Действие компенсаторных механизмов в межэтнических отношениях рассматривается как результат сформированного комплекса «групповой неполноценности». Он включает гипертрофированное чувство ущемленности, осознание маргинальности, разрушение этнической общности как целого. Компенсаторный комплекс, по мнению Г.У. Солдатовой, способствует замкнутости, стремлению к превосходству, соперничеству и даже «отмщению» за перенесенные реальные и воображаемые обиды.
Можно добавить, что сама этничность в условиях разных социальных и политических перемен, кризисов гражданской идентичности выступает в своей компенсаторной функции. С этим обычно бывает связан рост гиперидентичноети в массовых масштабах.
Антиассимиляционные настроения (восстановление коммуникативных функций «родных языков», восстановление утраченных элементов традиционной культуры и т.п.) перерастают в движения за восстановление достоинства, которые начинают восприниматься не только в психологическом плане, но и в политическом — как потребности в самоутверждении вплоть до суверенитета в разных формах.
Регрессивные механизмы выражаются в росте неуверенности в будущем. Это ведет к возвращению архаичных форм взаимодействия, восстановлению кланово-родовых систем в культуре, что мы наблюдали и в среднеазиатском регионе, и на Кавказе. Регрессивные механизмы приобретают особую роль в случае длительных, трудноразрешимых конфликтов.
В одном случае они могут стать направлением (точнее, одним из направлений) в согласительных процедурах при регулировании конфликтов; в другом — тормозом в цивилизационном развитии, возвращая к тем стадиям, когда споры решались насилием и войной.
Все указанные социально-психологические механизмы включаются тогда, когда формируются интолерантные отношения между этническими группами.
По вопросу о том, что такое межэтническая толерантность, среди этнологов, этнопсихологов идут дискуссии. Одним из довольно распространенных является понимание толерантности как индифферентности к этническим различиям. Оно нередко встречается среди людей с высокой деловой или общекультурной ориентацией в жизненных установках — среди «естественников», математиков, экономистов. Но, бывает, его разделяют и те, кто, как говорится, «устал» от этнических, национальных проблем и хотел бы свести их на нет, однако в реальности такое «решение» просто невозможно.
Важно также учитывать, что люди из среды недоминирующих групп часто воспринимают саму постановку проблемы о толерантности как способ стимулировать «терпение», «терпеливость», а индифферентность в межнациональном общении — как стремление забыть о потребностях народов или даже как ассимиляторские тенденции. Вот почему понимание толерантности имеет не только научное, но и практическое, идеологическое и политическое значение.
Мы рассматриваем толерантность не как позицию самоограничения и намеренного невмешательства, согласия на взаимную терпимость, а как принятие других такими, какие они есть, и готовность взаимодействовать с ними. Многие исследования, проведенные нами в разных республиках Российской Федерации подтвердили что людей толерантных, готовых к общению, везде намного больше, чем просто индифферентных. Среди русских доля этнически индифферентных колебалась в республиках в пределах 10-15%, а готовых к позитивным контактам — до 60—80% по социальным, демографическим и этническим группам.
Межэтническая толерантность проявляется в поступках, но формируется в сфере сознания и, конечно, тесно связана с этнической идентичностью. Все виды гиперидентичности повышают уровень интолерантности в межэтнических установках. Но на этом основании считать этнонациональное самосознание опасным, стремиться не напоминать о нем было бы ошибкой, только усиливающей сложность межэтнических отношений. Не этническое само сознание вообще, а гиперболизация его (эгоцентризм, этноэгоизм и т.п.) отрицательно влияет на толерантность. Перерастание этнического самосознания в гиперидентичность и рост интолерантных установок связаны, как мы уже отмечали, далеко не только с процессами в психической сфере, но и в сферах социальной, экономической, политической жизни. Он в значительной степени определяется и ситуацией — стечением всех этих обстоятельств.
Ситуационный фактор мы интерпретируем более широко, чем в психологических концепциях. Д. Кэмпбел сформулировал теорию, согласно которой конфликт интересов между группами предопределяет отношения конкуренции и ожидания угрозы со стороны «чужаков». Именно угроза обусловливает ингрупповую враждебность, усиливает внутригрупповую солидарность, аффилиацию, непроницаемость границ, увеличивает меру наказания за отклонения от норм группы.
Как видим, при психологическом подходе восприятие и ощущение угрозы интерпретируются как та ситуация, которая порождает интолерантность в межэтнических взаимодействиях. При этносоциологическом подходе сама конкретная, объективная ситуация — стечение обстоятельств в экономической, политической и социальной сферах — создает конфликт интересов, влияет на восприятие обстановки, которые затем, в свою очередь, могут в той или иной мере определять и внутригрупповую солидарность, и углубление этнокультурных психологических границ.
Если рассматривать ситуации с личностных позиций, то для человека имеет значение, с какой группой он себя в данной конкретной ситуации больше отождествляет, как он для себя определяет эту ситуацию. Здесь действительно многое зависит от ролей, которые он выполняет. Возьмем обстановку в трудовом коллективе, где идет речь о приеме на работу мигранта из зоны конфликта, скажем, абхаза из зоны грузино-абхазского конфликта. Если члены трудового коллектива больше отождествляют себя с пострадавшими от конфликта, чем с жаждущими оставить больше средств для зарплаты уже работающих в учреждении, и руководитель держится такой же ориентации, то он скорее может принять решение о зачислении абхаза. Но если руководитель больше ориентирован на внешние оценки его деятельности, то он может посчитаться с тем, что грузины станут воспринимать эту акцию как проявление симпатии к абхазам, и воздержаться от принятия в коллектив конкретного абхазского специалиста.
Что же касается действия ситуативного фактора в больших группах, то социологи и социальные психологи выделяют в качестве благоприятных такие ситуации, когда этнические группы имеют общие цели, интересы, зависят от сотрудничества, взаимодействуют при позитивной поддержке правительства. Так, многие русские в республиках РФ поддерживали ориентации представителей титульных национальностей на большую их (республик) самостоятельность, что в значительной мере определялось общими интересами тех и других в использовании местных ресурсов.
Позитивная роль правительства в сохранении благоприятного климата в отношениях между татарами и русскими демонстрировалась нами на примере действий Президента Татарстана М.Ш. Шаймиева. Идея стимулирования консолидации Татарстане кой общности — «мы татарстанцы», превращение празднования дня провозглашения суверенитета, а также сабантуя, в общие праздники, служат лишь наиболее очевидными проявлениями такой консолидирующей политики.
Ситуативный фактор может играть и противоположную роль, способствуя эскалации конфликтов. Скажем, отношения федерального Центра и Чеченской республики (при жизни Дж. Дудаева) могли еще долго продолжаться в неопределенном русле или даже прийти к благоприятному для обеих сторон исходу, если бы не ряд конкретных ситуаций, связанных с интересами лидеров каждой из сторон. Но, конечно, в целом межэтнические конфликты являются следствием сложного комплекса обстоятельств.
Понимание межэтнического конфликта
Межэтнические конфликты (нередко их называют просто этническими) ста ли распространенным явлением в современном мире. По данным Стокгольмского международного института по исследованию проблем мира в Осло, две трети всех насильственных конфликтов в середине 90-х годов были межэтническими. Переход к демократизации в нашей стране и распад СССР также сопровождались острыми межнациональными, межэтническими напряжениями и конфликтами.
Один из принципиальных вопросов для понимания таких конфликтов — вопрос об их связи с самим феноменом этничности: является ли связь между ними сущностной, заложенной в самом этническом многообразии человечества, или она сугубо функциональна? Если признать истинным первый подход, то тогда ингушей и осетин, арабов и евреев, армян и азербайджанцев следует признать «не совместимыми». Если исходить из второго, то надо сделать вывод: не этничность составляет суть таких конфликтов, она — форма их проявления.
В конфликтных ситуациях обнажаются противоречия, которые существуют между общностями людей, консолидированными на этнической основе. Далеко не в каждый конфликт бывает вовлечен весь этнос, это может быть его часть, группа, которая ощущает на себе или даже осознает противоречия, ведущие к конфликту. По существу конфликт есть способ разрешения противоречий, проблем, а они могут быть самыми разными.
Функциональный подход к пониманию конфликта характерен для большинства этноконфликтологов. В.А. Тишков определяет межэтнический конфликт как любую форму «гражданского, политического или вооруженного противоборства, в котором стороны, или одна из сторон, мобилизуются, действуют или страдают по признаку этнических различий».
Другого определения, он считает, дать невозможно, поскольку межэтнический конфликт «в чистом виде» вычленить нельзя по причине того, что их в природе просто не существует. Действительно, случаи, когда один народ вступает в конфликт с другим из-за этнических различий или каких-то внутренне, изначально им присущих антагонизмов, практически не известны. И вообще наукой не доказано, что такие антагонизмы существуют в человеческой природе. Примерно так же определяют межэтнические конфликты и некоторые зарубежные специалисты.