Лекция 6. Социокультурная и институциональная природа науки
1. Социокультурные и экзистенциальные предпосылки кризиса научной рациональности
2. Научная рациональность и проблемы социального развития
3. Аксиологическое и этическое измерения современной науки
4. Изменение функций науки в современной культуре
1. Социокультурные и экзистенциальные предпосылки кризиса научной рациональности
Согласно сциентистскому проекту наука понималась не только как верное средство для достижения благополучия людей на Земле, но и как деятельность, способная возвышать человеческую природу. Наука, по сути дела, претендовала на исполнение традиционных религиозных функций, поскольку брала на себя обязанность совершенствовать душу человека. Однако за время своего развития наука не только не смогла осуществить этот проект, более того, пропасть между научно-техническим и интеллектуальным развитием, с одной стороны, и нравственно-духовным прогрессом человека — с другой, только выросла. По мысли А. Тойнби без традиционной религии дом западного человека, в конце концов, оказался пуст. «Из него все вымел рационализм, - констатирует историк, - не оставив ни пылинки. Дом аккуратно и тщательно прибрала наука, но наука не сделала его уютным для обитания Человека, ибо оставила его без религии. А когда предлагают науку в качестве заменителя религии, то это все равно, что предложить вместо хлеба камень».[1]
Мыслители Просвещения полагали, что развитие рациональных форм мышления и социальной организации, основанных на науке, позволит избавиться от иррациональности окружающего мира и произвола власти. Поэтому приветствовались все изменения, способствующие усовершенствованию науки и ее внедрению в практику. Взгляд на науку был крайне оптимистичным, предполагалось, что она приведет не только к господству над природой, но и к социальному и моральному прогрессу и даже к личному счастью. Однако в ХХ веке этот оптимизм уступил место разочарованию, лозунги Просвещения обернулись системой универсального угнетения человека. Знаменитый афоризм Ницше «Бог умер» отражает характерные черты новоевропейского сознания ХХ века. Бессмысленность мира без опоры на Бога была на время закамуфлирована верой в могущество разума, теперь же человечество отказалось и от веры в разум.
Одним из радикальных подходов научной критики является критика мировоззренческих последствий ее развития. Здесь акцент ставится на том, может ли наука как особая форма сознания быть основной инстанцией решения нравственных и мировоззренческих вопросов. В основе такого вопроса лежит сомнение в возможности объективного научного знания быть источником человеческих суждений о мире, поскольку в сознании современного человека гуманизм и научность перестали совпадать.
Э. Топич полагает, что научно-индустриальная революция способствовала обособлению функции объяснения мира от других мировоззренческих функций. Однако наука, сведенная к чисто инструментальной способности человека, оказывается неспособной осмыслить фундаментальные проблемы бытия. Современный человек так же беспомощен перед мыслью о своей неизбежной смертью, как и древние люди. «Этот страх, является одним из могущественнейших, может быть, самым могущественным мотивом мифо-религиозной мысли, более того, лишь с небольшим преувеличением можно было бы назвать смерть матерью метафизики. Наука не располагает никакими заменителями для уходящих иллюзий и не может предложить рецепта, с помощью которого человек мог бы внутренне справиться с этим основным фактом своего существования».[2]
Хайдеггер, анализируя науку, замечает, что научное отношение, в отличие от донаучного, изначально конституируется актом опредмечивания. Этот фундаментальный акт задает постижение сущего как предмета. Поэтому сущность науки и метафизики состоит в подстановке вместо истинного бытия того или иного сущего, то есть вещественной или идеальной конкретности. Такая ситуация, по его мнению, создала условия для прогресса науки и техники, но при этом была утеряна связь с жизнью человека. В рамках метафизики место бытия занимает субъект, рассматривающийся в разных видах (божественный разум, трансцендентальный субъект и т.д.). Субъективизм является причиной того, что все сущее в европейской философии рассматривается как объект, противостоящий субъекту. Это, с одной стороны, увеличивает свободу человека и возможности его господства, но с другой, порождает иррелигиозность и весь стиль современного общества, ведет к омассовлению и обезличиванию человека. Забвение бытия становится характерной чертой упадка современного общества или метафизической эпохи, разрушившей единство человека с самим собой.
Гуссерль, подобно Хайдеггеру, полагает, что Кризис европейского человечества имеет своим источником кризис европейской науки, а точнее, европейского рационализма. Кризис наук означает, что в неудовлетворительном состоянии находятся сами способы постановки проблем и методы их решения. Естественные науки лежат в основе повышения уровня благосостояния, но самоотстраняются от таких жизненно важных вопросов, как вопросы смысла человеческого бытия. «Но что может сказать наука о разуме и неразумии, о человеке как субъекте свободы? Физическая наука, разумеется, ничего - ведь она абстрагируется от всякой соотнесенности с субъективным. Что же касается наук о духе, ... то они, как полагают, в соответствии с нормами строгой научности требуют от исследователя исключения всех ценностных установок, всех вопросов о разуме и неразумии тематизируемого человечества и произведений его культуры. Научная, объективная истина состоит исключительно в констатации фактичности мира, как физического, так и духовного. Но может ли мир и человеческое существование обладать истинным смыслом в этом мире фактичности, если науки полагают истинными лишь подобные объективные констатации ...».[3]
Гуссерль отмечает, что такими характеристиками наука обладает не изначально. Он критикует философию Нового времени за отождествление познания с научным познанием. Математизация, примененная без прояснения своей сущности привела к расколу мира, из-за чего наука, абстрагировавшаяся от субъекта, признала реальность только вещного мира. Начиная с эпохи Ренессанса наука стала претендовать на главную роль в определении судьбы человечества и претерпела существенные изменения, приведшие к нынешнему губительному состоянию. Необходимо восстановить человеческие смыслы, лежащие в основе науки. Для этого наука должна обратиться к жизненному миру. Гуссерль подчеркивает, что жизненный мир как сфера первоначальных очевидностей, является основой всякого познания. Научное познание вписывается в его контекст и нуждается в нем как в источнике смыслополагания.
Новоевропейская наука не только сыграла большую роль в становлении активного человека современного общества, но и создала возможности для массового распространения нигилистических настоений. Пеpестpаивая мышление на pациональной основе, она pазpушала тpадиционную культуpу и тpадиционный тип сознания. Рационализм стал мощным сpедством освобождения человека от множества ноpм и запpетов, зафиксиpованных в тpадициях, пpеданиях, табу. Так создавался необходимый для буржуазного общества свободный индивид. Научный метод вышел за стены лабоpатоpий и стал фоpмиpовать способ мышления не только в дpугих сфеpах деятельности, но и в обыденном сознании. Уже этим создавались предпосылки распространения нигилизма, ибо большинство проблем, с которыми оперирует обыденное сознание, не укладываются в формализуемые модели научного мышления. Культурная традиция содержит огромный фонд информации, не подтвержденной научными методами. Поэтому научный скептицизм, разрушая веками устоявшиеся нормы, представляет собой большую угрозу для непосредственного «жизненного мира» людей.
Парадокс развития науки и формальной рациональности заключался в том, что ее победа над мифами и предрассудками оказалась мнимой. Внеисторичность общественного сознания, очищенного от традиции, приводит к тому, что человек теряет способность поместить события в систему координат, привязанную к каким-то жестким, абсолютным стандартам. Рационализм, «вычистивший» из логического мышления человека и этику, и метафизику, выродился в нигилизм – отрицание ценностей.
Еще одна опасность, связанная с рационализацией мышления состоит в том, что, разрушив традиции как устойчивые формы организации социальной жизни, наука сделала сознание человека незащищенным и восприимчивым к различного рода манипуляциям. По замечанию С. Кара-Мурзы логическое мышление в наибольшей степени подвержено влиянию различных манипуляций. В отличие от мышления, содержащего вкрапления иррациональных и традиционных представлений, его структура прозрачна и достаточно хорошо изучена. В него можно вторгнуться и исказить программу, лишив человека возможности делать правильные умозаключения.[4] Господство рациональности обеспечивает победу индустриальной цивилизации, но одновременно определяет и ее болезни, состоящие в неизбежной при атомизации замене традиций и моральных табу ощущением свободы. Такая свобода делает человека беззащитным перед внедряемыми в его сознание доктринами, причем, чем более научными представляются доктрины, тем более беззащитен перед ними человек.
Многие философы (Хайдеггер, Фейерабенд, Хабермас, Ортега-и-Гассет и др.) указывают, что помимо отрыва науки от реальной жизнедеятельности человека существует и другая опасность, связанная с рациональностью. Она основана на возможности догматизации науки, сращения ее с государством и превращения во властную структуру. Рациональность, выродившаяся в технологию, становится средством манипулирования человеком, выступает в качестве чуждой ему силы. Г. Маркузе, в частности, трактует науку как технически-манипулятивный компонент идеологии господства, а научный дискурс как дискурс господства и утверждения одномерного мышления. В этом случае научная рациональность оказывается сугубо операциональной и развиваемой лишь внутри инструментального разума, ведущего к тоталитарному господству. [5]