В 1995 г. состоялась IV Всемирная конференция по положению женщин: "Действия в интересах равенства, развития и мира", которая убедительно показала, что к концу ХХ столетия монополия мужчин на командные позиции во всех сферах общественной жизни ослаблена или подорвана, все более становится пережитком прошлого, историческим анахронизмом.
В "Платформе действий в интересах равенства, развития и мира", принятой IV Всемирной конференцией по положению женщин (Пекин, 1995), в числе конкретных направлений деятельности названа задача устранения неравенства в области разделения власти и принятия директивных решений на всех уровнях.[6]
Мировой опыт показывает (это выявлено многочисленными исследованиями, в том числе проводимыми под эгидой ООН), что общий политический климат в странах изменяется к лучшему, если число женщин в их парламентах достигает определенного "барьерного уровня", или "критической массы" – в 30 %. Практика стран Северной Европы особенно убедительно подтверждает это.
Как утверждалось на конференции Межпарламентского союза в 1997 г., в современных демократических обществах необходимо развивать новый социальный контракт, в котором мужчины и женщины могли бы работать на паритетных началах, своими различиями дополняя и обогащая деятельность друг друга.
Партнёрство между женщинами и мужчинами в политике не только возможно, но и необходимо. Политика – слишком серьезное и общее дело, чтобы доверять его только мужчинам. Исследования в разных странах фиксируют, что женщины хотят делать нравственную политику. Под последней понимается ненасильственная политика, выбор средств, соответствующих тем высоким целям, декларируемым в программных документах; цель – не завоевание власти над кем-либо, а использование её для улучшения жизни людей; сосредоточение на проблемах равенства, развития, мира.[7]
Не случайно сегодня ООН придерживается главного организационного принципа: без полного участия и наделения властными полномочиями женщин мира не может быть найдено устойчивых решений в обществе, которому угрожают социальные, экономические трудности.
Приняв партнёрскую модель отношений между мужчинами и женщинами во всех сферах жизни, включая и политическую сферу, можно создать удивительный новый мир для себя и для потомков, в то время как отказ от этой модели равнозначен отказу от будущего.[8]
На наш взгляд нельзя не поддержать утверждения Галины Старовойтовой, высказанные на Международной научно-практической конференции "Феминистская теория и практика: Восток-Запад", состоявшейся в Санкт-Петербурге в 1996 г. "…стремление к власти является частью гедонистической природы человека. Доминировать – это значит удовлетворять какие-то свои желания. Кроме того, власть означает творчество и самовыражение. Власть означает также возможность контролировать будущее – свое и своих детей. И я не вижу никаких оснований для женщин мириться с отстранением их от этих естественных человеческих устремлений".[9]
5.Противоречия в теории современного феминизма
Противоречия между американским и французским феминизмом 70-х годов. Основное различие между французской и американской феминистской теорией 70-х годов состояло, по мнению Алис Жарден, специально посвятившей исследованию этой проблемы известную книгу Gynesis. Конфигурация женщины и современность (1985)1, в различном отношении к проблематике женской субъективности: если общей задачей французского феминистского мышления являлась денатурализация понятий либерализма и гуманизма, натурализованных эпохой Просвещения, и прежде всего,— понятия субъекта, то американский философский феминистский проект 70-х годов строился в основном на аффирмации женской субъективности. Другими словами, в основе американско-французского феминистского теоретического "разрыва" лежит, по мнению Алис Жарден, методологическое различие между пониманием женщины "как процесса" во французской феминистской теории и женщины "как половой идентичности" в американской. Общая концептуальная позиция американских феминисток в 70-е годы, по мнению Жарден, связана с а) отказом от бессознательного, б) настаиванием на стабильной структуре "я" и в) пониманием языка только как коммуникативной функции. Поэтому американские феминистки 70-х годов, считает Жарден, подчеркивали этическую значимость феминистского дискурса — как "вызывающего стремление к действию", в то время как французские теоретики осуществляли в основном критику символических и лингвистических форм патриархатного дискурса. С другой стороны, особенностью французского феминистского проекта являлась, по мнению Жарден, политизация всего спектра традиционно полагавшихся нейтральными дискурсивных систем и понятий, признающихся способными осуществлять радикальную критику патриархатной культуры (в частности, политизируются и идеологизируются понятия женского письма и чтения, которые признаются новыми формами критики культуры).
Противоречия между гендером и полом. В современной феминистской теории признается, что сегодня не может быть больше ни единого предмета теории феминизма, ни единой методологии, а для таких современных концепций, как радикальный или антирасистский феминизм, постколониальный феминизм или феминизм женщин Третьего Мира, понятие "гендера" является не более центральным, чем понятия "расы", "нации" или "класса".
Одним из основных методологических противоречий в современном феминизме является противоречие между "теоретиками гендера" и "теоретиками сексуального различия", базирующимися на "радикальной теории пола" (а не гендера). Для теоретиков сексуального различия дихотомия пол/гендер не имеет большого смысла: они критикуют понятие гендера за предпосылку социального конструктивизма, трактующую субъекта в качестве "данного", в то время как они рассматривают субъективность через параметры производящейся вновь и вновь сексуальности в ситуации расщепления сознания и языка. Задача феминистского анализа, по мнению теоретиков сексуального различия, и заключается в том, чтобы маркировать конститутивную асимметрию полов посредством языка и бессознательного: политики субъективной сексуальной трансформации в таком случае выступают приоритетными по сравнению с телеологическими политиками гендерного конструктивизма.
Кроме того, теоретики сексуального различия настаивают на неприсваиваемом характере феминного в традиционном конструктивистском дискурсе: ведь стратегией женской субъективности в культуре является не "прямая" репрезентация, а лишь миметическая симуляция феминного, по выражению Люс Иригарэй.
Более того, по словам Гайатри Спивак, феминное как дискурсивная продукция культуры производится и уничтожается одновременно, не укладываясь в рамки гендерного конструктивизма. Отсюда возникновение политики сопротивления репрезентации и гендерному конструктивизму в современной феминистской теории, так как признается, что сама структура репрезентации в нашей культуре построена на "вычеркивании" женского и, следовательно, не способна выразить этот феномен реальности. Женское в концепциях теоретиков сексуального различия получает, скорее, статус границы как предела репрезентативности, а не социального гендерного конструкта.
В эссе "Мыслить пол: Заметки о радикальной теории сексуальности" (1984) Гейл Рубин, одна из культовых фигур современного феминизма, предложила концептуализировать "пол" и "гендер" как две различных сферы анализа. Она критикует редукционистский подход в феминизме, при котором сексуальность и ее разновидности атрибутируются гендеру, а сексуальные отношения сводятся к гендерной позиции, или, напротив, гендер понимается как каузальный эффект действия режимов сексуальности. В противоположность данной методологической установке классического феминизма, Рубин считает, что должны существовать нередуктивные и некаузальные отношения между полом и гендером. Главный тезис Рубин состоит в том, что она отказывается сексуальность и характеристики пола сводить к сексуальному акту и к функции отношений между мужчиной и женщиной — то есть к копуле или копулярным отношениям, отказывая при этом в правоте известному тезису Кэтрин МакКиннон, что "сексуальность организует общество только через два пола: женщин и мужчин". Рубин критикует МакКиннон за структурно статическое понимание гендера и приписывание этой частной позиции "фальшивого культурного обобщения о виктимизированной позиции женщины в культуре".
Рубин считает, что феминистская критика гендерной иерархии должна быть преобразована в "радикальную теорию пола", внутри которой должна быть развита автономная теория сексуальности и утверждена ее политическая специфичность. В новое понятие сексуальности должны входить все категории сексуальных миноритарных групп, которые нарушают традиционные границы гендера и гендерных дихотомий: queer, садомазохизм, трансвестизм, межпоколенческое партнерство, проституция и т.п. Другими словами, концепция сексуальности и пола Гейл Рубин призывает обратить политическое внимание на сексуальные миноритарные группы, которые не всегда состоят из женщин, не вписываются в традиционные гендерные дихотомии и которые сконструированы и регулируемы государством путем патологизации. Рубин доказывает, что успех феминистского антипорнографического дискурса в масс-медиа, базирующегося на идентификации феминизма с теорией гендерного конструктивизма МакКиннон, в конечном счете обеспечен государственной властью и ее функцией регуляции сексуальности и половых отношений: ведь не случайно, по мнению Гейл Рубин, дискурс гендерного конструктивизма нашел себе мощного союзника в лице государства, став выразителем официальной государственной политики.