В музыке симфонический авангард отличается от симфонической классики примерно равным сочетанием звука и паузы (молчания). Так считал Э. Денисов, композитор, необычайно чуткий к живописи. К сказанному он добавлял, что у других, еще более радикальных музыкальных авангардистов, чем он сам (например, у Дж. Кейджа), звук занимает еще меньше места в сравнении с паузой.Мы видим, что и здесь, в музыкальном образе без звука, столько же маргинального, ставшего художественной нормой, сколько в живописном произведении, выполненном без кисти и палитры, или в практике коллажного искусства.
Просто и остроумно решал проблему маргинальности П. Клее. Желая лучше понять, как работают дети и душевнобольные, художник иногда перекладывал кисть или карандаш из правой "обученной" руки в неиспорченную навыком левую, автоматически становясь маргиналом. "Левая" рука выводила Клее и на более серьезные проблемы. Убежденных в том, что между письмом и изображением нет принципиальной разницы, он много сил тратил на изобретение фантастических в своем сочетании формально-знакового и изобразительного алфавитов, экспериментировал с заглавными буквами. И сегодня полна загадок и тайн его акварель "Орден прописной буквы С" (1921). Героическую попытку П. Клее вернуться к исходному праязыку, из которого последующая культура так бесцеремонно изгнала изобразительность, можно сопоставить лишь с синестезийными опытами в области поэтического и разговорного языков, проводимыми в конце XIX и начале XX веков А. Рембо, С. Малларме, А. Крученых, В. Хлебниковым.
Несколько другими гранями повернуты в сторону маргинальности выдающиеся русские художники М.Врубель и М.Шагал. Известно, что Врубель страдал душевной болезнью, но никто до сих пор не изучал, насколько менялось творчество художника в процессе болезни. Если можно так выразиться, "завуалированная маргинальность" Врубеля состоит, видимо, в недописанных фрагментах некоторых его картин, встречающемся упрощении живописного языка отдельных его произведений. Марк Шагал, напротив, в здравом уме и трезвом рассудке сознательно спускался с высот ученого профессионального творчества на уровень безыскусной наивности и простоты выражения в своих картинах. Окунувшись в наивность, он оказывался причастным к маргинальности как одному из наиболее интересных альтернативных направлений современной художественной культуры.
Болезненно остро представлены политическая и сакральная темы в маргинальном искусстве. Даже если эти темы заявлены знаменитыми и признанными художниками, но в маргинальном ключе, культура не спешит переводить их творения в разряд художественной нормы, как это обычно бывает. В 1937 году Сальвадор Дали создал инсталляцию "Воспоминание о Ленине". Произведение отвечало всем требованиям жанра и было подлинным открытием, опередившим время на 30—40 лет.
В 1986 году другой признанный сегодня художник Энди Уорхол выставил в галерее современного искусства в Милане серийную копию "Тайной Вечери" Леонардо да Винчи. Картина представляла собой точную живописную версию знаменитой фрески,но с той разницей, что у Э. Уорхола на одном полотне, в одной и той же раме располагались два одинаковых изображения Иисуса Христа и апостолов, один под другим. Результат не заставил себя ждать. Специальным постановлением Ватиканской католической церкви картина была квалифицирована как кощунство и надругательство над чувством верующего, которому художник как бы предлагал молиться сразу двум одинаковым образам. Проклятье церкви не снято с художника и сегодня.
Аналогичную ситуацию можно было наблюдать в России в конце 1997 года при демонстрации по НТВ фильма Мартина Скорцезе "Последнее искушение Христа". Отметим лишь, что М. Скорцезе является крупнейшим кинорежиссером второй половины XX века. Его имя стоит в одном ряду с именами И. Бергмана, П. Гринуэя, Ф. Копполы, А. Куросавы, С. Спилберга, Р.-В. Фасбиндера, В. Херцога.
После Э. Уорхола и М. Скорцезе отечественный опыт маргинального решения христианской темы уже не содержит прежней остроты в подаче материала. Так мало кто почувствовал и по достоинству оценил достаточно сильный маргинальный ход Е. Семенова, представившего на своей выставке "Семь библейских сцен" в галерее М. Гельмана (март 1998 года) разыгранные исполнителями-даунами сюжеты известных произведений: "Благовещение" Ван Эйка, "Тайная Вечеря" Леонардо да Винчи, "Поцелуй Иуды" и "Сон" Джотто, "Что есть истина?" Н. Ге. Исполненные сюжеты были отсняты на пленку и оформлены в виде картин, которые и предлагались зрителям в экспозиции. Известно, что богоугодные - это, прежде всего слабые, больные, искалеченные люди. Среди них дауны к богу должны быть ближе всех; ведь слабость, кротость и смирение это признаки самой болезни дауна. Им-то и доверил художник воплощение на сцене классических библейских сюжетов.
Настоящей маргинальностью по-русски, с размахом, множеством взаимоисключающих оценок, съемками ТВ, откликами в газетах и журналах, но, к счастью, без сквернословия и мордобития прошла презентация акции "Мавзолей (ритуальная модель)" Ю. Шабельникова и Ю. Фесенко в галерее "Дар" (30 марта 1998 года), куда был приглашен и автор настоящих строк. Собственно активной стороной акции было поедание тела В.И. Ленина, изготовленного из торта. В пресс-релизе акции говорилось: "Заканчивается XX век и вместе с ним Ленин, переходящий в разряд универсальных культурных знаков, которыми оперируют независимо от политической или нравственной позиции. К Ленину больше неприменим эпитет "выдающийся" (злодей, гений, политик, учитель и т.д.). Это и составляет основу внутреннего конфликта большинства из нас на пороге III тысячелетия: самая актуальная на протяжении нашей жизни фигура окончательно уходит в сферу истории, искусства и культуры".
Отважившиеся прийти на акцию, словно в эксперименте, могли на себе почувствовать присутствие или, наоборот, отсутствие маргинальной ауры. Какая-то часть приглашенной публики отнеслась к акции абсолютно серьезно. Поэтому процедура поедания тела их могла только шокировать, и маргинальное чувство обошло их стороной. Другая, более ироничная часть приглашенных включилась в акцию как игру и с удовольствием уплетала аппетитные кусочки, запивая их вином или соком. Самые же "продвинутые" зрители по достоинству оценили ритуальный смысл акции, который позволял отнестись к делу одновременно серьезно и с юмором. Ритуал отсылал к языческой памяти праистории, а исполненное произведение давало понять, что перед зрителем всего лишь искусство.
Все названные примеры - это маргинальность "на время", т.е. пока устоятся вкусы, пройдет шок неприятия и все успокоится. Культура станет еще терпимее, еще эластичнее. Скрипя и чертыхаясь, она переставит колышки своих границ еще на некоторое расстояние вверх, вниз или вширь, обозначив еще более емкое и просторное поле для творческих экспериментов.
Подлинными же маргиналами, т.е. наиболее устойчивыми в сохранении своей "инаковости", дистанцированности по отношению к культурным нормам являются, как уже говорилось, художники-изгои общества - аутсайдеры, а также близкие к ним: дети, примитивы и наивы. Лишь они и то в разной степени, с большей или меньшей полнотой выражают идею маргинальности.
Значительная часть атрибутивных признаков, дающих представление о маргинальном искусстве взята нами у аутсайдеров, которые и этимологически (аутсайдер, маргинал) и содержательно чрезвычайно близки.
Среди таких признаков обычно называют восторг и ликование процессом, но не результатом творчества; отсюда - аутсайдер тот, кто творит, избегая посвященности, деловитости, профессионализма, кто, к тому же, совершенно безразличен к результату. Как ни странно, но аура маргинальности настолько хрупка, что такие обычные спутники искусства, как признание, успех, аплодисменты, коль скоро они осознаны и оценены художником, действуют разрушающе по отношению к такой ауре. Через них художнику возвращается его обычное культурное состояние.
К аутсайдерному искусству неприменимо понятие диалога между произведением и его воспринимающим. Эти художники неохотно пользуются классическими материалами (маслом в живописи, мрамором в скульптуре) и с удовольствием обращаются к любому случайному, только что попавшему под руку материалу: дереву, картону, коже, пластику. Аутсайдерному искусству сложно подобрать дефиницию. Не менее сложно идентифицировать такое искусство, т.е. отнестись к нему с определенных эстетических позиций (например, с позиции эмпатии). Подлинным открытием в эстетике XX века является обнаруженное бессилие психоанализа и его важнейшего герменевтического механизма - кодирования творческого процесса в терминах сублимации при подходе к маргинальным явлениям. Недееспособность психоанализа следует также рассматривать в качестве важнейшего признака аутсайдерного (маргинального) искусства.
Внутри себя аутсайдеры неоднородны, поскольку художественный талант как главный элемент творчества по разному реализуется в условиях социальной изоляции, либо отверженности. Известно, что творческих работ обитателей психиатрических больниц больше, чем аналогичных работ уголовных заключенных. Первые к тому же талантливее, или, по крайней мере, изобретательнее. В чем здесь дело? По мнению М. Тевоза многое объясняет характер изоляции: “Если главное назначение тюрьмы заключается в подчеркивании ответственности заключенного, то психиатрическая больница делает все, чтобы лишить этой ответственности. Психиатрический заключенный, не знающий ничего, даже срока своего освобождения, может начать предпочитать тень добыче, по выражению Андре Бретона”. Это значит, что душевнобольной художник изначально живет в мире нереального, столь важного для развития творческого воображения.