Ценностный конфликт между духовными и материальными целями, углубляющийся по мере обособления экономической деятельности, имеет своим источником двойственность результатов последней и характер соотношения этих результатов, или параметры эффективности экономической деятельности. Возрастание созидательной результативности экономической деятельности неизбежно вызывает ее гипертрофию и временное подчинение ценностям богатства, власти, социального успеха всех прочих ценностей, но одновременно такое возрастание неизбежно раскрывает в итоге подчиненную роль экономической деятельности.
Ценностные конфликты своим появлением обязаны развитию производительных общественных сил, вычленению на этой основе экономической деятельности в составе жизнедеятельности как таковой, а экономического субъекта в пространстве прочих субъектов деятельностной активности и, следовательно, он связан с появлением особых ценностных миров, с усложнением и специализацией этих миров по мере усложнения и специализации их деятельностного основания»[168], а также новых видов деятельности со своими ценностными ориентациями.
К числу важнейших специфических особенностей модернизационных процессов в Китае относится и то, что китайскому руководству удалось в максимальной степени использовать «китайские традиции и ценности в сфере экономики, и прежде всего, традиции и ценности конфуцианства: усердие, бережливость, осторожность, смирение с бедностью, традиционный приоритет земледелия перед прочими видами хозяйственной деятельности, примат справедливости над выгодой, культ семьи, высокая рациональность, самодисциплина и др.»[169]. В то же время китайские реформы ни в коем случае не должны выводиться за скобки общемирового процесса рыночной трансформации. Они его важная, неотъемлемая часть[170].
Устроенность реформы в «общий контекст социально-экономического развития, постоянное внимание к созданию и поддержанию благоприятствующей реформе макроэкономической и социальной среды, неизменная ориентация на реальную отдачу реформы для подавляющего большинства населения, естественный, по мере вызревания условий характер расширения ареала действия рыночных принципов — таков суммированный позитивный капитал феномена реформ.[171]
Таким образом, важнейшими факторами, оказывающими влияние на ценностные ориентации и в России, и в Китае являются изменения с введением рыночной экономики, несущей с собой принципы материальной заинтересованности, экономической самостоятельности, социальной независимости.
Духовные факторы. Согласно теории Дэн Сяопина экономические и политические реформы в процессе построения социализма с китайской спецификой «неразрывно связаны со строительством социалистической духовной цивилизации и социалистической духовой культурой».[172] Духовные факторы, имея универсальный характер для всех слоев населения, являются самыми сильными факторами влияния на динамику ценностных ориентаций.
Как уже отмечалось выше, в Китае происходит переход от социализма патриархально-феодального типа, основанного на иерархичности «отцовского общества» к обществу конституционно-легистского равноправия между «отцовской» властью и «сыновним» обществом. Таким образом, налицо взаимодополнение вертикальной иерархичности власти и горизонтально-линейных связей общества. Это взаимодополнение является выражением глубиннейшей для китайского духа диалектики даосизма и конфуцианства. Рассмотрим два основных принципа древнейших религиозно- философского учения даосизма и социально-философского учения конфуцианства.
Даосизм позиционирует человека как схему вертикально — иерархической связи по оси земная личность — небесное божество. При таком типе социальной реляции теряют значение горизонтально — линейные связи между членами общины, коммуны, общества. Напротив, конфуцианство — теоретическая схема, которая учреждает человека как продукт социальных отношений, по которой человек осуществляется в интерсубъективном акте признания со стороны сообщества, то есть он человек возникает как продукт интерактивной символизации. Более того, он не способен существовать как человек вне коммуникативной символизации.
Таким образом, даосизм основан на принципе вертикальной идентификации, центростремительной индивидуализации, носящих замкнутый, имманентный, мистический характер. Дао — это «путь» с Земли на Небо, а потому, как это путь индивидуальный, то по нему нельзя идти коллективно. Причем индивидуальность «пути» в даосизме напрямую связана с буддистскими принципами «просветления» и «нирваны»[173]. Таким образом, можно сказать, что существовавший до реформ и модернизации социализм, будучи индивидуалистическим, был социализмом даоского типа.[174] То есть, даосизм является архаическим архетипом индивидуалистической системы ценностей, целью которой является человек с его мистическим устремлением к бессмертию. После радикальной трансформации в ходе модернизации и обращения «от власти человека к власти закона», происходит метаморфоза социализма в социализм конфуцианского типа. Что же есть конфуцианство в этом смысле?
Конфуцианство — это социально-философское учение, которое признает человека не как отделенное от всего существо, а как члена консолидированного общества, связанного линейно — горизонтальными отношениями. Конфуцианство полностью отвечает идеологии коллективизма и социализации[175], и не отличимое в своем существе от концепции интеграции. Интегративный социализм конфуцианского типа отрицает кастовый, замкнутый характер правящей элиты. Поэтому, в чиновниках высшего ранга значима не личность, но функция, и именно как функция центра, регулирующего и направляющего, то есть чиновник должен понимать, что если он воплощает власть, то он это всего лишь временная обязанность. И к власти он должен относится ответственно.
По сути, конфуцианство отрицает авторитаризм в пользу конституционально — легистского принципа новоевропейского типа, где, например, Глава Государства, Президент является символической функцией центра, благодаря которой исполняет определенные Конституцией функции в определенном промежутке времени. Вокруг него интегрируется общество, и эта функция имеет ротируемый характер, поэтому конфуцианское политическое учение является наиболее оптимальной формой государственности для современного Китая, желающего с равными правами и обязанностями интегрироваться в «семью народов».
Все категории генетически зависят от категорий «доверия» и «долга», к ним относятся также категории человеколюбия[176]. Даосистское «доверие», основанное на даре, и конфуцианский «долг», основанный на законе и обмене – вот те два принципа, которые постоянно по закону спирального чередования меняются местами. Метаморфоза «веры» в «долг» трансформирует индивидуальное «созерцание» (даосизм) в социальное «действие», направленное на коллективный интерес (конфуцианство)[177]. Личный интерес проецируется на социальный экран и, становясь уже способом удовлетворения общественного интереса, претворяется в конкретный экономический результат. И наоборот, коллективный интерес находит отражение в сознание конкретной личности, влияя на ее ценностные предпочтения.
Структура российской духовности совмещает принципы формализованного «законничества» и принцип «нежданной благодати», принцип экстравертности, развертывающийся вовне, и принцип интравертный, находящий бесконечность внутри себя, которые в данном случае выступают двумя сторонами одной медали, двумя половинами одного круга, единством личного и космического. И именно на этом единстве основана русская идея, — она претворена в принципе Богочеловечества.
Христианская религия, определяя господствовавшую до 1917 г. в России идеологию, с одной стороны определяла имперские амбиции разраставшейся Российской империи, с другой стороны, обуславливала создание авторитарной системы духовной власти, подавлявшей всякое индивидуальное инакомыслие. В то же время христианство, как ни одна другая сила внедряла в сознание чувство, совести, ответственности, долга, любви к Родине. Православие за тысячу лет своего существования стала подлинно народной религией, «крестьянской» религией, и между институциолизированными и народническими формами православия всегда наблюдался существенный разрыв. И тем не менее, именно православие является важной составляющей традиционной системы ценностей в России.
Российский специалист по Китаю В. Гельбрас считает, что «Россия и Китай имеют общие культурно-исторические доминанты развития, и это обстоятельство определяет не только правомерность, но и целесообразность сравнения проводимых в них реформ». Гельбрас выделяет следующие «культурно-исторические доминанты», которые он определяет как-то, что «образует своеобразный коридор исторического движения, предопределяя его импульсы и одновременно известкую ограниченность его вариантов»[178]:
1) Доминирование государственности над гражданской общественностью, — «воля государства исполняется многочисленными полновластными чиновниками, объединенными тесными горизонтальными и вертикальными связями»;
2) Слабое развитие личностного самосознания;