В-третьих, специфичность объекта исследования предопределена тем, что в первую очередь рассматривается структурирование российского метасоциума, имеющего особый характер социального развития, причем в особенно нестабильный, «переходный» период, чреватый рецидивами и экстремальными состояниями, коренным изменением структуроформирующих параметров.
Однако это не весь круг проблем, связанных с выделением «объекта» исследования. Наряду с выявлением внутренних границ изучаемого процесса необходимо хотя бы чисто операционально определиться с внешними. Говоря об изменении структуры, о социальном расслоении общества, мы не можем не учитывать произошедшее изменение представлений о нем в процессе эволюции социологического познания. С одной стороны, общемировые интегральные тенденции позволяют интерпретировать современное «общество» как глобальную цивилизацию, а не как локальное образование в координатах нация – территория – государство; с другой стороны, возрождение архаичных социальных общностей и его теоретическое осмысление составляет этим представлениям обоснованную альтернативу. Учитывая все это, мы все же исходим из априорной посылки о специфической социокультурной природе и историческом опыте общественной локализации России, позволяющей рассматривать российское сообщество как целостную и в то же время относительно обособленную социокультурную общность (общество).
И теория, и практика стремятся к получению наименее искаженных представлений о содержании и логике социального расслоения в России. Ни количественный анализ, ни поиск исторических и инокультурных аналогий, ни исследование общественного мнения, ни изучение сиюминутно ломающейся социальной структуры не являются адекватными методами познания и не позволяют сформулировать эффективное операциональное знание.
Поэтому общая проблематика исследования транзитивной российской структуры может быть определена следующим образом:
• Социальное структурирование в современной России – это сложное, многоаспектное социальное явление, культурный контекст которого (исторический, ориентационный) играет большую роль в его понимании.
• Стандартные методы исследования по названным выше причинам малоэффективны, односторонни, а «экзотические» – недостаточно обоснованы, релятивны. Поиск синтетического метода исследования и описания стратификации является важной частью проблемы.
• Социальную организацию современного российского общества вульгарно изучать как «структуру»; мы свидетели бурного, масштабного, интенсивного во времени процесса социального переструктурирования, в котором сочетаются элементы разной степени динамичности, продолжительности, охвата социального пространства, качественной определенности.
• Социальные процессы такой степени сложности требуют особой чуткости и компетентности: важно зафиксировать как можно больше разных аспектов феномена независимо от априори предсказанной значимости, всесторонне рассмотреть динамику включения людей в новые социальные структуры, формирования каналов мобильности.
• Социальные порядки – «разметка» социального пространства, барьеры и каналы социальных перемещений, правила соблюдения и нарушения социальной диспозиции – устанавливаются и поддерживаются самими людьми. Это позволяет рассматривать системоформирующие социальные процессы как метаигры, символика которых является источником универсальных интерпретаций «правил», «закономерностей», «отношений» и «взаимодействий» социальных субъектов, объединенных в общество.
Когда рушится прежнее социальное устройство, меняется ценностный мир, формируются многочисленные новые ориентиры, образцы и нормы, люди поневоле становятся маргиналами, лишенными устойчивых социальных стереотипов. Каждый выступает «сам за себя», но он ищет «своего другого» и помогает себе и потенциальным «своим», используя символику самопричисления. Это проявляется в выборе одежды, жилья, средств перемещения, оформлении досуга, профессиональных принадлежностей, предметов роскоши, предпочтении информационных каналов и т.п. Мы облегчаем друг другу «видовой поиск», демонстрируя свои ценности, социальные претензии, реальное положение и потребность в коммуникации. Особенно наглядно такие процессы должны протекать в период новой дифференциации.
Представляется, что на основе анализа символики социального расслоения в современной России социологи получат нетривиальные и достаточно полноценные данные о формирующейся общественной структуре, взаимоотношениях, дистантности, степени закрытости и диспозиции различных социальных слоев, общностей и групп, а также сделать обоснованные предположения об основаниях социального расслоения и способах эффективных социальных перемещений в структуре общества.
Применение символико-игровой интерпретационной перспективы приведет к новым теоретическим выводам относительно расслоения современного российского общества, его доминантных критериев и направлений. Разрабатываемые в пионерских исследованиях теоретические положения позволяют ученым существенно продвинуться в изучении структуры переходных обществ и построении специальных теорий социальной стратификации.
«Кипящая вселенная» социальных групп
Аналоговая модель «кипящей вселенной» помогает интерпретировать процессы образования и разрушения социальных общностей, изменения структурной диспозиции в обществе (метаобщности). Обращение к динамическим и игровым элементам социального продвижения позволяет посмотреть на микро- и макропроцессы мобильности в особой теоретической перспективе.
Расслоение человеческих сообществ присуще историческим, рудиментарным общинам (Gemeinschaft, community) и современным обществам (Gesellschaft, society). «Социально-структурные общности, если мы считаем их зрелыми социальными субъектами, деятельны: они способны к самоорганизации и саморегуляции своего бытия в общественной структуре», – считает В.А. Ядов*.
* Ядов В.А. Социально-структурные общности как субъекты жизнедеятельности // Социологические исследования. 1989. № 6. С. 63.
Переменчивая российская современность ограничивает возможности субъектного подхода, поскольку прежде устойчивые общности продолжают разрушаться, ранее вторичные факторы идентификации выходят на первый план, возникают разного рода массовидные образования, порождая «самости» социального сознания и социальных действий. Вследствие этого различия между «встроенными» в общественную структуру и «невстроенными» общностями весьма относительны, и анализ групповых представлений для выявления реальных показателей социальной структуры, ее элементов, взаимодействий и иерархических уровней становится более актуальным.
Модификация социального восприятия в сфере обыденного сознания приводит к разрушению интерпретационных схем, которые ориентируют людей в социальном пространстве и делают это пространство привычной средой обитания. Разрушение культуры, таким образом, выступает прямой, непосредственной социальной причиной (и одновременно проявлением) разрушения социальной структуры. Этот вывод касается, прежде всего, «культурных консервов», по выражению Я. Морено, т.е. социальных правил, норм, поведенческих образцов, традиционных ценностей.
«Нормальная», естественная маргинализация, которая является частью гомеостатической системы общества и основой спонтанной социальной мобильности, позволяющей людям вписываться в структуры, где удовлетворяются их потребности в принятии, признании, самосовершенствовании, реализации, творчестве и т.п., принимает в наших условиях насильственный, внешний, предписанный характер властного побуждения чужих планов и объективных обстоятельств.
Привычный стереотип состоит в том, что маргиналы «оседают на дно», в основание стабильного каркаса общественной структуры, однако это происходит очень редко. Естественная, фоновая маргинализация носит в целом социально обогащающий характер, т.е. связана с горизонтальными либо повышательными перемещениями к лучшим позициям. Предписанная маргинализация, как правило, принуждает к понижению положения и статуса, а экстремальная (опосредованно предписанная) выбивает из социальных ниш по неопределенной социальной траектории. Однако предписанная маргинализация и первого, и второго рода разрушает ориентационный потенциал подверженных ей социальных субъектов, формально пресекает коммуникативные каналы связи с прежней генеральной общностью, но не может лишить субъекта всех социальных характеристик, которые предопределяли его «вписанность» в устойчивые общественные структуры. Таким образом, остается возможной частичная или полная социальная регенерация, питаемая внутренним стремлением и макрокультурными стимулами.
Законы социальной витальности обычно побуждают маргинальные элементы к повторному встраиванию, а правила компенсации и макромотивации иногда приводят к очень интенсивной массовой мобильности (восстаний, войн, переворотов и революций).
Таким образом, частичное или полное разрушение устойчивых (как и массовидных) общностей обусловливает появление маргинального субстрата общества, который самопроизвольно или же под влиянием целенаправленной мобилизации встраивается в прежние или объединяется в новые общественные группы, отвоевывающие собственное социальное пространство. Они стремятся к внедрению в элитные слои, завоевывают сторонников, лоббируют, ротируют, кооптируют, переворачивая привычную социальную структуру «вверх дном»: иногда по форме (замещение элит, переструктурирование), иногда по содержанию (замещение новыми субъектами традиционных для общества структурных позиций). Это как физическая теория «кипящей вселенной», в которой непрерывно возникают и умирают целые миры, рождаются и исчезают пространства, наступает и изменяется время.
Перемещения в социальном пространстве