Отцовство[5] - один из главных аспектов маскулинности В архаических обществах высокая плодовитость считалась важным показателем "мужской силы". Мужчины всегда и везде стыдились бесплодия, сваливая вину за него на женщин. Могущественные мужчины спаривались с множеством женщин и зачинали гораздо больше потомков, чем их менее удачливые соплеменники. Но по мере эмансипации сексуальности от репродукции показателем мужской силы все больше становилось не столько количество произведенных на свет детей, сколько сама по себе сексуальная активность - количество женщин и частота актов. Репродуктивный успех мужчины достигался в результате конкуренции с другими мужчинами и ассоциировался с агрессивностью и воинскими доблестями. Ухаживать за собственными детьми мужчине было некогда и незачем.
Отсюда - транскультурный архетип отсутствующего отца. В мифологическом сознании отец выступает как персонификация власти (грозный отец, подавляющий и даже убивающий своих детей) или / и как прародитель, глава рода или большой семьи, который должен подготовить себе наследника, все остальное несущественно. Эти представления закрепляются и в образах массового сознания. В зависимости от особенностей того или иного общества, нормативный образ отца включает в себя несколько ипостасей: а) персонификация власти, б) кормилец, в) высший дисциплинатор, г) пример для подражания сыну, а иногда и непосредственный его наставник в общественно-трудовой деятельности.
Физическое отсутствие отца в семье - не только следствие его внесмейных обязанностей, но и средство создания социальной дистанции между отцом и детьми ради поддержания отцовской власти. У некоторых народов существуют строгие правила избегания, делающие взаимоотношения между отцом и детьми чрезвычайно сдержанными. Традиционный этикет кавказских горцев требовал, чтобы при посторонних, особенно при старших, отец не брал ребенка на руки, не играл с ним, не говорил с ним и вообще не проявлял к нему каких-либо чувств. По свидетельству К. Хетагурова, "только в самом интимном кругу (жены и детей) или с глазу на глаз позволительно отцу дать волю своим чувствам и понянчить, приласкать детей. Если осетина-отца в прежние времена случайно заставали с ребенком на руках, то он не задумывался бросить малютку куда попало... Я не помню, чтобы отец назвал меня когда-нибудь по имени. Говоря обо мне, он всегда выражался так: "Где наш сын? Не видал ли кто нашего мальчика? ". [6]
Впрочем, и там, где таких правил не было, большинство мужчин не отличались особым чадолюбием. Монтень, посвятивший родительской любви специальную главу своих "Опытов", признается, что "не особенно любил", чтобы его собственных детей "выхаживали" рядом с ним[7]. Граф Е.Ф. Комаровский записал: " 28 мая 1803 года… Бог мне даровал перваго сына графа Егора Евграфовича. О рождении прочих моих детей записано в святцах, и потому поминать здесь о том я нахожу излишним…"[8]В отцовском стиле воспитания доминировали строгость и требовательность.
Разумеется, индивидуальный стиль отцовства зависит от свойств конкретного мужчины и его взаимодействия с другими членами семьи. Однако при всей вариабельности отцовских образов, психологическая близость между отцом и сыном - явление редкое и скорее исключительное.
В новое время содержание отцовской роли стало меняться. Отчасти это обусловлено изменением характера властных отношений в обществе[9]. Замена патриархально-монархического устройства, господствовавшего в Европе до 1770 г., "братски-республиканским", повлекла за собой и изменение канона отцовства. Абсолютный монарх, который волен карать и миловать, постепенно уступил место "кормильцу". У него стало меньше власти и больше обязанностей. Соответственно меняется и стиль отцовства. Средневековые тексты говорят исключительно о властных функциях отца, которого домочадцы должны почитать и слушаться, а самому ему мало что предписывается. Начиная с эпохи Возрождения и Реформации, но особенно в 17 и 18 вв. резко увеличивается число поучений и наставлений, адресованных отцам, как им следует воспитывать детей. Этот сюжет занимает важное место в протестантской этике. Новый образ отца распространяется сначала в средних слоях, но постепенно распространяется и на другие классы. Затем и этого становится мало. В 1960-х гг. в США появляется "новый отец", который не только зарабатывает деньги на содержание семьи, но и сам ухаживает за детьми и активно интересуется их проблемами
Смена нормативного канона отражает глубокие перемены в повседневной жизни. В доиндустриальном обществе "хороший отец" был воплощением власти и инструментальной эффективности. Хотя в патриархальной крестьянской семье отец не ухаживал за детьми, они, особенно мальчики, проводили много времени, работая под его руководством. В городской среде под давлением таких факторов, как женское равноправие, вовлечение женщин в профессиональную работу и пространственная разобщенность труда и быта традиционные ценности отцовства ослабевают. Как работает отец, дети уже не видят, а количество и значимость его внутрисемейных обязанностей меньше, чем у матери. Это влияет и на механизмы принятия семейных решений.
Тесный домашний быт не предусматривает для отца специального пьедестала. По мере того как "невидимый родитель" становится более доступным, он все чаще подвергается критике со стороны жены, а его авторитет, основанный на внесемейных факторах, заметно снижается. Ослабление и даже полная утрата мужской власти в семье отражается в стереотипном образе отцовской некомпетентности, который гак же не способствует поддержанию отцовского авторитета, как и женская воркотня в присутствии детей. К тому же отца оценивают по традиционно женским критериям, по его достижениям в той деятельности, которой он раньше не занимался и к которой его не готовили.
Эти тенденции наблюдаются не только на Западе, но и на Востоке, например, в Японии. Традиционная японская семья была в высшей степени авторитарной. В последние десятилетия отцовская роль стала проблематичной. Дети-подростки определенно хотят иметь не авторитарных, а авторитетных отцов, а их реальные отношения с отцами выглядят более напряженными, чем с матерями. Хотя многие практические вопросы чаще решают отцы, в дисциплинарных вопросах матери оказываются эффективнее. При решении своих жизненных проблем японские старшеклассники чаще всего обращаются к друзьям (65%), затем - к матери (26%) и только 7% - к отцу. Когда в 1981 г. большую группу японских отцов спросили, кто в их семье отвечает за дисциплину, 60.5% назвали мать, 22.2% - обоих родителей и только 5.6% - отца[10]
B традиционном обществе брак и отцовство были обязательными элементами мужской идентичности. Сегодня они маргинализировались, стали делом свободного выбора. В 1977 г. холостыми были 63.7% американских мужчин от 20 до 24 лет, а в 1994 - 81%; среди 25-29-летних американцев доля холостых за эти годы почти удвоилась, с 26 до 50%[11]. Это объясняется как повышением среднего возраста вступления в брак, так и увеличением числа незарегистрированных партнерств.
Вовлечение женщин в общественный труд подрывает мужскую монополию на роль кормильца, как в семье, так и вне ее. Абсолютное число и удельный вес детей, воспитывающихся без отцов, в большинстве индустриально-развитых стран неуклонно растет. В странах ЕС доля семей с одним родителем и детьми до 15 лет в 1990/1991 гг. варьировала от 5.7% в Греции до 20.4% в Дании.83.3% таких семей - материнские. Впрочем, растет и число одиноких отцов, их доля в общем числе семей с детьми колеблется от 0.7% в Испании до 11% в Италии (часто это не разведенные мужчины, а вдовцы) [12].
Влияние этих процессов на содержание отцовского вклада в воспитание детей неоднозначно.
Хотя в среднем отцы проводят со своими детьми значительно меньше времени, нежели матери, причем лишь незначительная часть этого времени расходуется непосредственно на уход и общение с детьми,. современные отцы в этом отношении не только не уступают прежним поколениям, но и существенно превосходят их, особенно в семьях, основанных на принципе гендерного равенства. Мужчины берут на себя гораздо больший круг обязанностей, которые раньше считались исключительно женскими. Например, обследование 231 канадской семьи показало, что, при выровненных социальных факторах, таких, как количество внерабочего времени, отцы проводят с детьми столько же времени, сколько матери.
Чтобы понять динамику отцовского поведения более конкретно, социологи выделили в нем четыре автономных фактора:
мотивация,
умения и уверенность в себе,
поддержка, прежде всего со стороны матери,
институциональные практики (как данное общество поощряет отцовство - отпуск по уходу за детьми и т.п. [13])
Кроме того, выделены три параметра отцовского взаимодействия с ребенком:
вовлеченность отца в непосредственный уход, общение или игру с ребенком,
доступность отца для ребенка и ответственность за воспитание и принятие соответствующих решений.
Оказалось, что степень отцовской вовлеченности в США в последней трети ХХ в. выросла на треть, а доступности - наполовину. Американские отцы проводят с детьми в среднем около 1.9 часа в рабочие и 6.5 часов в выходные дни. Это значительно больше, чем 25 лет назад. В 1990-х годах отцовская ангажированность составляет свыше 40%, а доступность - две трети материнской. Этот рост идет по крайней мере с 1920-х годов. Среднее количество времени, которое американские отцы, по данным разных исследователей, проводят с детьми, выросло с 1960-х годов на 25% - 37%. А поскольку детей стало меньше, то время на одного ребенка выросло еще больше. Вопреки стереотипу, для более молодых и более образованных американских мужчин семья психологически важнее работы, она занимает центральное место в их жизни и во многом определяет их психическое благополучие[14].