Урбанизация страны способствовала закреплению этой тенденции, новые города и поселки возникали вокруг строящихся заводов и комбинатов. Жилищная стесненность нарушила семейно-родственные связи, оставляя нуклеарную семью в окружении «чужих» людей. Это резко контрастирует с интенсивностью семейно-родственных и соседских контактов на селе, где все знают друг друга. Город, приучая людей к постоянным контактам в транспорте, магазине, создает фон отчуждения людей друг от друга, феномен отсутствия людей при их соприкосновении. Эта городская особенность психологически весьма опасна как основа и для криминального поведения. Только социально-психологические особенности семьи позволяют сформировать у личности способности переключения с кода обезличенного взаимодействия на код личностного общения без каких-либо отклонений от общепринятых норм. Раскол семейного авторитета, особенно резкий в городских семьях, усугубляет для подрастающих поколений тенденцию к девиантности поведения среди «чужих».
Раскол семейного авторитета происходит также при разрушении семейного производства как арены совместной деятельности родителей и детей, как арены трудового воспитания и формирования семейных династий по профессиональной их ориентации. В семейном домопроизводстве никто не чувствует себя батраком, наемником, а семейный авторитет родителей укрепляется благодаря их профессиональному мастерству, передаваемому в процессе обучения. Отсутствие у семьи общесемейного дела лишает членов семьи чувства хозяина своей жизни, самоуважения и достоинства. Только родители, имеющие свободные профессии, занимающиеся творчеством в стенах дома, способны передать по наследству свои профессиональные знания, навыки – только немногие в условиях капиталистического наемничества способны создавать семейные династии артистов, художников, писателей, музыкантов. Эти немногочисленные исключения подтверждают огромное значение совместного общесемейного дела родителей и детей как ведущего фактора полноценной социализации потомства и поддержания высокой планки семейного авторитета.
Еще один момент, связанный с нарушением семейного производства капиталистической индустриализацией – удлинение периода социализации. Многие считают социализацию молодежи до 25 лет признаком прогресса, в связи с этим трудовое воспитание детей встречается в штыки, объявляется эксплуатацией детей. Здесь корни запретов труда несовершеннолетних даже вместе с родителями, поскольку труд изначально мыслится внесемейным и является таковым. В результате родителям оставляется возможность проявить себя в качестве воспитателей не в серьезном деле, а во время отдыха, туризма. Затягивание учебы и ученичества без настоящего труда ставит подростков в положение недовзрослых, социально не признаваемых взрослыми людей. Отсрочка социального признания резко противостоит процессу акселерации – ускоренного развития физического и полового воспитания. Отсюда идет нагромождение острых социальных проблем материнства несовершеннолетних, сексуальной вседозволенности, групповой секс. Ранние браки как попытка приобретения статуса социализированной взрослости в период затянувшегося ученичества и, как следствие, - рост разводимости из-за социальной неготовности к родительским ролям – все это следствие разрыва между социальной и физической зрелостью, удлинения социализационного периода в связи с развалом семейного авторитета по причине краха семейного производства.
Индустриализация и вовлечение женщин в систему государственного производства ведут к еще одной разновидности дробления семейного авторитета. Занятость женщин-матерей вне дома ставит матерей и отцов в положение конкурентов. Взамен взаимно дополняющих друг друга ролей матери и отца в системе семейного производства, взамен единства родительского авторитета и единства родительского влияния на детей и подростков, занятость женщин, понижающая уровень оплаты труда мужчин, привела к конкуренции мужей и жен на рынке труда. Подобная конфликтность не могла не сказаться и на семейных отношениях отцов и матерей, что и является причиной роста разводов. Общий семейный авторитет был раздроблен на два родительских авторитета, находящихся в противостоянии. Более того, произошло снижение авторитета отца, и усиление авторитета матери.
Вовлечение женщин в производство происходило в условиях существования социокультурных норм разделения мужских и женских обязанностей. Крах семейного производства коснулся прежде всего мужчин, урбанизация закрепила исчезновение тех видов домашнего труда, которые выполнялись мужчинами. Но за женщинами остались их прежние домашние роли, теснее всего связанные с функцией материнства. Отсюда доминирование матери в домашнем хозяйстве и в семье, дополняемое большим времяпрепровождением матери дома в связи со льготами, предоставляемыми матерям государством по уходу за детьми. Эти льготы породили своеобразную систему матриархата.
Перекос семейного авторитета в сторону роли матери обусловлен также перевесом женских поколений над мужскими в первое послевоенное десятилетие. Распространение матерей-одиночек способствовало укреплению социального признания альтернативных семей с одним родителем, легитимности статуса матерей-одиночек.
Таким образом, в течение нескольких десятилетий структура родительского авторитета, присущая расширенной семье, радикально трансформировалась, сузившись до семейного авторитета нуклеарной семьи, к тому же лишенного трудового сотрудничества родителей и детей обремененного необходимостью длительной опеки в связи с затягиванием периода социализации; наконец, зауженный авторитет семьи оказался раздроблен на два противоречащих друг другу авторитета отца и матери с усилением последнего.
Ослабление родительского авторитета в результате передачи детей на время работы родителей вне дома в детсады-школы-училища-вузы и т.п. происходило в связи с внесемейными влияниями воспитателей на формирование личности ребенка. В этой ситуации дети лишаются не просто непосредственных контактов с родителями большую часть дня, они лишаются социализирующего влияния родителей в совместной деятельности с ними, влияния, которое замещается воспитателями и группами сверстников. Все целевые воспитательные учреждения в советскую эпоху осуществляли с помощью «парт-проф-комсомол-пионерорганизаций» единую политическую социализацию, которая могла и не совпадать с политическими ориентациями родителей или с их религиозными воззрениями.
Спад рождаемости связан с тупиковыми, неразрешимыми проблемами родителей – рожать детей ради деторождения, или ради того, чтобы их пичкали чем-то чуждым посторонние люди? Из-за этого социальные и экономические мотивы рождения детей сошли на нет. Ведущим мотивом стало обзаведение малышом, маленьким, полностью зависимым от взрослых, искренне любящим родителей и послушным – в этом выразилось негативное отношение к последующим возрастным стадиям детей с их неподчинение старшим. В итоге – мало кто решается на трех и более детей в семье, вторым обзаводится лишь четверть, а первенец появляется как дань вступлению в брак.
Политизации воспитания служили средства массовой информации, устная пропаганда, занятия в политкружках. В начале 90-х годов молодежь отвергла уготованную ей отцами и дедами систему, продемонстрировав отказ от стремления занять место старшего поколения, от социальной преемственности поколений. Причины этого многообразны. Но хочется особо отметить конфликтность социализации новых поколений.
Разрушение семейной преемственности, согласованности ориентаций дедов-отцов-внуков прямо повлияло на крах социальной преемственности, советской модели социализации молодежи, не захотевшей идти по стопам старших поколений. Противоречивость и противоположность социализирующих авторитетов при уменьшении периода социализации и ослаблении семейной социализации потомства – вот фон эклектической, фрагментарной, дисфункциональной социализации. В этих условиях проблема полноценной социализации поколений, проблема органического замещения внешнего контроля внутренним самоконтролем может решаться путем отхода от общественного в сторону групповых подростковых и молодежных субкультур.
Занятость родителей и детей вне дома, ведущая к дефициту эмоционального контакта между ними, толкает детей к поиску глубоко личных интимных отношений в неформальных группах сверстников, возникающих в рамках целевых формальных воспитательных учреждений и в территориальных объединениях по месту жительства. Разваливающийся семейный авторитет компенсируется при этом авторитетом группы равных и авторитетом ее лидера. И вскоре эти группировки приобретают самостоятельную ценность в глазах их участников, все более закрепляя их отчуждение от семьи.
Происходит переоценка референтных фигур, подростки прощаются с детством, с иллюзиями в отношении своих родителей, в дальнейшем эти субкультуры усиливают значимость непосредственных контактов в группе. Неуверенность подростков, оторванных от семьи, перед ситуациями соперничества за лидерство среди ровесников сильнее притягивает их друг к другу по законам стаи – отсюда обязанность в соблюдении групповых принципов, нетерпимость к отклонениям от них.
В группах ровесников процветает приверженность групповым ценностям, снимающая проблему индивидуальной ответственности за групповые действия. Идет переадресовка самоконтроля на уровень группового МЫ. Таким образом, вовлеченность в неформальные группы сверстников ухудшает социализацию поколений.