Среди смысловых ценностей суперорганического мира Сорокин выделяет высшую интегральную ценность – “истинную вершину добра” - “невидимое триединство Истины, Добра и Красоты”. “И хотя каждый член этого высшего Триединства обладает ярко выраженной индивидуальностью, все три неотделимы друг от друга…. Настоящая Правда всегда добра и красива; истинное Добро всегда правдиво и красиво; и чистая Красота неизменно истинна и добра. Эти величайшие ценности не только неотделимы одна от другой, но они также и превращаются друг в друга, подобно тому, как одна форма энергии может быть превращена в другие”.[28] Автор утверждает: “…новый нарождающийся
социокультурный строй обещает обеспечить добровольное объединение религии, философии, науки, этики, изящных искусств в одну интегрированную систему высших ценностей Истины, Добра и Красоты”.[29]
Описанная выше сложная система описывает сущностные характеристики Интегрального общества, которое, по Сорокину есть наиболее приемлемая историческая стратегия для преодоления кризиса социокультурной системы. Сорокин отстаивал Интегрализм как парадигмальную основу грядущего общественного строя.
Но Сорокин не только описывает и обосновывает необходимость построения Интегрального общества, он идет дальше и подробным образом исследует стратегию, которая могла бы этому способствовать. В основе ее - распространение в мире идеи альтруистической любви, всестороннему изучению и пропаганде которой он посвятил последние годы жизни, работая в созданном им Гарвардском центре по изучению творческого альтруизма.
VI Концепция социальных нарушений
Тема социальных нарушений всегда была одной из основных тем его творчества американского периода, особенно его начального этапа. Корни этого интереса обнаруживаются уже в самой первой его серьезной работе “Преступление и кара, награда и наказание”. Кроме того, если обратиться к библиографии его трудов и русского и американского периода, обнаружится огромное количество работ, посвященных “социальным историям”, протекающим в “социальном теле”. Стержнем созданной им концепции социальных нарушений являются войны и революции. Таким образом, мы снова можем убедиться, насколько социально-политическая обстановка в России повлияла на спектр научных интересов Сорокина. Следует вкратце охарактеризовать эту концепцию.
В первую очередь Сорокин приводит классификацию и дифференциацию социальных нарушений. Он выделяет “…5 классов нарушений:
1) политические нарушения, способные вызвать изменение существующего политического режима или строя;
2) социоэкономические нарушения направленные на модификацию социального и экономического порядка;
3) национальные и сепаратистские нарушения, направленные на достижение национальной независимости, автономии или каких-либо привилегий на национальной почве;
4) религиозные нарушения – дезорганизация, раскол церковной жизни, конфликты разных конфессий и т.п.;
5) “смешанный тип” нарушений, без единого лидирующего класса, объединяющий их в самые причудливые комбинации”.[30]
Дифференциация нарушений выглядит следующим образом:
Первым критерием дифференциации Сорокин определяет социумный уровень и выделяет в этом отношении нарушения, могущие иметь место на персональном, групповом (институциональном) уровнях и на уровне суперсистемы. Последние два вида усложняются, передаются от группы к группе, “наслаиваются” друг на друга в жизни групп, институтов, обществ и их систем.
Вторым критерием является степень опасности нарушений для целостности социального порядка. Здесь выделяются совсем не опасные (например, несоблюдение водителями машин правил уличного движения) и нарушения, грозящие разрушением порядка (бунт, волнения, революции и пр.) Нарушения второго вида надолго остаются в исторической памяти, это “наиважнейшие” нарушения.
Третьим критерием дифференциации Сорокин определяет историческое время существования групп и институтов. В зависимости от этого он выделяет две группы нарушений: напоминающие “болезни роста” бурно развивающегося молодого организма или “недомогания” старческого.
Какие из видов нарушений интересуют Сорокина, прежде всего? Эти нарушения кратко можно обозначить как грозящие разрушением социального порядка “болезни и недомогания старческого организма”, происходящие на институциональном уровне или на уровне суперсистемы.
Однако Сорокин не останавливается лишь на классификации нарушений и, критикуя множественные и разнообразные определения социальных нарушений исследователей и историков, предлагает не “передавать эмоции в словах”, а попытаться “измерить социальные штормы”.
Он опирается на “индикаторы социальных нарушений”, которые собирались им за внушительный промежуток времени – с 60 века до н.э. до 20 века н.э. (т.е. охватывали античную цивилизацию Древней Греции, Рима, Византии и европейскую цивилизацию с 6 века н.э.). Эти индикаторы нарушений стали им изучаться в комбинации четырех качественно-количественных аспектов.
1. Зона нарушений (оценка в зависимости от их места в социальном пространстве):
· нарушения локального характера, в сельской местности или в небольшом ограниченном районе – 1 балл;
· нарушение локального характера, в нескольких сельских районах или маленьком городке – 3 балла;
· в большом городе – 5 баллов;
· в нескольких городах среднего размера, в одном важном городе или маленькой провинции – 10 баллов;
· в большой провинции или части столицы – 20 баллов;
· в нескольких больших провинциях или в целом в столице – 40 баллов;
· нарушение в столице, перекинувшееся на несколько провинций – 60 баллов;
· нарушения, захватившие большую часть страны – 80 баллов;
· в стране – 100 баллов.
2. Пропорции населения, активно включенного в нарушение (за и против):
· нарушение, произведенное несколькими лицами (заговорщики, преступники и т.п.) – 10 баллов;
· нарушение, произведенное небольшой группой лиц – 30 баллов;
· нарушение, совершенное небольшой общностью (профсоюзная, партийная и т.п.) – 50 баллов;
· нарушение большого массива населения, комбинирующее действие нескольких указанных общностей – 70 баллов;
· нарушения, привлекшие практически все взрослое население – 100 баллов.
3. Пропорции напряженности нарушения (по колебанию насилия и жестокости):
· нарушение без насилия – 1 балл;
· незначительное насилие – 3 балла;
· покушения на жизнь и собственность в большом размере – 5 баллов;
· масштабные насилия и свержение власти в местных центрах, без серьезных социальных эффектов – 7 баллов;
· тотальное насилие, сбрасывание центральной власти, приведения к серьезным последствиям – 10 баллов.
4. Продолжительность нарушения:
· один или несколько дней – 1 балл;
· несколько недель – 3 балла;
· многомесячные – 5 баллов;
· год – 10 баллов;
· два года – 15 баллов;
· три года – 20 баллов;
· четыре года – 25 баллов;
· более пяти лет – 30 баллов.
По этой четырехаспектной схеме делались замеры нарушений и сводились в общие списки, таблицы, графики и диаграммы; использовались фактические данные, собранные в многотомной Британской энциклопедии, в исторических хрониках, научных историографических изысканиях. Всю эту информацию Сорокин очень интересно оформил: разбил “горизонталь” на “отдельные исторические единицы в лице национальных государств”: Англию, Францию, Италию, Испанию, Нидерланды, Россию и две пары Германию-Австрию, Польшу-Литву. “Вертикаль” разбил на временные отрезки по 25 и 100 лет. Таким образом, все эти сведения раскрывали увеличение и уменьшение (“флуктуацию”) социальных нарушений “по горизонтали” - от страны к стране, от цивилизации к цивилизации, “по вертикали”- от периода к периоду.
Этот массив информации собирался и предварительно обрабатывался многими людьми: специалистами по военной социологии, по праву, культурологами и т.д., в основном из ученых русского зарубежья.
Безусловно, по объему данных этот анализ беспрецедентен. В целом он представляет, вероятно, довольно реальную картину. Но мне хотелось бы отметить некоторые существенные недостатки этой “системы строгой квантификации”.
Сам Сорокин критикует исследователей и историков за “…вербальный квантатизм”[31]: “великая революция”, “мелкие и отдельные беспорядки”, “сравнительно бескровные”, “очень жестоко”, “долго”, “большие грабежи” …”, однако, сам также допускает подобные ошибки. Особенно это заметно при классификации второго и третьего аспектов.
То, что Сорокин более четко классифицировал, например колебания насилия и жестокости и дал каждому классу определенную количественную оценку, то как, в таком случае, четко и так же “строго” количественным образом определить такие понятия Сорокина, как “незначительное насилие”, “….(насилие) в большом размере”, “масштабное” и “тотальное” насилие? В чем, например, конкретная “количественная” разница между “масштабным” и “тотальным” насилием? Одно лишь различие в особенностях свержения власти (в местных центрах при “масштабном” и центральной власти в “тотальном” насилии) не проясняет картину, а дополнительно приведенные Сорокиным такие характеристики как “без серьезных социальных эффектов” в первом случае и “приведение к серьезным социологическим последствиям” во втором, сами по себе требуют дополнительного пояснения, как количественно и “строго” дифференцировать “серьезность” и “несерьезность” социальных эффектов, какими индикаторами (следуя логике Сорокина) мы можем их оценить? По сути, здесь необходимы такие же “классификации”, только уже для использованных Сорокиным не вполне четко очерченных понятий.