Зиммель подчеркивает тесную связь между
враждой и любовь и сосредотачивает внимание на функциональности вражды.
Стихийное отвращение, даже чувство ненависти, между мужчиной и женщиной не имеет
определенных оснований. Однако оно есть символ здорового, целостного бытия,
часто - прелюдия к страстной любви.
Тесную близость между людьми трудно поддерживать, потому что душевно-духовные отношения, в отличие от материально-экономических, не могут быть статичными.
Душа человека - всегда в движении и у каждой души - свой путь. Поэтому общество, нуждаясь в гарантиях надежности и душевной близости, выдвигает множество
запретов на инновации в действии и мысли. Чтобы согласовать два императива:
социальной надежности и душевной близости, церковь выдвигает догмат о таинстве и
нерасторжимости брака.
Чем тоньше, глубже, живее связь между людьми, тем легче она рвется. Гениальные
творческие личности сближаются на короткое время, а потом - расходятся. Общие
интересы, общая идеология особенно сильно провоцируют вражду. Если единство,
общность стали чем-то само собой разумеющимся, то всякое отступление от них
воспринимается болезненно.
С чужим человеком мы соприкасаемся лишь отдельными "точками души", пряча себя в "скорлупу сдержанности". Но в семье или политической партии конфликты могут
вспыхивать из-за пустяков. Обвинения в предательстве, ереси возникают на почве
идейной или духовной близости. Тем не менее, хорошо воспитанные и гармоничные
люди именно в момент конфликта осознают, сколь незначителен он по сравнению с
благодатным чувством близости, любви или дружбы. Это возможно потому, что высоко
развитые люди способны сочетать полную самоотдачу с полной внутренней свободой.
Однако для большинства людей, находящихся в близких отношениях, характерны
неосознанная зависимость, недоговоренности, желание господствовать. Чтобы
ограничить эти деструктивные тенденции, приходится поддерживать некоторую
оптимальную дистанцию
Смысл любви, ее функциональность - понятны. Любовь помогает выживанию,
обеспечивает поддержку, надежность, прочность общественных связей. Но зачем
нужна вражда? Почему она шире распространена, чем любовь? Почему она так легко
вспыхивает и так трудно бывает ее погасить?
Вражда "востребуется" во-первых, для поддержания конкуренции, которая необходима в экономике, науке, искусстве. Некоторая доля враждебности активизирует
взаимоотношения, делает их более живыми и интересными. Во-вторых, вражда
выступает как защитный механизм. Мы враждебны к тем, кто нас унижает, заставляет
усомниться в нашей ценности и достоинстве. В-третьих, вражда - инструмент
обновления жизни. Вражда "отцов и детей" помогает обществу развиваться, быстрее
отказываться от устаревших традиций. Вражда привлекает внимание к новым спорным
пунктам, заставляет сосредоточиться на них. Конфликт служит сигналом к началу
перемен и даже к сближению. Внедрение инноваций часто связано с враждой, с
подготовкой к войне. Многие научные открытия сделаны, как известно, благодаря
гонке вооружений. В-четвертых, вражда, согласно Зиммелю, предшествует сближению
и любви, служа как бы "отступлением для разбега". Вражда помогает взаимодействию
культур. Плодотворный синтез многих этнических сообществ произошел в результате
войн. В-пятых, вражда подогревает спор, в котором рождается истина. Истина
нередко уясняется и устанавливается в результате длительной борьбы партий, ценой
крови и жертв. Далеко не всегда можно прийти к истине прямым и мирным путем.
Зиммель считает конфликт конструктивным механизмом социальной жизни. В отличие
от Маркса, который стремился к осознанию антагонизма между классами для того,
чтобы начать войну, революцию, Зиммель считает, что чем ближе мы подходим к
осознанию конфликта, тем легче преодолеть его путем компромисса. В развитии
вражды, как и в любви, интеллект следует за чувством. В мелкий конфликт
постепенно вовлекаются все более мощные силы. Враждебное противостояние чаще
всего есть результат стихийного развития конфликта, возникшего по
незначительному поводу.
Естествознание существенно отличается от социологии. Первое есть образец науки,
и оно строго организовано. Вторая состоит из знаний, рассеянных во всех областях
культуры: мифе, религии, искусстве, исторических хрониках и биографиях. Почему
возможно естествознание как наука? Во-первых, потому что мы можем воспринимать
природные объекты с помощью ощущений (цвет, тепло, движение и т.п.). Во-вторых,
существуют, как показал Кант, универсальные, присущие всякому сознанию формы
восприятия (время, пространство, причинность, закон, факт) под которые мы можем
"подводить" все то, что видим и представляем. В-третьих, человек, познающий
природу, может отделить себя от объекта познания. Мы "встроены" в природу как
живые существа, но в процессе познания способны отвлечься от наших естественных
связей и потребностей, быть беспристрастными. В-четвертых, наше познающее
сознание - это одно, а познаваемый предмет - совсем другое.
Все эти условия отсутствуют в социологии. Во-первых, здесь нет никаких ощущений, которые шли бы непосредственно от предмета - общества. Оно - незримо,
неосязаемо. Само существование общества как особой реальности, подвергается
сомнению. Социологический "номинализм" выводит понятие "общества" как целого из