Общая тенденция такова: региональные экономические и политические пространства все более противостоят возникновению исторически складывающегося мирового общества и, наряду с сообществами государств и субнациональными этническими процессами, порождают дальнейшую партикуляризацию. С точки зрения политэкономии она может привести к следующим перспективам:
1.Нарастание соперничества между международными центрами силы, которое приведет к возникновению новых границ путем применения инструментов протекционизма. Торговая статистика показывает, что торговые потоки в Европе и США находятся в основном в рамках данного экономического пространства и в меньшей степени - за его границами (пропорции объема общей внутрирегиональной торговли выросли в период между 1980 и 1989 годами с 51 до 59 % в Европе, с 33 до 37 % в Восточной Азии и с 32 до 36 % в Северной Америке[23]), в то время как развивающиеся страны в своем импорте и экспорте ориентируются, как и прежде, на индустриальные страны.
2.Рост напряжения внутри экономических блоков из-за расхождения интересов, напора власти, неравномерного распределения благополучия и экономической мощи, политических или культурных различий и норм.
3.Возможность упадка старого центра мировой экономики и возникновение нового центра в азиатско-тихоокеанском регионе[24].
Сегодня многие исследователи пишут о том, что после распада Советского Союза США являются фактически единственной политической и военной сверхдержавой. США имеют широкие возможности играть стабилизирующую роль в самых разных ситуациях: от прямого военного вмешательства (война в Персидском заливе в 1990 году) до инициирования международных санкций (против Ирака, Ливии, Югославии); от участия в политическом урегулировании конфликтов (таких, как палестино-израильский) до экстренной финансовой помощи (Мексике в 1995 году, странам Юго-Восточной Азии в 1997 году) и инициации военного вмешательства и насильственной «демократизации» (военная операция в Ираке в 2003 году).
Вместе с тем, внимательный анализ показывает, что в США, несмотря на то, что их экономика в полной мере является постиндустриальной, перемены в социальной сфере значительно отстают от экономических преобразований. Характерно, что американцы, никогда не имевшие иных показателей успеха, кроме эффективности производства и размеров прибыли, идут главным образом по пути создания технологий и продуктов, остающихся вполне массовыми и стандартизированными, хотя и имеющих порой мировое значение (унифицированные системы MS-DOS, программы, управляющие поисками в Интернете, наиболее передовые технологии в информатике, биоинженерии и т. д.). Постиндустриальная экономика США во многих отношениях как бы срослась с индустриальной идеологией, и следует признать, что успехи постиндустриального хозяйства Америки достигаются во многом теми же методами, которые вывели ее в авангард социально-экономического прогресса в эпоху индустриализма.
Тем не менее, реальной альтернативы гегемонии США в мире пока нет. Разве что исламский фактор. Особо реакционно настроенные исламские круги прямо объявили Америке «джихад», тем самым противопоставив себя, свои ценности ценностям сильнейшей мировой державы.
Роль России в этом противостоянии еще не совсем ясна в силу отсутствия геополитической доктрины. В Европе нам не особенно рады, в Америке мы сами уже почти разочаровались, а в Азию, похоже, и не стремились. Хотя именно в Азии у России могли быть очень серьезные позиции, будь российские политики немного дальновиднее. Весь исторический опыт развития России свидетельствует, что европейцы никогда не демонстрировали в отношении России особенное дружелюбие. Скорее, наоборот. Трудно поверить, что в ХХ1 веке произойдет чудо и «окно в Европу» перед Россией распахнется.
Мы отдалились от Азии и потеряли даже то, что с таким трудом завоевали большевики. Казахстан, Киргизия, Узбекистан, Туркмения – вот государства, где должна сегодня «кипеть» дипломатическая деятельность России. По вопросу политики в Средней Азии следует признать, что здесь имеет место подлинный провал российской дипломатии. Мы даже не смогли защитить своих соотечественников в этих странах от националистических провокаций, гонений со стороны экстремистов. Не предоставили ни моральной, ни дипломатической поддержки в смутное время «становления» в этих странах «демократии». Произошло фактическое выдворение миллионов бывших граждан СССР в некуда, лишение их собственности, элементарных гражданских прав.
Мы практически потеряли Чечню, хотя продолжаем «играть» в контртеррористическую операцию. Хотя очевидно, что очаг нестабильности в Чечне остался, но принял более опасную скрытую форму. Проблема существует, и кто ее будет решать не ясно, так как открытого диалога чеченского народа с властью по-прежнему нет, и не предвидится. Избрание Кадырова президентом, якобы, фактор и залог стабильности в республике…Много ли времени прошло с тех пор, как Кадыров призывал к борьбе с «федералами»? С трудом верится, что духовный лидер, мулла столь кардинально поменяет свое мировоззрение за какие-то 2-3 года.
Россия, избрав «демократический путь» развития, как всегда «заблудилась», и на этот раз в «дебрях» либерализма. Теперь пытается одним махом совершить экономический рывок, в разы увеличить ВВП, сделать конвертируемым рубль в стране, являющейся фактически сырьевым придатком развитых стран на фоне колоссальных внутренних проблем: бедности, беспризорности, сложной демографической ситуации, коррумпированной власти и т.д.
Попытки «догоняющего» развития позволяют сделать вывод, в соответствии с которым ни одна хозяйственная система не способна в современных условиях к быстрому развитию без широкомасштабного заимствования технологий и знаний у развитых наций, без активного экспорта собственных продуктов на рынки постиндустриальных стран, поскольку именно они обладают достаточным платежеспособным спросом. В начале нового столетия в мире объективно сложилась ситуация, не позволяющая ни одной из стран войти в постиндустриальное сообщество без его согласия и без его активной поддержки (попытки России вступить в ВТО яркое тому подтверждение).Постиндустриальный мир вступает в XXI в., не имея себе достойных конкурентов.
По понятным причинам нас прежде всего интересует вопрос о потенциале и перспективах России накануне XXI столетия. Существуют три основных аспекта, в которых явно прослеживается разнонаправленность динамики развития России и постиндустриального мира, - технологический, экономический и социальный. В своей совокупности они характеризуют дистанцию, отделяющую нашу страну от тех семи государств, лидеры которых из сугубо политических соображений стали в последние годы приглашать на свои регулярные встречи российских президентов.
Отставание России в технологической области не может замаскировать сегодня никакая социальная демагогия. Советский Союз стал утрачивать свое технологическое лидерство, которым он обладал в некоторых стратегически важных отраслях, с начала 1970-х годов. Научные исследования были подчинены в то время стратегии развития военно-промышленного и космического комплексов и оставались автономны по отношению к массовому производству, невосприимчивому к научно-техническим достижениям. Это тормозило развитие в области фундаментального образования: несмотря на очевидные успехи советской системы подготовки кадров в конце 1980-х годов в СССР на одну тысячу населения приходилось 18 студентов ВУЗов, тогда как в США - не менее 55[25].
Такой тип хозяйства мог казаться эффективным, только будучи защищен от конкуренции на внешних рынках. Стоило рухнуть социалистической системе, немедленно оказалось, что по доле высокотехнологичной продукции в экспорте Россия занимает 50-55-е место в мире (7,5% против 90-93% в Японии, на Тайване, в Южной Корее и Гонконге). В то время как постиндустриальный мир продает другим странам преимущественно информационные продукты, по определению не обладающие редкостью, Россия сегодня экспортирует 90% производимого в стране алюминия, 80% меди, 72% минеральных удобрений, 43% сырой нефти и 36% газа[26], радикально сокращая тем самым свои невосполняемые запасы. В условиях ускоряющегося на Западе технологического прогресса Россия, наряду со многими другими странами, получает шанс легко приобретать новейшие информационные средства и технологии (по причине их удешевления на мировых рынках), но все более явно утрачивает способность их создавать.
Однако гораздо более важно, что сама модель рыночных реформ, узаконенная в 1991 г., воспроизводит и увеличивает это отставание[27]. Во-первых, сегодня, как и прежде, значительная (если не большая) часть отечественного производства не сориентирована на внутренний рынок и фактически не зависит от масштабов потребления промышленной продукции в пределах самой России. Во-вторых, экономика испытывает жестокий дефицит производственных инвестиций (в промышленности доля оборудования в возрасте до пяти лет составляет сейчас менее 10% против 65% в США, а более 70% инвестиций в индустриальный сектор идут на развитие экспортоориентированных сырьевых или металлургических производств). В-третьих, отечественная промышленность не производит сегодня большинства высокотехнологичных потребительских товаров, конкурентоспособных даже на внутреннем рынке. Теле- и радиоаппаратура собираются из импортных комплектующих, производство компьютерной техники, мобильной телефонии, систем спутниковой связи и т.п. полностью отсутствует, автомобильная промышленность влачит жалкое существование. Важно отметить, что так называемое догоняющее развитие в современной России затруднено еще и тем, что государство является не нетто-инвестором, как это было в большинстве стран Азии, а нетто-потребителем, распоряжающимся поступающими средствами очень неэффективно. Численность работников госаппарата выросла за годы реформ почти в три раза, бюджетные средства если не разворовываются, то исчезают в финансировании «контртеррористических» операций с последующим «восстановлением экономики» «зачищенной» территории и т.д[28].